Привяжи меня!

— А сейчас ты перестанешь бороться с этим, — сказал Оуэн. — Если бы ты сопротивлялся, когда я тебя шлепаю, мне бы это не понравилось, и мне не нравится, как ты реагируешь сейчас. Прими это. Признай. Ты совершил ошибку, и тебя за это наказывают, так же как ты будешь наказан за свою обмолвку перед душем.

Полотенце упало на колени Стерлинга.

— Но это может подождать, пока я помоюсь, — сказал Оуэн. — Вставай. Пойди в мою комнату и принеси халат, простую белую футболку и какие-нибудь джинсовые шорты в ванную. Пока я моюсь, ты должен стоять на коленях на полу, а потом можешь вытереть меня и одеть. Покажи мне, какой ты у меня почтительный и раскаявшийся мальчик.

От звука льющейся в душе воды Стерлинг возбудился еще сильнее, представляя, как Оуэн раздевается. Он пошел в спальню, быстро отыскал нужные вещи, принес их в ванную и аккуратно сложил на краю раковины, прежде чем встать на колени. Оуэн сказал "на полу", вспомнил он, поэтому опустился на твердую плитку вместо мягкого банного коврика, на котором было бы гораздо удобнее.

Встав на колени, Стерлинг сумел кое-как успокоиться, найти то место, где нужно было лишь существовать, не беспокоясь о том, что происходит или еще только произойдет. Это оказалось славное место, особенно когда Оуэн — пусть видно сквозь стеклянную дверь было и расплывчато, но все же различимо, — начал дрочить.

Этого нельзя было не хотеть, не обращать внимания на видимое и слышимое доказательство возбуждения Оуэна и почти болезненное желание помочь ему избавиться от него, но Стерлинг держался. И все же каждый стон, каждое движение, даже едва уловимое, он любовно запоминал на будущее. Размах плеч Оуэна, напряженная линия ягодиц, когда он наконец кончил, запрокинутая от удовольствия голова отпечатались в мозгу Стерлинга.

Он молча ждал, пока Оуэн закончит и выйдет.

Дверь душевой открылась. Кожа Оуэна раскраснелась от горячей воды, все тело было в каплях, тело, которое Стерлинг видел и к которому прикасался, но не достаточно. Каштановые завитки на груди потемнели, прилипли к коже, взгляд Стерлинга скользнул к члену, все еще полувозбужденному. Ему хотелось проползти те несколько шагов, что их разделяли, и лизнуть головку, взять член в рот и снова сделать твердым. Хотелось почувствовать вкус Оуэна, пусть и едва заметный, на языке, даже если это единственное, что он может получить, пока не закончится это бесконечное ожидание.

Оуэн громко откашлялся, напоминая Стерлингу о его обязанностях, и он потянулся к полотенцу и сорвал его с вешалки. Он не знал, за что браться, но поскольку и так стоял на коленях, решил приступить снизу. Зажав полотенце в одной руке, он, не поднимая головы, подполз к Оуэну и стал вытирать его ноги. Он начинал получать удовольствие от этого — ухаживать за Оуэном, исполняя все его желания. Так близко он мог видеть волоски на его ногах и изредка попадающиеся веснушки, вдыхать запах чистой влажной кожи и иногда, если полотенце соскальзывало, дотрагиваться до нее.

Хотелось коснуться ее губами, но можно ли? Он не знал и не мог спросить. Его одолевала неудовлетворенность, едва слышно всхлипнув, он поцеловал Оуэна под коленом и умоляюще потерся щекой о теплую кожу.

Оуэн протянул руку и потрепал его по голове; но Стерлинг решил, что это просто нежность, а не одобрение, и скрупулезно продолжил работу. Вытер колени Оуэна, бедра, лишь бегло промокнув полотенцем член, а потом встал, сосредоточившись на груди и руках Оуэна.

Он жалел, что не может делать это каждый раз, когда тот принимает душ. Это все равно что давать ему что-то в ответ, самую малость в обмен на все, что Оуэн сделал для него.

Задержавшись на его волосах, коротких и вряд ли нуждающихся в такой тщательной сушке, Стерлинг вдохнул запах его шампуня. Прикасаться к Оуэну подобным образом казалось ему такой привилегией, что он чувствовал что-то сродни благоговению и осознавал, что глаза его широко распахнуты, а губы слегка приоткрыты.

