Она не знала, как ему в глаза посмотреть.
Ей и стыдно было отчего-то, и неловко как-то, и щекотно даже. И только от того, что она вспомнила этот поцелуй — в животе что-то сжалось, так...ох, Агния не знала как. Но аж до пальцев ног дрожь прошла, и по всему телу волоски маленькие на коже "дыбом" встали. И дыхание перехватило так, что пришлось закусить губу и отвести взгляд от Вячеслава Генриховича. Она боялась, что он поймет.
Вот, не знала Агния как, но догадается, что поцеловал ее. И что ей...
Господи! Ей это так понравилось.
Да, она растерялась сразу, да, не знала, что делать и куда руки деть. И язык еще.
Ой, странно так. Агния, вот, всегда думала, что при поцелуях надо будет с носом что-то делать. Ну, не в смысле, что он у нее там выпирает, или что-то в этом роде. Но когда два человека, с носами оба, прижимаются друг к другу губами, те, по логике, должны мешать. И чтоб этого избежать, надо же что-то делать...
А оказалось — нет. Не мешает. Или это потому, что ее Вячеслав Генрихович держал, и уж он-то знает точно, как надо поворачивать голову, чтоб не мешало там ничего.
И вот Сашка ее тоже поцеловал. И тоже, выпивший — так ей противно и гадко было. А Вячеслав Генрихович, вроде, и раз в пять больше пьяный был, а от его поцелуя — у Агнии голова закружилась. И сердце заколотилось тогда так, что казалось, из груди выпрыгнет. И, вообще...
— Бусинка. — До нее, наконец-то, дошло, что Вячеслав Генрихович так и сидит перед ней.
Еще более мрачный и серьезный, чем две минуты назад. И руки у него в кулаки сжаты. И взгляд такой... такой...
— Господи, что же я с тобой сделал, что ты и ответить боишься? — Чуть ли не просипел он.
Агния удивленно вскинула голову.
— Вы? Нет, что вы! Вы — ничего, Вячеслав Генрихович. — Она даже наклонилась, совсем не подумав об этом, и схватила его за руку своими ладошками, с трудом обхватив сжатый кулак. — Ну, то есть. Вы, конечно, покричали, это да. Ну, так я же и не спорю, что была виновата.
Агния попыталась заглянуть ему в глаза. Про поцелуй она говорить не будет. Это ее, точно, не обидело. А Боруцкий забыл и хорошо. Потому что ей бы тогда сил на него смотреть от смущения не хватило бы. Да и ясно, что в трезвом состоянии он и не глянул бы на нее с такими мыслями. И не подумал бы целовать. Наверное, не узнал, перепутал с кем-то.
Он как-то странно глянул на свою руку и ее ладони, которые эту руку держали. Так... ну, будто "завис". Вот какой-то у него отрешенный взгляд стал, словно Вячеслав Генрихович о чем-то подумал и вообще забыл о том, где он сейчас и с кем. Хотя, ей откуда знать, может так всегда на следующее утро у людей, которые много выпили накануне?
— Ничего? — медленно переспросил он, подняв глаза. Внимательно посмотрел на Агнию. Даже прищурился.
И, кажется, его глаза остановились на ее губах.
У Агнии пересохло во рту. Нет, вряд ли. Показалось. Это она просто все время только о поцелуе и думает.
— Ничего, — судорожно дернула она головой, стремясь то ли успокоить его, то ли отвлечь внимание от своего рта. И только тут поняла, что так и держит его за руку.
Агния смутилась еще больше и как-то неловко отдернула руки.
— Извините, — смущенно пробормотала она.
Боруцкий ничего не ответил, продолжая изучать ее лицо. Поднял руку, которую она до этого держала, и прижал кулак к стиснутым губам.
— Я тебя бил? — Вдруг огорошил он ее неожиданным вопросом.
Агния пораженно уставилась на него, совсем забыв о вежливости. И о смущении. Даже не моргала, наверное.
— Вы что? Вячеслав Генрихович? Нет, конечно! — Испытывая почти возмущение, что он такое себе навоображал, она передернула плечами. — Вы, конечно, громко кричали, я этого не отрицаю, ну так и я кричала. — Тут она смутилась и вперила глаза в пол, ухватилась пальцами за край своей кофты. — Извините меня, кстати. Я не хотела на вас кричать. Знаю, что это очень невежливо. Мне просто очень надо было вам объяснить, а вы не слушали. — Она робко глянула на него из-под волос.
