Прекрасный новый мир (Мв-23)

Затем самолёты-разведчики передали тревожную новость: с севера шла целая флотилия под красными флагами североиндийских коммунистов. Траулеры, шхуны, баржи — около тридцати единиц. Наши пилоты для визуального контроля снизились — и были обстреляны. Пусть и не метко, но сам факт был важен.

Хорошо! — подумал Мэллори. — С русскими у нас мир. А с этими — нет. Тем более что они — открыли огонь первыми.

Тридцать допотопных корыт, плохо вооружённых, против четырёх полных эскадрилий палубной авиации США. Это будет даже не сражение. А полигонное бомбометание по движущимся целям.

И у контр-адмирала Мэллори вдруг стало почти весело на душе. Пусть хоть кто-то сегодня заплатит за весь этот стресс.

Ветер трепал флаги на мачтах. На востоке поднималось солнце — цвета крови и огня.

Впереди был бой — лёгкий, быстрый, односторонний. Очень американский — как в кинобоевике!

Индийский океан, 28 мая 1956 года, 06:10.

Лейтенант Джон "Дасти" Риверс щурился в солнечные блики, пробивавшие тонкую пелену рассвета. В наушниках хрипело радио:

— "Зеленая волна. Подтверждено — цели визуальны. Действуем по схеме "карусель". Удар по центру колонны. Разворот — и второй проход по хвосту."

Под ним тянулась цепочка кораблей — изломанных, ржавых, искрящихся под палящим светом как из мультипликации. Небо было бесстыдно голубым, океан — стальным, а эти жалкие суда шли в строю, как крестьяне на похоронах. Баржи, траулеры, катера, пару шхун под флагами с серпом и молотом. Один даже с лозунгом на борту — "Свобода Индии — через народную армию!"

— "Свобода, ага..." — усмехнулся Дасти.

Он нырнул в пикирование. "Кугуар" задрожал, бомбы сорвались с пилонов — и спустя миг внизу вспыхнули первые огни. Одна баржа взорвалась прямо посередине: мачта, люди, груз — всё пошло в огненный букет. На другом судне пылал топливный бак.

С радиостанции — восторженный рев:

— "Попадание! Прямое!"

Они работали, как на учениях — пилоты палубной авиации США считались элитой, и каждый знал своё дело. Пуск ракет, бомбы, очередь из пушек, разворот и вверх. Ответных выстрелов не было видно — враг был беззащитен, как мальчишка на пляже перед ураганом.

Риверс бросил взгляд вбок: на соседнем судне бегали фигуры, одна прыгнула за борт. Пули прошили верхнюю палубу, сорвав крик и дым.

Он выровнял машину.

— "Пушки в дело. По левому борту. Ящик с флагом — мой."

Корабль номер 17, переоборудованный речной буксир. Капитан Шактар Сен, Североиндийская добровольческая армия.

Он понял, что их найдут. Но не так — не так.

Когда в небе мелькнули стремительные тени, он крикнул что-то, хотел поднять своих бойцов — но половина уже лежала в трюме, морская болезнь. Остальные — смотрели на небо, как на грозу из мифа.

— "Все на палубу! К пулемётам! Живо!"

Пулемёт. Один. Максим 1910 года. Питание ленты заклинило с первого же выстрела. Парень у станка рухнул, уши залиты кровью.

Потом — рев, свист, грохот. Первую бомбу он даже не увидел — только огонь. Пламя взметнулось на соседнем судне, как погребальный костер. Их шхуна закрутилась на волне. Корабль пошёл в крен, раздался хруст ломающейся древесины, кто-то закричал по-маратхски: "Мама, мама!"

На палубу выскочили трое с автоматами. Один упал сразу — очередью с неба. Второй спрыгнул за борт. Шактар держался за вант, будто за последнюю правду.

Над ним, в небе, проносились железные драконы, как виманы демонов-ракшасов. Их было много. Слишком много.

— "Они же знали..." — прошептал он. — "Это не бой. Это казнь..."

