Ар Мегиддо 1. Река вечности

Энилу подали длиннополую шафрановую рубаху. Затем слуги помогли ему обернуться пурпурным покрывалом, расшитым золотыми звёздами и украшенным такого же цвета бахромой и кистями. На голову он одел жёсткую кожаную шапку с золотым ободом.

Бен-Закар, лично вставший к рулевым вёслам, осторожно направлял "Стопу Бога", оценивая расстояние до корабля сынов Реки.

— Табань!

Гребцы опустили весла в воду, навалились на них, останавливая пентеру, которая прокатилась ещё довольно приличное расстояние. Впрочем, искусству кормчего Бен-Закару было не занимать, расчёт вышел исключительно точным. Приближающийся корабль тоже замедлялся, ложась в дрейф.

— Суши весла! Правый борт, втянуть весла!

Корабли сблизились на встречно-параллельных курсах. Между бортами не более пяти локтей. Царь прошёл на нос, наблюдая, как мимо проплывает высокая надстройка. Ещё одна такая же на корме, а уровень палубы между ними значительно ниже, чем у пентеры

Моряки с обеих сторон стали бросать крючья, стягивая корабли. Пока Энил раздумывал, перейти ли ему к чужакам или принять посланника у себя, воины Чёрной Земли перебросили на борт "Стопы Бога" сходни, видно, что парадные, украшенные резьбой и позолотой. На них взошла стройная молодая женщина, одетая в платье выбеленного льна. Обнажённые руки украшены золотыми браслетами искусной работы. Пышные чёрные волосы ничем не прикрыты. Впрочем, царь, неоднократно бывавший в Чёрной Земле, прекрасно знал, что среди высокородных дам этой страны приняты парики.

Вот уж кого Энил совсем не ожидал увидеть, так это женщину. Дочери Ханаана, даже те, что происходят из знатных семей, весьма скромны. Они занимаются домом и не участвуют в делах торговли и войны. Сын Эли-Баала получил образование, подобающее его положению, читал летописи минувшего, потому знал, что в прошлом среди знаменитых властителей Ханаана были и женщины, однако теперь сие в Стране Пурпура просто невозможно представить. Чтобы женщина, на боевом корабле, в окружении воинов... Немыслимо... Он, конечно, знал, что нравы детей Реки куда более распущены, нежели строгая мораль хананеев, однако вести переговоры с той, чьё место у очага...

А этой, скорее, место на ложе. Одета, словно жрица Аштарт, отдающая своё тело для удовольствий мужей во славу богини. Высокая. Стройнее жён Страны Пурпура. Немного смуглое тело покрывал полупрозрачный лен, так, что небольшую острую грудь золотая пектораль скрывала сильнее, чем одежда. Широкие и массивные браслеты на локтях и щиколотках подчёркивали непривычную хрупкость. Но красота её была хищной. Глаза смотрели в душу без вызова, тем не менее, в них явственно различалась уверенность и даже какое-то превосходство. Поджарая пантера, изготовившаяся к броску. В ножнах у пояса, покрытых красным и белым золотом — малый меч. Лук за спиной. Составной, усиленный костью и рогом. Энил не был хорошим лучником, но в оружии толк знал. За такой лук персы дали бы много золота. Могли дать и трёх коней.

Аштарт и Дева Шеоль уживались в посланнице Реки. Верно, многие мужи падали к её ногам. Притом, некоторые — с бронзой в груди. Уж это наверняка. К гадалке не ходи — все в глазах отражается.

Страх и, одновременно, желание охватили царя, но, как он не старался, не мог скрыть не того, ни другого. Посланница, заметив это, хмыкнула и улыбнулась ему. Посмотрев, как на дитя!

Энил оскорбился.

"Бесстыдница... Одеться столь вызывающе перед мужчиной, перед царём... Дети Реки совершенно погрязли в разврате, напрасно персы позволяли им сохранять свои нравы и обычаи".

И все же, рассуждая подобным образом, Энил продолжал пожирать её глазами, жалея, что не может проникнуть взглядом под пектораль.