Вроде бы, он не стал сердиться после ее признания. Наоборот, ей показалось отчего-то, что Боруцкий пытается теперь скрыть за своим кулаком улыбку.
— Будем считать, что мы квиты, — тихо заметил Вячеслав Генрихович все еще хриплым голосом. А увидев, что она смотрит на него, Боруцкий усмехнулся открыто. — Ты мне, Бусинка, вот что объясни, — он уперся коленями в пол, совсем впритык встав у ее кресла и, протянув руку, провел пальцами по ее щеке, — если это не я тебя обидел, то откуда у тебя такой фингал на щеке?
— Что? — Она так удивилась, что даже сама щупать щеку стала, словно могла так что-то понять. — У меня здесь синяк?
Боруцкий кивнул, сквозь чуть прищуренные глаза, наблюдая за ее действиями. Оглянулся, взял со стола пачку с сигаретами и вытащил одну. Сжал зубами, но не прикурил. И Агния оглянулась, только в поисках зеркал. А тех, как выяснилось, в кабинете у Вячеслава Генриховича не было.
— Я не знаю, — растеряно заметила Агния, потирая щеку, которая действительно болела, когда она касалась. — Ой. Я не помню, чтоб ударялась.
Боруцкий, так и продолжая держать незажжённую сигарету, все это время смотрел на нее. И улыбаться перестал. Наоборот даже, его лицо вдруг показалось ей мрачным.
— А чтоб тебя били, помнишь? — Кажется, он ей не поверил.
Агния даже губы закусила, пытаясь вспомнить.
Только вот, на него глянула и все. И теперь она "зависла". Смотрела на Вячеслава Генриховича, и снова отвернуться не могла. Ей вдруг захотелось сделать то, на что смелости хватило только вчера, когда он спал, да и то, Агния сама толком не поняла, что дернуло ее, что заставило гладить его волосы. Провести рукой по напряженному затылку, коснуться плеч. Он казался таким напряженным, словно даже подрагивал весь. Не по настоящему, а как ощущаешь гудение у огромного высоковольтного столба. Когда видишь — металл неподвижен, а воздух вокруг практически видимо дрожит. Вот и вокруг Боруцкого вчера, казалось, воздух дрожал от напряжения.
Ей и сейчас хотелось это сделать — дотронуться, погладить. И по щеке его провести, проверить, действительно ли щетина у него на подбородке, которую сейчас было видно в утреннем свете, такая жесткая, как кажется. Или...
— Бусинка? Ты чего, маленькая? — Вячеслав Генрихович, кажется, серьезно встревоженный ее периодическими "зависаниями", наклонился, нависнув над ней. — С тобой все в порядке? Что-то случилось? Тебя обидел кто-то вчера? Ну, кроме того, что я кричал. — Как-то невесело хмыкнул он.
— Да, нет, никто.
Она постаралась разобраться в том бардаке, в который сегодняшним утром превратился ее разум. Вчера столько всего было, и ее тоска, и поезд, и Сашка этот, дурной, со своим поцелуем...
— Ой! Это я об столик ударилась! Вспомнила! — Искренне обрадовалась она. — Поезд дернулся, а я как раз Сашку толкнула, чтоб отстал. А он из-за этого упал и меня толкнул, и я об угол стола щекой ударилась. И коленом об пол. — Агния дотронулась до колена, то тоже побаливало.
— Сашку? — Боруцкий распрямился. Щелкнул зажигалкой. Но не поджег сигарету, а затушил огонек. И снова щелкнул, зажигая новый огонек. — И кто такой у нас Сашка?
Агния с некоторым удивлением глянула на него. В голосе Вячеслава Генриховича проскользнуло что-то такое непривычное ей, что аж дрожь по спине прошла.
Или это она теперь на него будет так реагировать все время после поцелуя? Ой, беда, так же сложно общаться будет.
Только что-то другое было в этом.
