В любом случае, Харитонов — писатель, замечательный тем, что, будучи человеком хорошо и разносторонне образованным (что в книге отлично видно и, надо отдать должное, производит надлежащее впечатление), дает при этом голос страхам, суевериям и предрассудкам, которые обычно характерны для менее артикулированной среды (пристрастие его к табуированным темам очевидно обладает тем же "народным" генезисом); по этой причине социальное значение его книги существенно превосходит художественное: в аннотации к ней можно написать "рекомендуется студентам-социологам и культурологам", и это будет никакой не "постмодернизм", а чистая правда.
ДЕСЯТЫЙ КЛЮЧИК, КРЕЗОВЫЙ. ЭТОТ ЖАРКИЙ ЛЕТНИЙ ДЕНЬ
Читать или сразу после Пролога к первому тому, или после Главы 54, или же, наконец, после изучения раздела "М" Толкового Словаря. Второй вариант предпочтительнее, но третий проще, ибо требует меньше внимания.
Из всех тварей, наделённых ядом, опаснейшей туземцы считают музу. Я не видел этого существа, и не знаю тех, кто мог бы описать его с достоверностью. Однако о способе её охоты все сходятся во мнениях. Она кусает жертву, вливая ей в кровь отраву. Та окутывает её разум облаком мечтаний — о вечной красоте, неземной любви и тоске по мировой культуре (не знаю, что это, но, верно, что-то недоброе). Как бы опьянённая, жертва сама ищет уединённого места, чтобы предаться там пению, музицированию или мелодекламации. Муза сопровождает её и даже сама отводит в такие места, а там медленно пожирает тело жертвы, откусывая кусочки плоти в течении многих дней и недель. Жертва на это не обращает никакого внимания. Некоторых находят и спасают, но в том нет пользы, ибо безумие их неисцелимо.
О. Антоний Подагрик. Описание земель, лежащих за рекой Самбатион. — Рукопись. Архив Музея при Понивилльском ун-те, ед. хр. Б-160, л. 18.
В городе Нод, что в земле Уц, я видел одного несчастного из этого племени. Он сидел в грязи и поедал то, что ему бросали из жалости или ради насмешки. У него не было левой руки, а с тела свисали клочья кожи и гниющего мяса. Но с блаженной улыбкой он всё повторял и повторял одно: "о Время, твои пирамиды".
Георгий Хлодвик Боргезе. Вавилонские реки. — В: Г. Х. Боргезе. Всемирная история вымыслов. Пер. с исп. Составл. и предисл. И. Хаджиматов. — Серия "Мастера современной прозы". — М.: Радуга, 1984
110254 день от Конца, волею Короля весна / 8 марта 302-го года от Хомокоста. День.
Афганистан, бывшая провинция Панджшер (Парван). Ущелья Пяти Львов, анклав Мустафы Нойона.
Не было, нет и не будет уже никогда в ущелье ничего прекраснее, чем башня Ахмада Счастливого.
Багауддин не знал, кто такой Ахмад Счастливый. Слышал, что он был львом по основе, правил мудро и погиб в великой битве. Одни говорили, что битва произошла здесь, и башня построена на месте могилы героя. Другие говорили, что его кости остались на горе Мегиддо, где в Последний День умирали последние люди. Багауддин не знал, что из этого правда. Знал только, что про любого героя принято говорить — он погиб в великой битве.
Но кто бы ни был тот Ахмад и как бы он не окончил земные дни, башня была поистине прекрасна. Высокая, белого камня, с резными стрельчатыми окнами, она возвышалась среди хижин и саманных домиков, вознося к небесам серебристую решётку тесла-приёмника, от которой тянулись вниз паутинки проводов. Башня была единственным зацеплением с Оковой на сто километров вокруг.
Всё это осталось в прошлом. Маленькая площадь перед башней была завалена обломками. Заросли тамариска поседели от известковой пыли. Сама башня устояла, но на месте изящной вершины чернел излом, окутанный дымом. Сквозь него пробивались жёлтые, еле различимые на солнце пятна огня. Ветра не было. В воздухе висела пыль и гарь. Пыль постепенно оседала, зато гарь усиливалась. Всё, что в башне могло гореть — горело. Двадцать килограмм тораборского взрывчатого зелья и четыре бурдюка сырой нефти своё дело сделали.
