Его лицо было мрачным, и Элистер Маккеон почувствовал, как в нем самом закипает ярость. Никто не повторял того, что Саммервейл говорил о Хонор. По крайней мере, пока. Но оно было, просто ждало.
— Скажите мне, капитан Тэнкерсли, вы действительно настолько хороши в сексе? Вы настолько хороши, что она была готова пожертвовать всем своим командованием, чтобы спасти вас? Или просто ей так отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь — кто угодно — оказался у нее между ног?
Этот ублюдок не мог сказать ничего такого, что могло бы еще сильнее ранить Хонор. За исключением высказанного им предположения, что она продолжила свой курс в Хэнкоке, из-за чего погибли тысячи других военнослужащих военного флота, только потому, что отказалась покинуть космическую станцию, на которой был пойман в ловушку ее возлюбленный.
— Вместо этого он бросил вызов, — продолжил Тэнкерсли. — И я принял его еще до того, как вы пришли и рассказали мне о его репутации. Но буду честен с вами обоими — после того, что он сказал о ней, и того факта, что он сказал это в общественном месте, где, я чертовски хорошо знаю, какой-нибудь больной сукин сын повторит это ей, даже если никто не осмелится сделать это в печати, я бы не спустил это, даже если бы мог.
Его лицо исказилось от гнева, и Маккеон потянулся, чтобы схватить его за плечо.
Он был прав, подумал капитан, и, по мнению Маккеона, это было последним доказательством того, кто дергал за ниточки.
Лишь небольшая горстка людей знала Хонор Харрингтон так же хорошо, как Элистер Маккеон. Любой здоровый человек почувствовал бы отвращение от того, что Денвер Саммервейл сказал о ней, но только эта небольшая горстка могла понять, насколько она была уязвимой. Потому что только этой крошечной горстке людей было позволено заглянуть достаточно глубоко внутрь нее, чтобы понять, насколько полностью она закрыла эту часть своей жизни после того, что пережила в Академии. Как прочно и как далеко она укрылась, чтобы избежать даже возможности рисковать отношениями после того, как Павел Юнг попытался изнасиловать гардемарина-первокурсницу, а затем использовал свою семью, чтобы постараться уничтожить намеченную жертву.
Это было не единственное, что с ней случилось. Маккеон знал это, хотя и подозревал, что единственным человеком, который мог знать всю правду, была Мишель Хенке. А теперь, возможно, и Пол Тэнкерсли. Но Элистер Маккеон знал достаточно. И он прекрасно понимал ярость — неистовство, — бушевавшую в Тэнкерсли в этот момент. Черт возьми, он и сам это чувствовал!
А потом были политические последствия.
— Я понимаю, как это повлияет на нее, Пол, — тихо сказал он. — Я действительно понимаю. И на твоем месте я бы сам хотел всадить пулю в этого ублюдка. Даже не думай, что я бы этого не сделал. Но тебе нужно подумать о том, что с ней будет, если этот сукин сын убьет тебя.
— Конечно, я думал об этом. — Тэнкерсли отвернулся, его голос звучал резко. — Как я мог не подумать об этом? В этом-то и проблема. — Он снова посмотрел на Маккеона. — Я был настолько глуп, что позволил ему спровоцировать меня на нечто подобное и с ней. Боже мой, Элистер! Думаешь, я не понимаю, как она на это отреагирует? Даже если я погибну незапятнанным завтра утром, она узнает, что произошло. Она узнает, как это произошло. И если я не погибну...
Он замолчал, и Маккеон снова сжал его плечо.
— Хорошо, Пол. Я понимаю, мы понимаем. И последнее, что тебе нужно, — это чтобы мы копались в твоей голове в подобный момент. Это просто... просто я хочу быть уверен, что ты знаешь, что тебе нужно делать завтра. Что бы это ни значило для тебя, для него это не "дело чести". — Его рука сжалась с такой силой, что проступили синяки. — Тебе нужно разобраться с этим ублюдком.
— Я знаю. — Тэнкерсли протянул руку и похлопал его по плечу. — Я знаю, Элистер.
— Хорошо.