— Ты заставляешь меня жалеть, что дни, когда у каждого джентльмена был камердинер, прошли, — заметил Оуэн, голос его звучал уже не так сурово, как перед душем. Стерлинг задумался, отчего это: оттого что Оуэн наконец кончил или благодаря его усилиям угодить, и решил, что скорее второе.

Он положил влажное полотенце в плетеную корзину для белья в углу комнаты и повернулся, собираясь снова опуститься на колени.

— Еще не так уж поздно, но такое ощущение, что день был очень долгим, — сказал Оуэн, прикрыв рукой зевок. — Осталось решить последний вопрос, и спать.

Последний вопрос, который требовал решения, это его недавняя оговорка — и Стерлинг стал в волнении кусать губу, ожидая, когда Оуэн скажет, что задумал.

— Перестань, — приказал тот, и Стерлинг почему-то почувствовал себя виноватым. Это же его губа, в конце концов, но даже если бы ему было позволено говорить, он бы не стал указывать Оуэну на этот факт. — Ты заговорил без разрешения, потому что хотел быть со мной. Это лестно, и желание взаимно, но это тебя не извиняет. — Какое-то мгновение Оуэн молча смотрел на него.

— Можешь спать в комнате для гостей или в моей на полу. Это не проверка и не способ что-то мне доказать. Если выберешь ту, что для гостей... — Стерлинг твердо покачал головой, его выбор был сделан еще до того, как Оуэн закончил предложение. Он в любом случае предпочел бы возможность быть рядом с Оуэном удобству, к тому же было что-то волнующее в том, чтобы спать, свернувшись у постели Оуэна, как домашний любимец.

— Хорошо. — Оуэн махнул рукой на раковину. — Чисть зубы и делай свои дела, а потом ложись.

Пол в спальне Оуэна едва ли был тверже, чем в любой другой, но пока Стерлинг лежал, уставившись в стену, казалось, что ему никогда еще не было так неудобно. Он не мог лежать на животе, да и не стал бы, если уж на то пошло — соски слишком болели, — и он не мог лежать на спине из-за саднящей задницы. На боку у него тут же начинало затекать бедро, но это было единственное более менее терпимое положение, и он не собирался жаловаться, даже про себя.

В темноте спальни прошелестел вздох.

— Ты ужасно беспокойный. — Скрипнула кровать, а потом дверь стенного шкафа. Что-то мягкое и тяжелое накрыло Стерлинга мгновение спустя — плед, судя по всему. — А теперь спи, — тихо добавил Оуэн без особого раздражения в голосе, и Стерлинг позволил себе улыбнуться, прежде чем завернуться в плед.

Глава Десять

Оуэн проснулся, смутно осознавая, что что-то не так, настойчивая боль сдавила виски. Секунд позже в ванной спустили воду, открылся кран, потом закрылся, и в комнату вошел Стерлинг, испуганно посмотрел на Оуэна и виновато пожал плечами.

— Тебе не нужно разрешение, чтобы воспользоваться туалетом, — сварливо напомнил Оуэн.

Стерлинг нахмурился, встревоженно посмотрел на него и вскинул бровь.

— И можешь перестать играть в шарады и забираться в постель, — сказал ему Оуэн. — Я не готов сейчас вставать и не хочу быть один. — Головная боль наверняка из-за перенапряжения, учитывая вчерашнее, и сейчас ему хотелось одного — закрыть глаза и заснуть под теплым боком Стерлинга, понадеявшись, что когда он снова проснется, ему станет лучше, или может, что этот чертов день закончится.

На самом деле он, конечно, сомневался, что такое произойдет, но попробовать стоило.

Стерлинг скользнул в кровать поближе к нему.

— Вы в порядке? — прошептал он.

Перед глазами предостерегающе плясали мушки, еще немного — и он будет фактически слеп на один глаз.

— Мигрень, — неохотно признался Оуэн. Он ненавидел, когда чему-то столь банальному удавалось сделать его абсолютно беспомощным, пусть и всего на несколько часов. — Со мной иногда бывает. Раз, может, два в год. Пройдет.

Стерлинг заботливо понизил голос еще на тон.

— У вас есть таблетки или что-нибудь еще?