Багауддин сидел в тени древней стены, курил самокрутку с весёлой травой и думал, что ущелье никогда уже не будет прежним.
Ему было жаль башню. Ущелье тоже было жаль — в конце концов, он здесь родился и вырос. Но ему нужно было заботиться о себе.
Он задумчиво куснул себя за кончик длинного уха. Из-за этих ушей его жизнь сложилась не так, как следовало.
Мать Багауддина была ослицей, ходила на четырёх ногах и едва могла говорить. Всю жизнь она носила грузы, чаще всего — воду из источника. Однажды она нечаянно толкнула на улице важного хомосапого. Хомосапый оказался младшим писцом в канцелярии великого мудира Сирхаба ан-Нусры. Писец легко нашёл двух свидетелей, позвал судью-кади. Тот, наверное, пребывал в дурной расположении духа или страдал от какой-нибудь стариковской хвори. Так или иначе, он оценил оскорбление в целый соверен. У хозяев ослицы не было таких денег, и они отдали её писцу в уплату. Тот продал её за три бурдюка молодого вина в казарму при башне Ахмада Счастливого. В казарме жили молодые воины. Их хорошо кормили и у них было много сил. У кого-то оказался нужный набор хромосом.
Через полтора года ослица родила Багауддина. Ребёнок был почти хомосапым, но с ослиной головой и длинными ушами. Среди жителей ущелья бытовал предрассудок насчёт длинных ушей: в них видели признак глупости и упрямства. Поэтому врач-досмотрщик, не долго думая, определил ребёнка в низший электорат.
С тех самых пор Багауддин жил при башне, носил тяжести и получал за это еду и побои. Еды он получал мало, а побоев — много. При этом он не был глупым, как другие носильщики. Он сам выучился правильной речи и даже счёту. Но когда он пытался заговорить с кем-нибудь, его били палкой по лицу и клали на спину лишний мешок. Разве это справедливо?
Мимо пробежала тройка гепардов из башни, ведомая маленьким бэтменом: все в белом, с длинными острыми лицами хищников. Один тащил на себе короб с чем-то тяжёлым, у другого был мешок. Третий бежал налегке, с саблями в руках. Вид у них был ошалелый, будто они накурились весёлой травы. На привалившегося к стене осла они не обратили внимания.
Безумцы, — презрительно подумал Багауддин. Куда они бегут, зачем? Разве кто-нибудь может противиться воле Подгорного Короля?
Великий мудир Сирхаб ан-Нусры — вот кто был поистине мудр. Носорог по основе, он умел воевать. Но он не любил войну, считая её делом суетным и разорительным. Поэтому он дарил богатые подарки раисам пустыни и клялся им в верной дружбе, чтобы они не беспокоили его набегами. Он давал воду садам крестьян-грибовиков, и плату брал не деньгами, а персиками и виноградом. Купцам-хемулям он предоставлял защиту, чтобы они везли в ущелье Пяти Львов свои товары. Когда в ущелье пришли дуболомы, подданные страшного дерева Вак-Вак, что растёт на святой горе ас-Сина, он отдал им содержимое городских выгребных ям для удобрения склонов горы, и ничего не взял за это. И щедро делился со всеми электричеством из башни, требуя лишь самую скромную плату. При нём ущелье Пяти Львов жило в мире и процветало.