Она не отводила глаз. Чуть прищуренные, они смотрели на царя изучающе, с оттенком насмешки: воистину она читала все мысли Энила, отражавшиеся на его лице, словно чернильную вязь слов на листе папируса.

"Змея..."

Женщина остановилась посередине сходен, ожидая приглашения взойти на борт "Стопы Бога". Энил, вздрогнул, мотнул головой, гоня оцепенение. Он взглянул сквозь дочь Реки, на бронзовокожих воинов, стоявших за её спиной. Хотя царь сознавал, что женщина выступила вперёд не случайно, он всё равно первым делом попытался вызвать на разговор мужей.

— Кто из вас хотел говорить со мной?

Царь хорошо знал язык Чёрной Земли и, видя, что за народ перед ним, не стал тратить время на общение через переводчика.

Женщина усмехнулась.

— Это я позвала тебя для разговора достойнейший, да живёшь ты вечно. Говорит с тобою высокородная Анхнофрет, из Дома Антета, Хранительница Трона, член Совета Дома Маат.

Выдержав паузу, она предложила представиться ему.

— Не назовёшь ли ты мне Рен своё, достойный Знаменосец?

"Рен своё. Имя". Энил не был трусом, и не верил в пришельцев из Подземного царства, как многие его соплеменники, с лиц которых все ещё не сошёл серый оттенок. Хотя... Когда кругом такие чудеса творятся, во что угодно поверишь... Назвать Имя... У сынов Реки Имя — часть души. Зная его, говорят, можно обрести безраздельную абсолютную власть над человеком. Превратить его даже не в раба — в бессловесную скотину. А эта змея смотрит так, словно уже до самого дна всю суть Энила постигла.

Хранительница Трона, Совет Дома Маат... А как она произнесла это. Спина прямая, смотрит гордо. Так и хочется склонить перед ней голову. Словно не смертная, а богиня снизошла до Энила...

А-а-а... Будь что будет... Недостойно ему так трястись перед бабой.

— Моё имя — Энил, сын Эли-Баала, из древнего рода Ахирама Строителя, чьим предком был сам Ахирам Великий. Я — царь города Гебала, жрец светлого Мардука, Брат Дагона и служитель Аштарт.

Анхнофрет заломила тонкую бровь. Царь Гебала? Сын Эли-Баала? Они там все дурным вином упились, что ли? На радостях, что взяли Ушу? Сколько же надо влить в себя, чтобы говорить такую чушь? Но тогда бы от него несло, как от винной бочки.

— Прости, царственный Энил, твои слова звучат, по меньшей мере, удивительно. Мне известен царь Гебала, он моложе тебя, хотя и носит имя твоего отца, без сомнения достойного.

Будучи Хранительницей Трона, она знала не только имена всех правителей Джахи и Яхмада, но даже их родословную, по крайней мере, на три колена. Однако среди почивших царей был только один по имени Йаххурим, но он не имел никакого отношения к Гебалу, и уж точно никому не пришло бы в голову звать его Великим.

Энил усмехнулся. Слова женщины убедили его в том, что деяние Баала, в которого не верят дети Реки, оказалось столь же неожиданным для них. Значит, они вовсе не проводники его воли, а такие же песчинки, сыплющиеся меж пальцев бога. А, следовательно, нечего их бояться, но стоит использовать к своей выгоде. Жизнь Энила-моряка — лишь вода в ладони Баала. Умереть можно от тысячи причин и чаще всего совершенно банальных. Так к чему трястись, закатывая глаза в суеверном ужасе? Не следует Энилу-царю и жрецу народа своего показывать страх перед подданными.

Царь уже полностью уверился в том, что видит перед собой выходцев из далёкого прошлого. Он читал о давно минувших временах, о великих битвах, о славных властителях Чёрной Земли, которые равно уважительно и поэтично привечали друга и врага. И даже, сразив достойного, желали павшему лучшей доли, нежели та, что уготовили ему Муту и Вечная Дева Шеоль.

"Да пребудешь ты в Та-Мери, Земле Возлюбленных, где закат вечен, а природа изобильна".