— Я его не знаю, в общем-то. Он с четвертого курса, вроде. Они с Толей в мое купе сели. Выпить предложили, но я отказалась. — Она глянула на него, и вдруг почему-то умолкла. Спрятала руки в карманы и опустила ноги, собираясь встать с кресла.
— И? — Боруцкий сместился всего на полшага. А она теперь не могла никуда двинуться.
— Да и все, в общем-то, Вячеслав Генрихович. — Она пожала плечами.
Боруцкий снова щелкнул зажигалкой.
— Нет, Бусинка, не все. — Он медленно покачал головой. Нахмурился и провел ладонью по лицу. — У тебя синяк на всю щеку. Это, точно, не все. Я слушаю дальше.
Она отвернулась к спинке кресла. Агнии было стыдно, и опять накатила вина за то, что она с ним тогда поспорила. Как теперь все рассказать? Ведь Вячеслав Генрихович был во всем прав.
— Эй, маленькая. — Боруцкий, кажется, подошел вплотную к креслу.
— Вячеслав Генрихович? — Грустно вздохнула Агния, принявшись выводить какие-то узоры на кожаной обивке сиденья.
— Что? — Как-то напряженно отозвался он.
— А мы помирились, правда же?
Боруцкий молчал секунд двадцать. Она считала про себя.
— Помирились? — Переспросил он каким-то, совсем непонятным ей голосом. — Да, наверное. Если считать, что мы ссорились. — Вячеслав Генрихович опять щелкнул зажигалкой.
— Мне не надо было с вами спорить. — Агния вздохнула еще тяжелее. — Я теперь это понимаю. Правда. Вы правы были. Во всем правы.
Позади нее что-то стукнуло, словно Боруцкий уронил что-то и то треснуло. Но Агния, глянув на пол, вроде ничего не увидела.
— Бусинка, тебя кто-то тронул? — Спросил он голосом, в котором ей вдруг почудилась такая ярость, что Агния обернулась.
Боруцкий, действительно, выглядел злым. Нет, выражение его лица не поменялось. Но глаза. Те самые, которые ее саму так испугали при первой встрече — его глаза стали просто бешенными.
— Ну, не то, чтобы. Нет, наверное. — Она как-то растерялась. Только теперь не смущенно, а потому, что не знала, как на это реагировать. И отчего он злится.
— Наверное? Или тронул?! — Вдруг рявкнул Боруцкий.
Агния даже вздрогнула.
Он увидел это и, ругнувшись сквозь зубы, резко отвернулся.
— Ты мне скажешь, что случилось в этом долбанном поезде, или мне из тебя клещами все тянуть? — Гораздо тише, хоть и с раздражением потребовал Боруцкий, начав постукивать зажигалкой по столу.
А Агния вдруг увидела, что та — треснутая. Странно, пять минут назад, вроде, целая была.
— Агния?
Он очень редко называл ее по имени. Совсем-совсем. Наверное, сильно сердится.
— Вячеслав Генрихович, ну, ничего такого. Они просто выпили много, вот и все. — Затараторила Агния, пытаясь все объяснить. И надеясь, что он ее простит, что перестанет злиться на нее, если она расскажет, признает, что была неправа, осознала. — И Сашка этот полез ко мне целоваться. Я его оттолкнула, а тут поезд качнулся, и он упал. На меня. Ну а потом, я вам уже говорила, я его отпихнула, и сама упала. А поезд как раз остановился. Мы в соседнем городе были. И я выскочила из этого поезда. Ну и все. Позвонила Вове с вокзала. И на электричке вернулась. А он меня встретил и сюда привел. Вот и все. Не сердитесь, Вячеслав Генрихович, пожалуйста!
Попросила Агния, видя, что Боруцкий так и стоит к ней спиной, не поворачивается.
И даже не шевелится, кажется.
Боров знал, как минимум три способа раскрошить человеку голову. Пуля, к примеру, хорошо справлялась, особенно, если всадить их несколько, а еще лучше одну, но из дробовика. Машиной можно переехать. Да, хоть кирпичом или ботинком, если достаточно силы приложить. Но вот то, что череп можно взорвать одними словами — он понял только сейчас. И дело не в долбанном похмелье, от которого его голова просто гудит. По правде сказать, его сейчас пробрало так, что Боров даже отодвинул на второй план непонятки с поцелуем и тем, почему Бусинка о том промолчала.