Но полгода назад носорог умер. Власть взял молодой тигр Мустафа. У старого мудира он был начальником личной гвардии. Мустафа был настоящим воином, отважным и глупым, как все настоящие воины. Он не понимал, что мир лучше войны. Он устал от мелких стычек в пустыне и хотел больших сражений и большой славы. Для этого нужно было войско, а это значит — деньги. Мустафа обложил купцов-хемулей большим налогом. Ещё большим налогом он обложил сады грибовиков. На это он набрал много воинов и отправился воевать с раисами пустыни. Те не стали воевать. Они подождали, пока войско Мустафы завязнет в песках и начнёт разбегаться от нехватки воды и еды. Тогда они вторглись в ущелье и разорили его. Пришли они и в казармы, и там убили всех полноправных. Электорат они навьючили награбленным и увели с собой. Увели и Багауддина. Но тому не хотелось в пустыню, где нет воды, мало еды и много голодных ртов, которые не прочь полакомиться ослятиной. Он отстал от каравана и затерялся среди саманных домиков. Всё, что на него навьючили, спрятал. Потом он вернулся. Он был электоратом и у него ничего не спрашивали. Он снова стал жить при казарме, таская тяжести, и потихоньку продавал на базаре присвоенные вещи.
Мимо Багауддина пронеслась двуколка, запряжённая двумя першеронами. Гепард-возница молча бил кручёные, горяча коней. Левое плечо у возницы кровоточило: белая ткань стала красной. Но вожжи он держал твёрдо. Он лихо повернул и скрылся за поворотом.
Багауддин затянулся и позволил мыслям течь дальше.
Мустафа получил урок, но не понял его. Он сказал, что с ним воевали нечестно и затеял большой поход. Для этого он решил собрать все силы, а это значило — много денег. Он ограбил купцов-хемулей, отняв у них деньги и товары. Он перекрыл грибовикам воду и потребовал золота. Он послал посольство к дереву Вак-Вак, прося золота в долг. И самое плохое — он отказался поставлять электричество в оазис, который признавал власть Подгорного Короля и находился под его защитой.
Подгорный Король отправил Мустафе бэтмена с вопросом, почему он так поступил. Мустафа ответил, что оазис платит очень мало — а ему, Мустафе, нужно больше денег. И если Подгорный Король хочет, чтобы оазис получал электричество, пусть он заплатит столько, сколько скажет ему Мустафа.
Мустафа отослал это письмо с бэтменом и стал хвастать тем, что он написал Королю. Все поняли, что Мустафа обречён. Подгорный Владыка никогда не оставлял такую дерзость без наказания.
Но ничего не происходило. Подгорный Король не послал войско в ущелье. Не отправил гонца с угрозами. Он даже не ответил Мустафе.
На базаре стали говорить разное. Старый седой хемуль, давно осевший в Долине и торговавший овечьим сыром, сказал, что Король решил наказать не только Мустафу, но и всю долину. Багауддин это услышал и запомнил.
Три дня назад на базаре к Багауддину подошёл хомосапый, закутанный в серое. Он хотел купить большой ковёр, который продавал Багауддин. Они очень долго торговались, но в конце концов сошлись. Хомосапый предложил Багауддину зайти в соседнюю чайхану. Багауддин согласился. Через час он уже рассказал хомосапому свою историю: ему почему-то очень захотелось её рассказать. Хомосапый выслушал, почесал Багауддина между ушами и предложил ему целых сто соверенов за несложную работу: принести в башню Ахмада Счастливого некий груз — так, чтобы об этом никто не узнал. Багауддин понял, в чём дело, и попросил триста. Сошлись на ста двадцати, двадцать он получил сразу. Остальные ему пообещали, когда дело будет сделано.
Вечером Багауддин перенёс ящики со взрывчаткой и бурдюки с сырой нефтью в башню. На плечистого осла никто не обратил внимания. В башне он был свой, все к нему привыкли.
Багауддин думал о том, что очень скоро ему дадут ещё сто золотых. С такими деньгами можно было бежать в Джелалабад. Там он намеревался заняться торговлей сушёными фруктами, а потом купить лавку. И если он расторгуется...
Сверху, со стены, на голову Багауддина упал тяжёлый камень. Он не убил его, но оглушил. Убило его длинное узкое лезвие в руке хомосапого, закутанного в серое. Он аккуратно перерезал горло Багауддину, вытер нож о серую шерсть и подумал, что Багауддин был ослом и им остался.
Потом он обшарил труп. Двадцать золотых нашлись в поясе. Закутанный перепрятал деньги. Золото — это оружие. Закутанный предпочитал быть вооружённым.
Через стену перемахнул рослый ягуар в пилотке и тёмных очках. Он был весь в известковой пыли.