На борту "Мэна".

— Протокол нарушений? — спросил контр-адмирал Мэллори.

— Ни одного выстрела с их стороны, сэр. Но один из наших самолётов получил пробоину в обшивке. Считаем обстрелом. Это достаточно, чтобы признать это контрмерой против угрозы.

Мэллори кивнул.

— Документировать как "операцию сдерживания". Пресекли попытку провокации со стороны прокоммунистических формирований. Потерь нет?

— Один "кугуар" по пути домой упал в море — отказ движка. Пилота уже подобрали. В остальном — чисто.

— Хорошо. Сегодня, господа, Америка снова сделала мир немного безопаснее. Особенно — для себя.

Бенгальский залив. 28 мая, 7.00.

Из тридцати судов уцелели восемь. Обгорелые, с дымящимися надстройками, покалеченные. Большая часть — брошена или тонет. На волнах — спасательные плоты, тела, доски, клочья плакатов. Над этим хаосом кружат чайки.

А из-за горизонта к ним всё ещё идут русские корабли. И американцы ждут.

Пока — просто ждут.

Дели. Здание Министерства иностранных дел. 28 мая, 10.00.

В помещении царила не жара, а глухой, стальной пар. Не от погоды — от гнева. Министр иностранных дел Федеративной Республики Индия, товарищ Джаяпрал Сингх, швырнул на стол телетайпную ленту.

— Тридцать судов! Тридцать, чёрт побери! И мы даже не успели донести до них приказ о возвращении!

В кабинете — политруки, генералы, представитель компартии и советник из Советского посольства. Последнему доставалось особенно. Молчаливо, но сильно.

— Мы же были вашими союзниками! — рявкнул генерал Бхаттачария. — Почему Москва не предупредила? Мы бы не послали людей на убой!

Советский советник, сухопарый мужчина с лицом, знакомым с бессонницей, медленно поднял глаза:

— Потому что нас никто не предупредил, товарищи. Мы узнали о выходе вашей флотилии уже после её отплытия. Не было никаких попыток установить взаимодействие, организовать каналы связи. При всём уважении — ваши товарищи из Калькутты действовали на свой страх и риск. И, по сути, совершили вооружённый прорыв в зону, где ещё не завершилась наша операция.

— Значит, вы фактически поставили американцев перед фактом — и нас, и весь мир — а теперь удивляетесь последствиям?! — прошипел Сингх.

— Это не было намерением. Мы действовали с предельной осторожностью, чтобы избежать мировой войны. А вот Вивек и его сторонники... Видимо, спешили вписать свои имена в историю — ценой чужих жизней.

Наступила тишина. Потом кто-то пробормотал:

— Надо срочно направить делегацию в Москву.

— И в Вашингтон, — добавил другой.

— И в Калькутту, — подытожил Сингх мрачно. — Чтобы разобраться, от кого все же исходил приказ. Действовал ли товарищ Вивек по своей инициативе, или исполнял чье-то указание?

Москва. 28 мая 1956. Зал Коллегии МИД СССР.

Министр иностранных дел Молотов поднёс к глазам лист с резолюцией:

"Советское правительство выражает соболезнования в связи с гибелью добровольцев из Калькутты и заявляет, что данные действия не были санкционированы СССР. О выходе кораблей нам не было сообщено, несмотря на наличие рабочих каналов связи. При этом действия военно-морского командования США по уничтожению невооружённой флотилии трактуются нами как демонстрация силы, граничащая с варварством".

— Опубликовать. И подготовить аналогичную версию для ТАСС. С мягкой формулировкой, но с ясным намёком: виноваты американцы. Мы своих не сдаём. А индийским товарищам — письмо от имени Президиума, с приглашением для официальной встречи. Устроим "разбор полётов".

— И газеты? — спросил кто-то сбоку.

— "Правда" — строго, холодно, с фактами. "Известия" — с акцентом на трагедию, на братство. И обязательно — объяснение, почему это не провокация, а трагическое недопонимание. Повторите слово трагедия не менее трёх раз.