Маккеон откинулся на спинку стула, потянувшись за чашкой кофе, и Тэнкерсли опустил взгляд, когда зазвонил его хронометр. Он на мгновение задержал взгляд на циферблате, затем снова поднял глаза с кривой улыбкой.
— По вполне очевидным причинам, мне нужно как можно больше поспать сегодня вечером. И это было напоминание о том, что я рано ужинаю с мамой. Мне нужно попасть на шаттл, если я хочу успеть вовремя.
— А она...?
— Нет, и я, черт возьми, не собираюсь ей говорить. — Тэнкерсли изобразил более естественную улыбку. — В любом случае, нет смысла ее беспокоить, ведь все закончится примерно через пятнадцать часов. Но я действительно хочу провести с ней немного времени.
— Конечно, хочешь. — Маккеон встал и протянул руку. — Передай ей привет от меня.
— Я так и сделаю. — Тэнкерсли пожал ему руку, затем посмотрел на Рамиреса. — О, Томас, завтра в четыре ноль ноль?
— Я приду.
— Хорошо! А потом увидимся за завтраком.
— Я тоже приду, — сказал ему Рамирес.
— Тогда мне, пожалуй, пора идти. Маму всегда бесит, когда я опаздываю.
Он кивнул своим друзьям и ушел, а Маккеон откинулся на спинку стула, глядя через стол на Рамиреса.
— Он не понимает этого, Томас, — тяжело вздохнул капитан. — Боже, помоги мне, я думаю, он все еще не понимает. Не совсем.
— Он понимает это. — Рамирес постучал себя по виску. — Он просто не понимает этого на уровне подсознания. Черт, — космопехотинец покачал головой, в его глазах была горечь. — Он просто слишком хороший человек, Элистер.
— Но он знает Норт-Холлоу. — Маккеон говорил как человек, пытающийся убедить себя в чем-то. — Он должен знать, что Норт-Холлоу хочет его смерти, хотя бы потому, что этот больной сукин сын знает, что его гибель просто уничтожит Хонор.
— Если предположить, что это действительно Норт-Холлоу, — сказал Рамирес, а затем по-волчьи расхохотался, увидев выражение лица Маккеона. — Конечно, это так! Но, как мы только что говорили, нет ни малейшего способа доказать это. И где-то в глубине души у Пола есть крошечный уголок, который продолжает шептать всякую чушь о "невиновности, пока вина не доказана". И есть еще один крошечный уголок, который думает, что даже Норт-Холлоу не настолько глуп, чтобы думать, что ему сойдет с рук явное убийство.
— Нет ничего такого, в чем Норт-Холлоу не смог бы убедить себя, что это сойдет ему с рук.
— Ты это знаешь. Я знаю это. Черт возьми, умом Пол это понимает!
Воцарилось молчание. Задумчивое, печальное молчание.
— Ты думаешь, он действительно готов к этому? — наконец спросил Маккеон. — Я не говорю о смелости. Не думаю, что знаю кого-то более отважного, чем Пол! И если бы это был любой другой бой, я бы не задумываясь поддержал его. Но этот...
— Я не знаю. — Рамирес вздохнул. — Ты знаешь, что Ливитников настаивал на протоколе Эллингтона?
— Он настаивал? — глаза Маккеона сузились. — Пол никогда не говорил мне об этом.
— Ну, он вряд ли мог настаивать, поскольку Пол был стороной, которой был брошен вызов. Но он ясно дал понять, что его клиент "поймет", если Пол решит настоять на этом. — Губы Рамиреса скривились от отвращения. — Во многих отношениях Ливитников такая же гадкая змея, как и Саммервейл.
Маккеон кивнул, в его глазах читалось беспокойство, пока он переваривал новую информацию.