Мать его так, а! Убьет. Он убьет этого сопляка. По земле размажет.
Боров не был фанатом воображения и всяких домыслов. Он предпочитал конкретику и реалии. Но сейчас, слушая ее сбивчивые оправдания, он, будто наяву, очень четко представлял себе все, о чем говорила Бусинка. И то, что она не говорила, потому что ни хера не смыслила в мозгах пьяных пацанов. А он смыслил.
Бля! Да он сам, что, о чем-то более возвышенном думал всю прошлую ночь? Потому и в намерениях тех сопляков не сомневался. Даже, если бы не в поезде, кто помешал бы им потом, по приезду, к его девочке подкатывать? Но и без этого, без того, что те могли бы вытворить в Киеве, ему хватало поводов, чтобы бушевать. И каждое торопливое, какое-то неуверенное слово Бусинки только добавляло силы его злости и ярости.
То, что кто-то полез ее целовать, то, что она ударилась, вынужденная сама защищаться и справляться с этим. И потом... Его девочка, его Бусинка одна в другом городе, на вокзале из-за каких-то пьяных недоумков! А эта гребанная Зоя Михайловна куда смотрела?! Где она была? Ведь знала же, что Агния еще ребенок...
Зажигалка хрустнула совсем, и по пальцам прошел холод от вытекших капель сниженного газа.
— Не сердитесь, Вячеслав Генрихович! — За его спиной Бусинка вскочила-таки с кресла и, кажется, подошла к нему.
Блин, она че, издевается? Реально решила, что это он на нее сейчас сердится? Он попытался, правда, попытался взять себя в руки. Только злоба клекотала в нем с такой силой, что задача казалась непомерно сложной.
"Урою, падлу", мысленно пообещал он себе, "все, что можно — переломаю".
— Я, действительно, поняла, что вы были правы. И не из-за того, как они в поезде себя вели. Еще до этого. Я и ехать уже не хотела, и вообще, очень жалела, что начала спорить с вами...
Совсем, как вчера, он вдруг почувствовал прикосновение ее ладони к своей руке сзади. Те же маленькие, тонкие пальчики, ладошка, которая просто утонула бы в его кулаке, позволь Вячеслав себе ее сжать.
И точно так, как вчера, ухнуло внутри так и не унявшееся желание. Только не злое уже, не обиженное. И не то, контролируемое и привычное. Иное, совсем не подчиняющееся его пониманию и воле. Такое, что пришлось зубы сжать до скрипу. Кажется, и сигарету уже до волокон фильтра разжевал. И поцеловать ее захотелось так, что аж нерв на виске задергал.
Все. Попал.
— Стоп. Все. Остановились.
Он не отскочил от нее, как сделал это вчера. Не заорал, требуя убраться. Просто обернулся, этим прерывая прикосновение, последствия которого пока не мог бы проконтролировать.
— Мы уже решили, что помирились, Бусинка. "Кто старое помянет..." — Стараясь сохранить как можно более невозмутимый вид, Боруцкий подмигнул ей и отошел к окну.
Вид. Блин.
Да он, наверное, вообще, сейчас на чудище какое-то смахивает. С такого бодуна, небритый, помятый весь. Прокуренный насквозь. Как это она еще не струхнула и не сбежала? Подошла, прикоснулась. И не противно, что ли? Ему самому было не особо в кайф. И в душ хотелось, и переодеться. И стопку. И чая крепкого, или хоть кофе, на крайняк. А тут девчонка, и не кривится.
И, почему, вообще, ночью не ушла?
— Да, Вячеслав Генрихович, — она с готовностью кивнула, кажется, успокоившись.
— А ты почему вчера домой не ушла? — озвучил он свой вопрос, наблюдая за пустым переулком и размышляя вовсе не об этом.
— Так, поздно было, Вячеслав Генрихович, почти два часа ночи. А мне как-то неудобно стало Вове звонить. А самой — страшно. И... — Девчонка как-то замялась. — И, просто.
Он повернулся, чтобы глянуть на нее и разобраться в том, о чем Агния думает, но она отвернулась от него.