Газета "Правда", 28 мая 1956. "Трагический инцидент в Бенгальском заливе".

...на фоне успешно завершившейся специальной военной операции советского флота по освобождению незаконно удерживаемых граждан СССР, произошёл непредвиденный эпизод. Группа индийских судов, направленных без координации с советской стороной, попала под огонь американской палубной авиации. Трагедия унесла жизни сотен бойцов прогрессивных сил Индии...

...Народ Советского Союза скорбит вместе с индийскими товарищами и подчёркивает: международная солидарность — это прежде всего ответственность и дисциплина.

Нью-Йорк Таймс, 28 мая. "Военно-морские силы США отразили наступление коммунистической флотилии в индийских водах"

В стремительной и решительной операции американская палубная авиация уничтожила коммунистический конвой, который пытался достичь порта Мадрас под флагом так называемой "Федеративной Республики Индия". Источники в Государственном департаменте утверждают, что в составе конвоя находились оружие и агитаторы, направлявшиеся с очевидной целью поддержать советскую агрессию.

Советский Союз, по официальному запросу, открестился от прямой связи с миссией, охарактеризовав её как "несанкционированную". Однако, по мнению наблюдателей, эта двусмысленность может быть намеренной — частью советской доктрины "правдоподобного отрицания"

Калькутта. Тот же день.

В штабе компартии — плакали. Не театрально, а по-настоящему.

— Они погибли ни за что... — шептала молодая женщина в сари. — Мы же думали, советские нас ждут...

Затем женщина вышла на улицу, держа в руке канистру бензина. Облила себя, и чиркнула спичкой — прежде, чем ее успели остановить.

Сати — сожжение вдовы вместе с покойным мужем. Был отмечен в Индии с времен еще Александра Македонского — и запрещен британцами, как бесчеловечный. И порочный — ведь в индийской традиции, заключать свадьбы, вовсе не спрашивая желания самих новобрачных — которые, случалось, и знакомы не были до момента обряда!

Но также — по индийской вере — умершая так вместе со своим мужем, будет с ним вместе и в последующем воплощении.

По вере, которая старше коммунистической идеи — на тысячу лет.

Мадрас. Резиденция Президента. Раннее утро 28 мая 1956 года.

Пыль уже осела. Шторы, сорванные порывами ночного ветра, повисли клочьями. В воздухе — запах гари, дешёвых сигар и свежего пота. За массивным столом из розового дерева — Президент Перияр, с тенью усталости в глазах. Напротив, невозмутимый, как палач на казни, посол Соединённых Штатов Америки в Южной Индии, мистер Чарлз Бриггс. Чашка кофе перед ним осталась нетронутой.

— Господин Президент, — начал Бриггс мягко, но с металлической твердостью в голосе. — Вы ведь понимаете, что только случай и решительность контр-адмирала Мэллори спасли вас от участи быть расстрелянным как "враг трудового мадрасского народа". Как, если я правильно понимаю, это называется у ваших новых друзей, русских коммунистов. Ваша страна была в одном шаге от превращения в колхоз и ГУЛАГ.

— И вы хотите, чтобы я был благодарен за то, что вместо расстрела мне предложено... — Перияр чуть наклонился, прищурился, — ...переехать в резиденцию поменьше? В госпиталь, скажем. Для поправки здоровья — после того, как русские якобы меня били и пытали?

— Моя страна, — холодно сказал Бриггс, — может защитить вас. Только она. У вас нет армии. Ваша гвардия либо разбежалась, либо лежит на улицах. А в городе беспорядки — вы слышали стрельбу сегодня ночью? И единственная вооружённая сила, которая может поддерживать порядок, это наш батальон морской пехоты. Который сейчас защищает эту крепость, и посольский квартал. Я уважаю вас и вашу страну, господин Президент — но как у нас говорят, ничего личного. Моя страна не может позволить, чтобы здесь возник еще один "коммунистический Ханой". Или вы думаете, что коммунисты из Дели вас пощадят?

