Черные ангелы (дилогия, первый роман)

В этот момент меня пригласили к телефону. Длинноногая Элла, кокетничая странным образом, а именно, закатив глаза, хлопая ресницами и подразнивая раздвоенным змеиноподобным языком, сообщила:

— Там тебя какая-то дама от Адама... Не пропадай...

Обычно где-то в середине пьянки она начинала дико и беспричинно хохотать и падать в обморок. Эту ее особенность уже все знали и не обращали внимание.

Я прошел в пятую комнату и взял трубку. Это была Люся, и у нее был взволнованный голос.

— Послушайте, — сказала она, — мне кажется, я поняла, кто является серийным убийцей...

— Какой-нибудь сумасшедший? — пошутил я и, в общем-то, был недалек от истины.

Из коридора доносились пьяные возгласы, и я ногой захлопнул дверь.

— Это не так важно, — прервала она меня. — Важно, что у вас планшетник!

— Точно... — удивился я. — Как вы догадались?

— С трех раз. Но это тоже неважно. Важно, что с этими планшетниками связано массовое похищение людей.

— Да, — согласился я, — это так. Вернее, с теми существами, которые стоят за ним. А почему вы так решили?

— Это тоже неважно. Давайте завтра встретимся и все обсудим?

— Давайте, — согласился я.

— Часов в десять, — сказала она, — я вас найду.

— Хорошо, — легкомысленно согласился я и положил трубку, совершенно забыл, что завтра мне будет не до свиданий. Наверняка с утра буду опохмеляться.

Похоже было, что Люся что-то раскопала — нашла планшетник и сразу все поняла, но по телефону об этом говорить не могла.

Когда приехал Алфен с консьержкой, у всех уже открылось второе дыхание. Консьержка переоделась в зеленое платье с большими вырезами на плоской груди и жилистой спине. Алфен по-хозяйски похлопывал ее по тощему заду. Она была счастлива. Леха делал вид, что ему все равно, но скрипел зубами. Он подошел к столу, налил себе полный стакан водки и выпил.

— Она, как ангел... — сентиментально поведал он мне.

— Ты спятил?! — возмутился я. — С ангелами не спят...

Леха процитировал стихи из какого-то старого кинофильма, которые мы приняли за его собственные:

Моя свеча горит во тьме, ей не увидеть дня.

Но кто из вас мои друзья, тех озарит она...

Его статус тут же взлетел до потолка. Женщины долго с ним целовались, хотя никто не понял, на что он намекал. А по-моему, он просто расчувствовался. Неужели он влюбился, подумал я. Боже мой, что будет, что будет?!

Кто-то снова включил музыку, и мы попрыгали, но как-то вяло — было слишком жарко. Потом кто-то предложил поехать в 'Палладу' — там было недымно и прохладнее, а самое главное, к водке там подавали бочковые огурцы — говорят, большая редкость по нынешним временам. Тут же вызвали такси. В одно из них мы погрузили бесчувственное тело Луки, не забыв его красную 'карапузу', и через полчаса сидели на открытой палубе баржи, переделанной под фрегат 'Паллада'. Луку для того, чтобы он не упал за борт, привязали к мачте.

Опять много пили и кричали, и Леха перешел в ту стадию опьянения, когда в нем просыпалась дурная привычка лапал всех женщин без разбора. Его уже отводили на корму, чтобы усмирить, но он возвращался — первый раз с ссадиной под глазом, второй — с разбитой губой. Потом его повели куда-то в трюм. Я пошел следом, но мне загородили дорогу, и пока я выяснял, что это был расхрабрившийся Забирковичус и очнувшийся Лука, который в трезвом состоянии владел техникой бесконтактного боя, Леха вернулся без рубашки, в растерзанной майке и с шишкой на голове. Следом за ним никто не вышел. Он трогал языком десны. Так делают, когда проверяют, не выбиты ли зубы. Потом налил стакан водки, прополоскал рот и проглотил ее. Я хотел последовать его примеру, но меня тошнило. Все опять сели за стол. Подали морских гребешков, приправленных лимонным соком, и холодную водку. Но мы были какими-то вялыми. Второе дыхание кончилось, стали ждать, когда откроется третье. Поэтому мы с Лехой спустились на берег, сели на покосившиеся плиты набережной и между нами состоялась беседа.