Он бывал в Стране Реки после того, как она освободилась от власти персов и номархи упоённо делили древний венец. Он был принят всеми, как дорогой и почётный гость, но теперь понимал, что видел там лишь бледные тени истинных дочерей и сынов Солнца. Он смотрел на эту женщину, и прошлое оживало для него.

— Ты, верно, очень удивилась, достойнейшая Анхнофрет, увидев нас? Что ж, не скрою, и мы были весьма поражены, обнаружив на рассвете вместо единого неприступного острова, два малых. Ибо больше шести веков минуло с тех пор, как великий царь Ахирам, коего по материнской линии я числю среди своих предков, возвёл новый град на месте сем, засыпав пролив между островами. Прошлой же ночью Благой Господин по воле своей, коя непостижима нами, скудоумными смертными, явил мощь и поднял из пучины времени древний Цор, — Энил снова улыбнулся, — вместе с вами. Очевидно, он хотел тем самым предостеречь дерзкого Александра от разорения Страны Пурпура, ибо непобедимый царь яванов наглеет изо дня в день. Верно, только бог теперь в силах остановить его.

Анхнофрет смотрела на Энила, как на умалишённого. Что он несёт? Какие шесть веков? При чём здесь Йаххурим, который что-то там засыпал? Что ещё за непобедимый обнаглевший? Только и осталось, что руками развести.

— Я не понимаю тебя, достойнейший...

— Не осуждаю тебя за это. Тут и вправду можно свихнуться, пытаясь постичь непостижимое. Ты, достойнейшая, твой корабль, все твои люди и весь этот город, по воле бога ввергнуты в настоящее из далёкого прошлого. Нас разделяет, по меньшей мере, шесть сотен лет, но скорее всего больше. Впрочем, меня считают знатоком священных летописей, так что можно попробовать сориентироваться точнее. Кто в твоём времени правит Чёрной Землёй?

— Величайший Менхеперра... — машинально пробормотала Анхнофрет.

Этот человек лжёт? Он что, не понимает, с кем говорит? Да быть такого не может. Чтобы так лгать в лицо дочери Та-Кем, облечённой властью, это надо быть безумцем или... одним из тех, кто способен подчинять себе разум другого. Она видела, что Энил, поначалу впавший в замешательство, справился с собой, морщина меж густыми бровями разгладилась. Своё имя он произнёс спокойно, уверенно, титулы перечислил с неким, еле ощутимым, давлением. А теперь говорил неспешно, явно подбирая слова с большим тщанием, словно учитель, вбивающий урок в голову непонятливого ученика.

Преследуя какие-то тайные цели, он хочет, чтобы она поверила в невероятное. Это возможно. Человека можно заставить поверить во что угодно. Анхнофрет, внимая интонациям Энила, напряглась, заподозрив в них "приказную речь", тайное искусство, известное считанным единицам Хранителей, обучавшимся ему у Посвящённых жрецов Владычицы Истин и Братства Тути.

Она не слышала, чтобы "приказной речью" владели "пурпурные", хотя знала, кто способен на такое вне пределов Священной Земли. Кое-кто из жрецов Бабили. Все интереснее становится. Но зачем измышлять такие сказки?

Энил смотрел ей прямо в глаза, не отрываясь. Анхнофрет невольно отступила на шаг, прислушиваясь к себе. Не сдался ли разум чужой воле. Как заметишь такое? Она оглянулась на своих Хранителей, что стояли за спиной, положив руки на рукояти хопешей. Невозмутимы, как статуи. Это придало уверенности.

Энил между тем, немного поморщив лоб, явно что-то вспоминая, просиял:

— Фараон Менхеперра? Знаю такого. Это имя не единожды упоминается в летописях. Великий воин! Пожалуй, он не менее велик, чем живший позднее фараон Рамесиссу. А то и более. Менхеперра жил... — Энил пожевал губами, прикидывая, — примерно за такое же число поколений до Ахирама, что отделяет времена моего предка от нынешних.

Анхнофрет только и смогла, что головой покачать. Как это все осмыслить, с чего начать? Каша в голове. Все свои речи, что она заготовила, дабы перекупить "пурпурных", Хранительница забыла.

— Ты сказал, царственный Энил, что Тисури ныне стоит на одном острове, слитом из двух?