— Вы прекрасно владеете риторикой, господин посол. Но забываете, где находитесь, — Перияр неспешно поднялся, подошёл к окну. — Мадрасская Конфедерация — это не штат, не протекторат, и не плантация. Это союз княжеств. И даже если я завтра выступлю, и скажу то, что вы тут мне написали, "тезисы моей речи", призову к союзу с Соединёнными Штатами — думаете, правители и народы других княжеств послушаются?

— С правителями мы как-нибудь договоримся. Как, я искренне надеюсь, договоримся с вами. Будьте благоразумны, господин Президент. Если вам действительно дороги мир, стабильность и безопасность для вашего народа. Обеспечить которые сейчас можем — лишь мы.

И тут за окнами грянуло. Разрыв — один, второй, третий. Не перестрелка, которая всю ночь то стихала, то разгоралась с новой силой, иногда совсем близко. А тяжелый корабельный калибр!

-Это "Де Мойн" стреляет! — шагнул к рации морской офицер при посольстве — что происходит, черт возьми?

-Стабильность и безопасность? — с насмешкой повторил Перияр — у вашей державы, господин посол, очень весомые аргументы!

Мадрас. 28 мая 1956 года. Раннее утро. Мастер-сержант Эндрю Баррет, морская пехота США.

Знаете, в морской пехоте скучать не приходится. Только вырвался из Вьетнама — и уже, пожалуйста, новое приключение. Мадрас, черт его дери. Южная Индия, солнце, пальмы, специи... и опять стреляют. Ну разве это жизнь?

После госпиталя, куда загремел из-за ублюдка Капитана Трэгга и его подонков из "черной" роты, я мог бы остаться на берегу — но, дурак, выбрал флотскую рутину. Мол, на корабле скучно, зато безопасно. Ошибся. Только разложился на койке — снова приказ: высадка. Говорят, надо взять под охрану посольство, ну и "восстановить порядок". В переводе с вашингтонского — "свободу и демократию заказывали? Получите с доставкой на дом".

Русские уже на берегу, и, по всему, свои дела порешали. Гляжу — и правда, не хухры-мухры: здоровые, будто скалы, с лицами каменными, без лишних слов. Чёрная рота Трэгга им на один зуб будет. Хорошо хоть, что тот самый Полковник Куницын, вроде бы, во Вьетнаме остался, а то бы точно драка началась... Я признаюсь, сперва напрягся и наши парни вокруг — тоже, явно на взводе были. Ну не приходилось нам ещё с русскими вот так, лицом у лицу, дело иметь. Но нет, обошлось без проблем. Наш капитан потолковал с их командиром — и все, как в том кино про Париж, где наши и немцы у мэрии: пост сдали, пост приняли, почти дружелюбно.

Посольство нас приняло радушно, выдали продукты, поставили на периметр. Спокойно. Правда, в городе стреляют — "мародеры", как нам сказали. Да и неудивительно: убери полицию — и даже церковный хор устроит резню. А местные, ну, прямо как наши ниггеры в Гарлеме: стоит дать слабину — и понеслось. Банды, хулиганы, шантрапа всякая.

Но наш капитан — порядок знал. На чужой берег высадились — имей связь с флотскими, чтоб выручили, в случае чего: частоты, позывные, ну и конечно, сама рация в наличии. Порядок, войной на Пацифике вбитый — кто его не соблюдал, уже крабов кормят, на Тараве, Иводзиме, Окинаве. Эскадра наша ушла за русскими следить — но "Де Мойн" на рейде остался, новейший тяжелый крейсер, его пушки весь Мадрас разнесут, если потребуется!

Ночь прошла почти тихо. Лишь за полночь на западном секторе вылезли какие-то типы — наши их окликнули, те в ответ открыли огонь. Мы — естественно, в ответ. Без потерь, но осадочек остался.