— Ты плавать умеешь? — спросил он, глядя на Обводной канал и клюя носом в колени.

Вечерело. Тихо шелестел камыш, по небу плыли редкие облака. Полная луна висела, как старые круглые часы. И все двоилось.

— Умею... — согласился я, стараясь, чтобы все предметы на небе были в одном экземпляре.

— Ты не думай, что я хочу тебя обидеть, но как ты можешь плавать, — усомнился он проникновенно, но со скрытым превосходством землянина, — если на Марсе шиш воды?

— Шиш... — согласился я, тоже клюя носом в колени.

Лично мне было наплевать, сколько на Марсе воды. Разве это главное в жизни?

— Объясни мне, — он замер, опершись на локти, и я подумал, что он уснул.

— Не помню, — ответил я, — но точно знаю, что вода была.

Прошла минуту.

— А-а-а... — сказал он, разгибаясь. — Вот видишь, а у нас есть всегда! — Он попытался объять все небо, но у него не получилось.

Опять наступила пауза, и мне показалось, что мы задремали. В этот миг в небесах над нами разыгралась драма. Большой треугольный корабль инопланетян, по периметру которого переливались разноцветные огни, сбил тонким белым лучом огненный шар, который неосторожно приблизился к нему. Через минуту нам на голову посыпались обломки. На барже радостно закричали, очевидно, принимая обломки за салют. Вслед за обломками из треугольного корабля куда-то в канал упали четыре рубиновые капли. Но нам с Лехой было все равно. Должно быть, в тот момент мы плохо соображали, что реально происходит. Правда, мы обсудили и эту тему и решили вернуться на 'Палладу', чтобы допить водку для прочистки мозгов, а потом искупаться, дабы разрешить наш спор насчет марсианской воды. Но на баржу я не попал, а почему-то очнулся в полной темноте, и вокруг были непроходимые заросли тростника. Под ногами хлюпала грязь.

— Леха... — позвал я осторожно. — Леха-а-а-а!

Его хваленая 'ракушка' не действовала. Может быть, Леха упал и спит беспробудным сном? А может быть, он спустился в трюм, чтобы разделаться с врагами или найти свою белокурую зазнобу? Я пошел на звуки музыки, но угодил в болото. Мне понадобилось целых пять минут, чтобы выбраться на тропинку. Но сколько я ни пытался двигаться в сторону музыки, я только удалялся от нее. Даже когда я поворачивался и шел в противоположную сторону, все равно не приближался, и вынужден был искать обход. Очевидно, где-то в этом лабиринте камышей я сворачивал не в ту сторону. Вдруг я понял, что музыка звучит из доморощенной Лехиной 'ракушки'. Мне все надоело, я уже почти протрезвел и решил идти по прямой, а если не получится, то улечься спать прямо среди камыша. Шагов черед двадцать тропинка пошла под уклон. В этот момент луна вышли из-за туч, и я понял, где нахожусь. По ту сторону заиленного канала светились огни, а на фоне неба торчали церковные кресты. Где-то здесь должен быть Ипподромный мостик. И действительно через пару шагов я увидел его очертания над светлой водой, затененной по краям камышами. Всего-то надо было перейти мостик, и я был спасен, потому что наша компания на том берегу пускала ракеты. Слышался смех скуластой блондинки. Леха кричал:

— Уведите меня!!! Уведите меня отсюда, а то я такое натворю!!!