Вообще-то были, и если бы он был один, то не принял бы их, потому что лежать в постели было куда проще, чем вставать и искать их.

— В ванной, — коротко отозвался он. — Имитрекс.

— Я найду. — Стерлинг легко поцеловал Оуэна в плечо и вышел из комнаты, для болезненно чувствительных ушей Оуэна топот босых ног прозвучал необычно громко.

Стерлинг вернулся вечность спустя, помог Оуэну сесть, сунул ему в рот таблетку и поднес к губам стакан с водой.

Оуэн проглотил воду и лег на взбитую подушку, наволочка приятно холодила щеку. Он закрыл глаза, представил, как таблетка в желудке медленно растворяется, и лекарство всасывается в кровь, повсюду снимая боль. Где-то во время этого процесса он снова заснул.

Когда он опять проснулся, его голова лежала на плече Стерлинга, и он нагло пускал на него слюни.

Стерлинг ничего не сказал, но слегка подвинулся, повернувшись к Оуэна и медленно скользнув ладонью по его спине в молчаливом приветствии.

Мушки перед глазами пропали, и в голове прояснилось, хотя слабость еще не прошла. Конечно, сегодня никаких резких телодвижений, но он хотя бы сможет что-то сделать с остатком воскресенья, пусть и придется немного подкорректировать свои планы.

— Ты еще здесь, — прошептал Оуэн и обнаружил, что слова больше не отдаются эхом в голове. — Тебе не обязательно было оставаться.

— Вы шутите, — мягко возразил Стерлинг. Его ладонь скользнула выше и легла на затылок Оуэну, Стерлинг запустил пальцы в его волосы, легко массируя. Это было так приятно, что Оуэн снова прикрыл глаза. — Думаете, я оставлю вас, когда вы больны? Ну то есть не больны, а когда вам плохо. Я бы так не смог.

— Слушать мой храп — не слишком-то интересное занятие, — сонно заметил Оуэн. Он положил руку на плечо Стерлинга, чувствуя, как перекатываются мускулы, пока тот продолжает массировать его шею. — Правда, не могу пообещать, что стану более занятным собеседником теперь, когда проснулся.

— С вами нескучно, даже когда вы спите. — Наверное, Стерлинг просто пытался показать свою преданность, но прозвучало довольно искренне. — Вы не проголодались? Я мог бы что-нибудь приготовить. Например, тосты?

Оуэн приподнялся на локте, лишившись успокаивающего прикосновения пальцев Стерлинга, зато получив возможность посмотреть ему в лицо.

— Не нужно за мной ухаживать, — резко сказал он. — Я все равно не готов к тому, что мы планировали на сегодня, будь то уборка комнаты или продумывание очередной сцены для тебя, может, мы просто... — Он не мог придумать, как сформулировать то, что хотел сказать, не показавшись грубым. Не то чтобы он мог включать и отключать режим Дома; он был учителем даже во время каникул и Домом, даже когда не был возбужден, но ему никогда не удавалось поддерживать подобные отношения постоянно, это было одной из причин, почему у них с Майклом ничего не вышло. Сегодня при одной только мысли об усилиях, которые потребуются, чтобы быть для Стерлинга только Домом — что, в конце концов, составляло основу их отношений, — ему становилось нехорошо. — Возьмем тайм-аут? Прости.

Стерлинг с еще более встревоженным видом протянул руку, словно хотел коснуться лица Оуэна, но не знал, как тот отреагирует. Однако все-таки неуверенно дотронулся до него.

— Не извиняйтесь и не надо думать, что я считаю, что мне приходится за вами ухаживать. Может, мы могли бы просто... могли бы провести день вместе, даже если у нас тайм-аут? Я совсем не против. Вы мне нравитесь, Оуэн — вы, а не то, чему вы можете меня научить. Давайте притворимся, что сегодня мы просто друзья? Не волнуйтесь, я ничего такого не жду.

— Нам не нужно притворяться, что мы друзья, — возразил Оуэн, уцепившись за эти слова просто из чувства противоречия — и еще потому что был заинтригован и немного тронут столь явной заботой Стерлинга. — Мы и так друзья. По крайней мере... — Он замолк, собираясь с мыслями, прежде чем продолжить. — Нет, не друзья. Ведь так? Наши отношения слишком неровные для этого; в чем-то мы очень хорошо знаем друг друга, а в чем-то совсем не знаем. — Пожалуй, для переоценки ценностей рановато. Он пихнул Стерлинга в плечо и с облегчением отметил, что от резкого движения не нахлынула боль. — И это ты виноват, что бесстыдно втянул меня во все это и заставил поспешить.