Милорад Ливитников был поверенным Лэндинг-Сити и финансовым консультантом, с репутацией, которая была не более привлекательной, чем должна была быть. В свое время он представлял интересы довольно многих профессиональных преступников, как в суде, так и — если верить слухам — другим, неофициальным способом, в качестве посредника и брокера в различных незаконных сделках. Было, мягко говоря, необычно видеть его так часто на переднем плане, но он был другом Денвера Саммервейла — или, по крайней мере, его "коллегой" — на протяжении десятилетий. Они почти регулярно ужинали вместе, когда оба оказывались в городе в одно и то же время, так что никто не мог доказать, что Ливитников "случайно" не оказался здесь, в баре Демпси на "Гефесте", в самый подходящий момент "спонтанной" конфронтации Саммервейла с Тэнкерсли. На самом деле, "дружеский ужин" был запланирован Ливитниковым больше недели назад, и он забронировал столик в Демпси тремя днями ранее. Все это, конечно, чисто случайно.
Точно так же, как это "просто случилось", Ливитников выступал секундантом Саммервейла в предыдущем поединке несколькими стандартными годами ранее. Так что было совершенно понятно, почему, когда на пустом месте вспыхнула ссора с Тэнкерсли, Саммервейл попросил своего друга, оказавшегося так кстати, снова выступить от его имени. Что может быть разумнее этого?
Все это явно подстроено, хотя никто не мог ничего доказать. И если Рамирес был прав насчет давления Ливитникова в пользу протокола Эллингтона...
В Звездном королевстве дуэли были законными. В наши дни на них смотрели неодобрительно, и они были гораздо менее распространены, чем когда-то, но практика осталась как артефакт первых дней Звездного королевства, когда понятия о справедливости были более простыми и понятными...
Мантикора едва ли была уникальной среди звездных наций галактики в том, что когда-то разрешала законные дуэли. На самом деле, вероятно, по меньшей мере половина из них позволяла их себе, с соблюдением формального кодекса дуэльного боя или без него, в свои более дикие дни, и многие из них — как Мантикора — до сих пор это делают. Однако практика не обязательно является веской причиной, по которой она должно оставаться законной. И тот факт, что это так, не помешал многим людям, включая Элистера Маккеона, думать, что это следовало изменить давным-давно. С другой стороны, он должен был признать, что в его жизни было по крайней мере два случая, когда он сам был на волосок от того, чтобы прибегнуть к этой практике. На самом деле, он испытывал искушение каждый раз, когда думал о Павле Юнге.
Конечно, были ограничения. Например, офицеры на службе не могли бросать вызов друг другу, а должники не могли бросить вызов своим кредиторам, точно так же, как ни одна из сторон судебного процесса не могла вызвать ни одну из других сторон в том же процессе. Но по большей части эта практика была принята, пусть и неохотно, Звездным королевством в целом как часть его кодекса чести.
Большинство дуэлей происходили из-за того, что кто-то искренне верил, что его честь была задета. Маккеону казалось, что это глупый способ улаживать оскорбления, и он никогда особенно не интересовался положениями дуэльного кодекса, пока Тэнкерсли не был брошен вызов. С тех пор он провел немало исследований и обнаружил, что подавляющее большинство из них велось в соответствии с протоколом Дрейфуса. Согласно этому протоколу, у каждого дуэлянта был магазин только на пять патронов, и они были ограничены обменом одиночными выстрелами на расстоянии сорока метров, что почти вдвое меньше длины стандартного футбольного поля. Это была необычайно большая дальность стрельбы для архаичных пистолетов, применявшихся на дуэльных площадках, а это означало, что чаще всего ни одной из сторон не удавалось поразить другую с первого выстрела. Более того, после каждого обмена выстрелами распорядителю дуэльного поля было поручено убеждать обе стороны в том, что честь была удовлетворена, и любая из сторон — бросивший вызов или принявший его — могла заявить, что так оно и было. Возможно, еще более важно, что ни при каких обстоятельствах обе стороны не могли стрелять более пяти раз, и любая дуэль автоматически заканчивалась после первого обмена выстрелами, в ходе которого проливалась кровь.
Из-за этих ограничений протокол Дрейфуса практически никогда не приводил к смертельным исходам. Такое случалось, но почти всегда это был несчастный случай, которого не желал ни один из дуэлянтов, по крайней мере, открыто. Честь требовала, чтобы дуэлянт выдержал огонь своего врага; это не требовало смерти врага, и именно на это был направлен протокол Дрейфуса.