Но меня уже ждали. Их было четверо. Они стояли поперек мостика во всем черном, как на подбор, и главное, что меня удивило, были одного роста. Идти назад было глупо — я их не боялся, идти вперед — еще глупее, зачем нарываться. Пахло навозом. Почему навозом? — подумал я машинально и остановился. Тогда они совершили ошибку. Крайний правый из них отделился и направился ко мне. Таких грабителей я в жизни не видел. Лица у него не было — оно осталось в тени какого-то странного капюшона, наброшенного на голову, и походило существо не на человека, а на какого-то странного жука, словно капюшон был продолжение больших черных крыльев, сложенных над головой. На хлыста он явно не тянул, потому что походка у него была не шатающаяся и вялая, а как у молодого крепкого человека. Еще я заметил, что капюшон отливает рубиновым оттенком. Он спросил:

— Закурить не найдется?

— Сейчас, — ответил я, и меня не удивило то обстоятельство, что его голос возник у меня в ухе сам собой. Видно, я еще не совсем протрезвел. Еще я понял, раз спрашивают закурить, значит, будут грабить.

Правой рукой я полез в карман шорт, поворачиваясь к нему боком и приседая на левую ногу, а потом выпрямился и резко ударил левой, целясь в лицо. Удар получился классический, словно по боксерской подушке. Он как-то очень знакомо по-птичьи щелкнул, задрав подбородок (так щелкали у меня под окном радужные лоринеты из Австралии). На уровне рефлекса у меня была дурная привычка бить 'двойкой' — 'бац' — правая пошла сама. Под капюшоном что-то клацнуло, и человек опрокинулся навзничь влево от тропинки. В другое время я бы удивился тому, что одним ударом свалил грабителя. И в прежние времена не всегда везло. Но теперь мне было не до рассуждений, потому что на мостике стояли еще трое, и надо было вначале расправиться с первым. Все это промелькнуло у меня в голове, когда я уже топтал упавшего. Под ногами что-то хрустело — то ли кости, то ли тростник. У меня было пару мгновений до того момента, когда рядом со мной очутился второй нападавший. Я повернулся к нему в ту секунду, когда он пытался ухватить меня за руку. Видно, он не был знаком с приемами самбо, потому что я очень легко подтянул его к себе, ощутив его физическую слабость, и сломал ему руку о бедро в локтевом суставе. Раздался странный звук: сочетание крика женщины, машины и животного. Уронив его, я еще успел ударить два раза, прежде чем третий, словно клещами, цапнул меня за правую руку. Я резко повернулся — его рука была очень длинной, птичьей, с сухими пальцами и когтями, на предплечье — кожаный напульсник, худое и костистое лицо, смотрела на меня без всякого выражения. Причем я видел только нижнюю его часть. Моя правая рука тут же повисла плетью. Но теперь я знал, что это какие-то странные и очень хлипкие грабители. Ему хватило бокового удара левой. Он молча сел на пятую точку, и с его головы почти слетел капюшон. Это был не человек. По крайней мере, мне так показалось. Какой-то мелкоголовый, в каком-то противогазе — без рта и ушей. Но у меня не было времени разглядывать его. Четвертый, возбужденно посвистывая и издавая странный клекот, приблизился ко мне, и в горячке я бросился навстречу. Но он сделал движение, от которого у меня внутри похолодело. Вытянул из-за спины длинный блестящий предмет треугольного сечения, похожий на указку, и я на бегу стал уходить вправо, потому что понял, что сейчас он выстрелит. В этот момент я поскользнулся, как мне показалось, на коровьей лепешке. И это, наверное, спасло мне жизнь, потому что последние два метра я летел, кувыркаясь через голову, сбил грабителя, по инерции скатился в воду рядом с мостом, нырнул под него, ожидая, что человек будет стрелять вдогонку, и поплыл под водой. Вынырнул я уже с другой стороны канала. Над головой горели огни и слышались голоса. Леха спросил:

— Здесь никто не видел моего напарника?

— Я здесь! — закричал я. — Я здесь!

На фоне темного небо появилось еще более темное лицо Забирковичуса, протянулись руки, и меня подняли на палубу.

— А мы думали, это Ленка... — удивлено выпучил глаза Леха.

Впрочем, кажется, тут же выловили и ее к огромной радости толпы, а в меня восторженно ткнулся Росс. Нос у него был такой холодный, словно его вынули из холодильника. Но ведь я хорошо помнил, что оставил Росса дома. Должно быть, я был здорово пьян.