— Эй, я не...

— Тебе никогда не приходило в голову, — спокойно продолжил Оуэн, не скрывая ухмылки, — что походи ты вот так пару недель в клуб, и я мог бы выбрать тебя сам, узнав получше? — Он чмокнул Стерлинга в нос. — А как же иначе, ведь ты такой хорошенький и совершенно неотразимый.

Улыбка, которую послал ему Стерлинг, была такой довольной, что у Оуэна закружилась голова. Конечно, вполне возможно, что дело в лекарстве от мигрени.

— Вы... вы что, дразните меня? — спросил Стерлинг. — Ну то есть без всяких намеков, да? — Он слегка покраснел, но теснее прижался к Оуэну и медленно и глубоко поцеловал. — Хорошо, думаю, друзья так друг друга не целуют. Может быть, любовники, но...

Услышав это слово, Оуэн оцепенел, и сейчас, когда они были так близко — во всех смыслах, — Стерлинг просто не мог этого не заметить. Оуэн тут же заставил себя расслабиться и дышать ровно. Любовник.

— Я не думал так о тебе, — начал он, — но дело не в тебе... просто я ни о ком так не думал после...

— Майкла.

— Да. — Оуэн неуверенно посмотрел на Стерлинга и решил не пытаться исправить все поцелуем. — Если бы мы были любовниками, то ходили бы вместе обедать в кафе или рестораны, смотрели бы кино, приглашали к себе друзей, планировали отдых, может, жили бы вместе... — Все это казалось странно заманчивым, поэтому он решил сосредоточиться на главном камне преткновения. — У нас было бы будущее, которое не закончится, когда следующим летом ты выпустишься из колледжа и отправишься со своей блестящей ученой степенью покорять мир, что, впрочем, тебе и следует сделать. У нас нет ничего этого, и если продолжать в том же духе, не будет. Если тебе станет от этого легче, меня это совсем не радуем. Я буду скучать по тебе сильнее, чем думал. — Он перекатился на спину и уставился в потолок, тот хотя бы не смотрит на него ошарашенными глазами. — Ты совсем не это хотел услышать, да?

— Я... — Стерлинг явно не знал, что сказать, и едва ли его можно было за это винить. Последовало долгое молчание, а потом он снова нерешительно дотронулся до Оуэна — в этот раз до его груди. Осторожное, нежное поглаживание кожи кончиками пальцев. — Во-первых, если вы думаете, что я закончу и уеду, вы меня плохо слушали, я собираюсь получать степень магистра — может быть, даже не одну, — а потом, возможно, и докторскую. Думаю, использовать как можно больше отцовских денег. К тому же это даст мне время решить, чем я хочу заниматься.

— Значит, ты еще не решил? — спросил Оуэн.

Стерлинг пожал плечами.

— Время есть. Я по-любому собираюсь поступать в магистратуру, так что у меня еще по меньшей мере два года здесь. Может быть, четыре. И... просто к сведению, раз уж мы с вами все равно говорим о том, о чем, по нашему мнению, другой не желал бы услышать... Я хочу всего этого. Кино, друзей, отдых. Будущего. Я знаю, вы считаете меня слишком незрелым, но я думаю, вы неправы.

— Я не считаю тебя слишком незрелым для того, чтобы влюбиться, — возразил Оуэн. — В конце концов, тебе почти двадцать один. Я просто думаю, что влюбиться в меня может оказаться несколько... проблематично. Я дал тебе то, что внезапно помогло тебе разобраться с твоей жизнью; недавно ты не мог дать выход этому — всей этой скопившейся массе эмоций и желаний, а теперь у тебя есть то, чего ты хотел, пусть и не подозревая об этом. — Он перевернулся на бок, лицом к Стерлингу и печально посмотрел на него. — Я твоя фея-крестная, и я это понимаю. А еще я намного старше тебя и знаю, что никогда не брошу этот образ жизни. Не смогу. А ты еще не знаешь этого наверняка, только не после пары месяцев.