Но протокол Эллингтона был другим, и на протяжении десятилетий оказывалось давление с целью его запрета, даже среди тех, кто в ином случае громогласно защищал практику дуэлей. Согласно протоколу Эллингтона, дальность стрельбы составляла всего двадцать метров, у каждого дуэлянта был магазин на десять патронов, и каждый из них мог стрелять без паузы, пока его противник не упадет или не бросит свое оружие, сдаваясь. Фактически, это был протокол, на котором настаивал тот, кто твердо намеревался убить своего противника.
— Пол знает, что Ливитников предложил протокол Эллингтона? — спросил Маккеон через мгновение.
— Он знает, что Ливитников согласился бы на это, — с горечью пожал плечами Рамирес. — Этот человек юрист, Элистер, и к тому же один из тех, кто живет на самом дне. Он точно знает, как правильно сформулировать предложение, чтобы донести свою точку зрения, не сказав ничего такого, за что его можно было бы привлечь к суду. Но он совершенно ясно дал мне это понять, когда Пол попросил меня быть его секундантом. На самом деле он, конечно, никогда не говорил этого Полу. Подобные вещи так не делаются.
Маккеон снова кивнул. С того момента, как был объявлен вызов, все контакты между дуэлянтами были запрещены. Они общались только через своих секундантов, и ни один из дуэлянтов не принимал участия в самом разговоре.
— Я люблю Звездное королевство, — сказал Рамирес. — Оно приютило меня и мою семью, когда умер мой отец и Звезда Тревора закатилась. К нам здесь относились хорошо, мы действительно преуспели, и я всегда знал, что Мантикора — это единственный шанс, что Сан-Мартин когда-нибудь будет освобожден от хевов. Но если и есть что-то в Мантикоре, что никогда не имело для меня смысла, так это вся эта история с дуэлями. Она просто кажется специально созданной для жестокого обращения! Я всегда так думал, а теперь, с Полом...
— И теперь, с Полом, у тебя есть доказательства, что это так, — с горечью сказал Маккеон. — Но ты рассказал Полу о предложении Ливитникова?
— Конечно, я так и сделал! Но Пол знает, как я зол, и он знает, насколько мы с тобой оба уверены, что это полностью купленная и оплаченная подстава, поэтому я не думаю, что он мне поверил. О, — полковник властно взмахнул рукой, — он не считает, что я что-то выдумываю, но, по моему мнению, его "цивилизованная" часть наполовину убеждена, что мои собственные эмоции могут заставить меня неправильно истолковать сладкоречивые рассуждения Ливитникова.
— Какой космопехотинец знает такое слово, как "околичности"? — спросил Маккеон, и Рамирес кисло усмехнулся этой слабой попытке хоть немного разрядить обстановку.
— Я знаю. Это плохо сочетается с нашей с трудом завоеванной репутацией людей, склонных к жестокости, — сказал он.
— Согласен.
Маккеон коротко улыбнулся. Затем выражение его лица снова стало серьезным.
— Но мне это совсем не нравится, — сказал он. — Не потому, что меня это удивляет, а из-за того, что подтверждает.
— В любом случае, подтверждает для нас с тобой, — согласился Рамирес.
— Черт. — Маккеон забарабанил пальцами по столу.
Какая-то часть его была уверена, что Тэнкерсли зашел гораздо дальше, чем хотел признать, признав — перед самим собой — что Саммервейл был наемником, и эта часть хотела разозлиться на своего друга за то, что он не отказался от дуэли. Не было никакого юридического принуждения к тому, чтобы он действительно встречался с Саммервейлом. Он мог отказаться — юридически — в любой момент, пока они оба не выйдут на поле. Если бы он это сделал, все "здравомыслящие" люди, среди которых, вероятно, были бы по крайней мере те, кто в будущем мог бы войти в советы по продвижению по службе, назвали бы его трусом. Это было особенно верно, учитывая, что, какой бы ни была провокация, Тэнкерсли приложился руками к Саммервейлу в ходе того, что — как он сам только что отметил — могло быть квалифицировано как нападение с применением смертоносного оружия. "Человек чести", совершивший физическое нападение на другого, находился под гораздо более сильным социальным давлением в пользу дуэли с человеком, которого он "обидел".