В этот вечер больше ничего не случилось, если не считать того, что мы по пути домой еще пили контрабандное пиво в разных барах и знакомились с местными женщинами, которые с нами не хотели знакомиться, потому что у нас кончились деньги. В общем, это отдельная история. Постепенно наша компания распалась. Я отвел Леху домой и отправился к себе. В разрывах туч пару раз я видел пресловутый корабль инопланетян, который судя по всему, сопровождал меня домой. Но мне было не до рассуждений — я слишком устал. Так закончился второй день.

Обычно перед сном я 'восстанавливался' стаканом доброго вина. Где-то я вычитал, что это очень полезно для печени, будто бы вино вытесняет водку из организма и будто бы на утро голова совершенно не болит. А что еще надо?

Я побрел на кухню и обомлел: за столом спиной ко мне сидел мужчина и ел мою консервированную ветчину, которую я доставал по большому блату у третьего помощника зам младшего повара звездолета 'Абелл-85' — из банки торчал столовый нож. Рядом стояла бутылка крымского вина, а кабина портала в коридоре была нараспашку. А я-то думал, в очередной раз обнаруживая пустой холодильник, что это Лаврова по ночам оттягивается таким странным образом.

Я его узнал сразу.

— Павличко... — сказал я оторопело. — Мирон... ты, что ли, мать твою?!

Мирон обернулся и испуганно сложил руки на груди. С минуту мы разглядывали друг друга. Потом он схватил банку с ветчиной и прижал к себе.

— Мирон, это же я!

— Я вижу, — ответил он, тяжело дыша.

Его ни с кем нельзя было спутать. Он был праправнуком знаменитого американского киноартиста Джона Траволты — такой же массивный, с крепкими челюстями. И такой же самоуверенный. Однако если у Траволты глаза были небесно-голубого цвета, то у Мирона Павличко — бледно-зеленые, а волосы соломенные. Ну и цвет кожи соответствующий — черный. Но теперь он снова стал белым человеком. И это было плохим знаком.

Если Леха знакомил меня с дном Санкт-Петербурга, то Мирон — со сливками общества. Он вообще был денди. Носил страшно дорогие микрошорты из кожи крокодила, выкрашенные в красный цвет, белые носки и кожаные сандалеты с монограммой от санкт-петербургского дома моделей 'Аврора'. Недаром он открывал ногой большинство кабинетов в Смольном. Он всюду таскал меня с собой. Однако я так и не стал салонным хроникером — слишком часто в этом деле приходилось изгибать позвоночник, а мне не нравилось. Никому не нравилось. Мирон Павличко выполнял эту обязанность в силу служебной необходимости. Он научил меня улыбаться чиновнику и держать пальцы скрещенными за спиной, руководствуясь третьей заповедью журналиста: 'Уважай оппонента в меру его уважения'. Он научил меня терпению и выдержке, и, быть может, если бы я обладал половиной того, что умею сейчас, история с 'Топиком' приняла бы совершенно иной оборот и я не оказался бы здесь на Земле. Именно Мирону я обязан неплохим стартом в газете и квартирой на Английской набережной. Она пустовала месяца два. Когда главный потерял надежду, он почему-то расщедрился и выдал мне ключи от нее. Может быть, он знал о Мироне то, чего не знал я. Но информацией не делился. До этого я официально жил в Лиховом переулке на Кулешевке в подвальном помещении пятиэтажной развалюхи, где обитал один морской офицер, ждущий назначения к черту на кулички, и какой-то странный писатель. По ночам он строчит фантастические романы о катаклизмах, больших черных кораблях и красных звездах. А утром ему требовалось горячительное и кусок мяса. Мы с ним быстро сдружились и бурно проводили свободное время. Конечно, в такой обстановке денег в конце недели мне не хватало даже на пиво. За редакционную же квартиру не надо было платить. Но, оказывается, Мирон никуда не пропал, а сидел и поедал мои мясные запасы.