— Настоящее пекло, Пьеро, — пожаловался он. — Пить хочется — смерть.
Закутанный в серое достал фляжку. Ягуар взял, приложился.
— Вода, — скривился он и вернул фляжку.
— А ты чего хотел? — поинтересовался закутанный.
— Чего-нибудь калорийного, — ягуар облизнулся.
Пьеро показал на мёртвого Багауддина.
Ягуар приблизился, понюхал.
— Остывает, — с сожалением сказал он. — Мне бы тёпленькой.
Из-за поворота выбежал гепард в белом. Увидев чужих, он гортанно закричал и замахнулся мечом.
Тот, кого назвали Пьеро, сделал короткое резкое движение. Из складок серого одеяния вылетела верёвка, захлестнула ноги гепарда. Тот упал. Ягуар прыгнул и ударил ногами по голове. Та вдавилась в пыль, пасть распахнулась. В неё влетел нож Пьеро. Хлынула кровь — обильная, тёмно-красная. Дорожная пыль сразу потемнела.
Ягуар опустился на колени, разорвал окровавленную пасть и стал жадно лакать оттуда, как из чаши.
Пьеро не пошевелился. Он стоял, к чему-то прислушиваясь.
Издалека донёсся звук трубы — не по погоде ясный и холодный.
— Это что? — отвлёкся на секунду ягуар.
— Это подняли орлов, — сказал Пьеро. — Мустафа заметил, что пропало электричество,
Вслед за этими словами — как бы глумливо комментируя их — вдали что-то бухнуло.
— А это что? — отвлёкся ягуар от своего занятия.
— А это плотина, — вздохнул Пьеро.
В небе появились чёрные точки.
— Вот они, прячемся, — сказал Пьеро и нырнул в тамарисковые заросли. Ягуар немного задержался — сделать последний, самый вкусный глоток крови.
Этот глоток стоил ему жизни. Сверху на него упал огромный орёл, накрыл его собой, ударил клювом в глаз. Ягуар заверещал. Орёл вырвал ему второй глаз, повалил, начал рвать лицо. Упала вторая птица, разодрала когтями живот, потянула оттуда что-то сизо-багровое.
Пьеро вжался в землю. Он мог бы попытаться убить орлов, но не имел права. В ближайшие десять минут его жизнь стоила дороже жизни всей группы.
Откуда-то выкатилась арба, запряжённая першероном. На нём сидел, свесив шляпку и поклёвывая набухлым примордием, крестьянин-грибовик. Арба была загружена корзинами с персиками.
Пьеро напрягся, прислушался к себе. Нет, ничего. В копчике не холодило, не кололо. Похоже, для него грибовик был безопасен.
Орлы отвлеклись от пиршества. Один поднял голову и спросил, подклёктывая:
— Кто такой? Чего надо?
— Да я это... чего... — забормотал крестьянин. — Персики у меня... Хотите персиков, почтенные господа?
— Проезжай, — презрительно пробормотал орёл, выпуская из клюва блестящую кишку.
Внезапно у грибовика в руках образовался тесла-шокер. Орёл получил синюю молнию прямо в клюв. Вторая бросилась на обидчика, но умирающий ягуар вцепился ей зубами в ногу. Вторая молния уложила птицу рядом с первой. Третья, милосердная, досталась корчащемуся ягуару.
Крестьянин, не спеша, слез. Аккуратно свернул орлам шеи. Потом взял персик и кинул в сторону поднявшегося Пьеро. Тот его поймал, жадно откусил. Кожица лопнула, сладкий сок потёк по подбородку.
— Это твоё? — грибовик показал на трупы.
— Нет, — сказал Пьеро, немного подумав. Интересы агрария были просты и понятны, а с учётом электрического оружия — ещё и достойно подкреплены. К тому же Пьеро откусил от персика. По местным понятиям это означало, что он у крестьянина в гостях — и должен вести себя как гость.
— Тогда я возьму их вещи, — сказал грибовик.
Через пять минут трупы были раздеты, обобраны и стащены с дороги на обочину. Верёвку хозяйственный крестьянин тоже прибрал. Пьеро промолчал.