— Именно так. Ахирам пожелал сделать Цор совершенно неприступным, переселив туда жителей из Ушу. Он расширил острова, соединив их, возвёл новые стены. А Град-на-берегу постепенно захирел. Была великая война между царями Ашшура и Бабили, длившаяся века, то затухая, то разгораясь вновь. В конце её, когда уже пал Ашшур, в своё время владевший половиной мира, царь Бабили сравнял с землёй стены Ушу. Они никогда более не восстанавливались. Потом другой Ахирам, прозванный Строителем, насыпал ещё земли, ибо Цор под тяжестью своих неприступных стен погружается в море. Конечно, не столь быстро, как Бехдет, обелиски которого ныне скрыты волнами...

— Бехдет погрузился в воду? — воскликнула Анхнофрет.

— Увы, — снисходительно улыбнулся Энил.

У Анхнофрет, заворожённо слушавшей царя, чуть было не вырвалось: "Не верю!" Однако она взяла себя в руки и невероятным усилием воли приобрела невозмутимый вид. Все это, конечно, невероятно, но ведь вполне объясняет внезапное появление огромного войска у стен Тисури (ну никак не могли Хранители его проворонить) и эти странные ладьи... да много что объясняет. Пожалуй, следует исходить из того, что Энил не лжёт. И не пытается подчинить её разум. Он действительно уверен, что Тисури перенёсся в будущее. А может наоборот? Это несложно выяснить. Вот придёт весть от Мерит-Ра и все станет ясно. Или не придёт...

— Почему ты думаешь, царственный сын Эли-Баала, что это не ты ввергнут в прошлое волей Владычицы Истин, а наоборот?

Царь расхохотался.

— Вашей Маат? Быть того не может, потому что наш бог много сильнее!

Анхнофрет улыбнулась этим словам. Ох уж эти "пурпурные"... Поклоняются тварям тьмы, требующим крови младенцев и при этом зовут их "благими".

— Это он сам тебе, царю-жрецу, такое сказал?

Она спохватилась, но было поздно, слова прозвучали. Непростительная ошибка для Хранительницы Трона — хулить чужих богов, даже если это демоны Дуата. Ранефер, что поставил в Тисури обелиск с надписью, предостерегавшей фенех от кровавых жертвоприношений под страхом смерти, поступил так по праву победителя, а Хранители, развязывая чужие болтливые языки, должны действовать гораздо тоньше. Нельзя оскорблять того, кто может оказать помощь Священной Земле, сказав нужные слова, открыв тайное. Так можно погубить всё дело. Иной раз неосторожное слово может стоить тысяч душ, что отлетят в Землю Возлюбленных до срока.

Впрочем, Энил, хотя и вспылил, но не схватился за меч. Более того, он даже просиял, словно всю жизнь ждал таких слов, заранее заготовив ответ, что развеял бы их прахом по ветру.

— Тебе ли, сомневаться в могуществе Баала? Храмы Благого Господина столетиями стоят незыблемо, а ваши были разрушены, жрецы преданы смерти! Не смогла их защитить ваша Маат! Так чей бог сильнее?

Анхнофрет побледнела.

— Как были разрушены? Что за нечестивцы подняли на них руку?

Энил понизил голос. Краткая вспышка гнева и торжества миновала. Он никогда не был склонен к злорадству, и теперь ему даже стало жаль эту женщину.

— Храмы уничтожили вы сами, дети Реки, те, что последовали за фараоном, отказавшимся от веры своих отцов. Он перебил жрецов и дал Чёрной Земле нового бога. Сам принял имя — Эхнеитан.

— Сын Итана[89]... — прошептала Анхнофрет, — ты говоришь невероятное, невозможное...

[89] Фараон-еретик Эхнатон (Аменхотеп IV), введя культ солнечного бога Атона (Итана), совершил религиозную реформу, потрясшую устои древнеегипетского общества.

— Но это правда. Тот фараон был потомком Менхеперры. Вроде бы правнук. Или праправнук, не помню точно. Все, что завоевал твой повелитель, достойнейшая Анхнофрет, обратилось в пыль.