Квинт Лициний 3

На лице ее теперь ясно читался вызов, который она только что бросила сама себе, — бросила и сумела взять верх. Эта победа ровным огоньком горела в глубине ее выразительных карих глаз.

Она сняла свой портфель со стула и, обогнув меня, направилась к двери.

Щеки у меня запылали стыдом. Я поморщился и бросил ей в спину:

— Наташ...

Что говорить, я на самом деле не представлял — она застала меня врасплох.

Кузя чуть укоротила следующий шаг, но потом упрямо мотнула головой и, не оборачиваясь, отчеканила:

— Подумай, Соколов, подумай — это полезно.

Дверь она прикрыла аккуратно, без хлопка, и я остался в классе один.

Я кривовато усмехнулся и потер подбородок.

Нет, на самом деле об этом можно было смело не думать.

Да что там, об этом нужно было не думать!

Но...

Вот именно, повисло воздухе это самое неясное и щемящее "но".

— Хорошо, подумаю, — согласился я негромко, и Ленин с портрета над доской посмотрел на меня с одобрительным прищуром.

На короткий миг я остро позавидовал Ильичу: ведь, по сути, ему было дано немного, и спрос оттого был невелик.

"Интересно, — озарило меня вдруг догадкой, — а кто здесь до меня корректировал? Будда? Христос? Ох... А страшно-то как..."

Тот же день, поздний вечер

Ленинград, Измайловский проспект

Домой я вернулся в начале одиннадцатого.

— Все в порядке, — доложил маме, — я проверил.

И правда, в этот раз заселение Мелкой прошло успешно. Сразу после школы я оставил ее в съемной двушке около Парка Победы, а сам понесся по окрестным магазинам, подтаскивая в квартиру закупленную утварь и продукты. Уехал оттуда поздно, зато сытый и успокоенный.

— Бедный ребенок, — качнула мама головой. Потом посверлила меня обеспокоенным взглядом и выдала распоряжение: — В субботу приведешь Томочку на ужин.

Я открыл было рот, чтобы уточнить "Какую из?", но наткнулся на грозовые всполохи в глазах напротив и счел за лучшее вытянуться в струнку, вскинув руку в пионерском салюте:

— Будет исполнено!

— Обалдуй, — негромко хмыкнув, сказала мама и поправила мне задравшийся воротник.

Из кухни, чуть скособочившись на правую сторону, вышел, пошаркивая, папа, и мы неловко обнялись.

— Ужинать будешь? — деловито уточнила мама.

Я взглянул на часы: до ближайших новостей на "Rai Radio 1" оставалось пять минут.

— Чай попью, с вареньем. Но чуть позже, — и пошел в свою комнату.

— Вот... — услышал, как за дверью начала жаловаться мама, — приходит домой в ночи, сытый и довольный...

Что ответил папа, я не разобрал. Присел на корточки у прогревающейся "Ригонды", подкрутил звук и заскользил по средним волнам.

Фамилий не прозвучало, лишь в общем: "бойня на Марио Фани" да "сорвана попытка похищения". Шестнадцать погибших — почти в три раза больше, чем в прошлый раз...

Да, и правда страшно. И неисправимо.

Пущенное мною чуть иначе, Колесо Истории перетирало на этой новой колее жизней как бы не больше, чем прежде.

Сколько уже на мне? Десятки? Сотни? Тысячи? Я ведь даже порядка не знаю...

Щелкнул клавишей, выключая приемник, и осмотрел опустевшую без Мелкой комнату.

"Хорошо, что ее нет, — пожухлым листом мотануло в опустевшей голове обрывочную мысль, — не видит, как меня размазывает..."

Я вышел в прихожую как робот — на прямых, не сгибающихся в коленях ногах, наклонился к зеркалу и принялся безуспешно выискивать изменения в своем лице. Ничего. Ни седины на висках, ни хотя бы многозначительных морщинок в углах глаз. Только под носом начинает темнеть жалкая поросль, но так ей еще год тянуться до первой бритвы.

— Что, — негромко прозвучало за спиной, — любуешься?

Я покосился на папино отражение.

"А ведь мне теперь просто нельзя проиграть. Столько уже заплатил! Чужими жизнями, не серебром".

— Мама спать легла? — уточнил полушепотом.

Папа кивнул в ответ.

— Пошли тогда на кухню, — предложил я.

Сели за стол. Я налил чаю и подвинул к себе вазочку с тягучим вишневым вареньем.

— Мама говорит, что ты уже и домой не всегда на ночь приходишь, — начал папа разговор.

Я доверительно наклонился к нему:

— Да вот думаю, не пойти ли в разгул.

Папа глянул остро и помолчал, что-то напряженно обдумывая. Потом спросил:

— Ну, и кому ты этим сделаешь хуже?

Я криво усмехнулся:

— Вот ты не поверишь, но я думаю об этом каждый день.

Папа с тоской посмотрел на разобранную для чистки трубку, душераздирающе вздохнул и взялся за ершик.

Я торопливо глотал горячий чай. Обычно сладкое варенье сегодня горчило.

— Я тоже... — сказал наконец папа. — Я тоже об этом думаю.

Я ткнулся лбом в твердое отцово плечо и посидел так, закрыв глаза. Потом предложил негромко:

— Давай тогда вместе думать.

И, не дожидаясь ответа, пошел в комнату спать.

Как я и ожидал — день получился тяжелым.

ГЛАВА 9

Пятница 17 марта 1978 года, день

Ленинград, Измайловский проспект

Дуло вдоль проспекта немилосердно. По-северному злой ветер вымораживал скулы и гнул пешеходов к земле. Я нырнул в долгожданную подворотню, словно солдат в окоп из-под обстрела, и с облегчением перевел дух. Смахнул со щек невольные слезы и заторопился дальше, в свой сумрачный подъезд. Пусть в нем попахивает плесенью из подвала, зато от пузатых батарей щедро расходится жар, а за это я сейчас был готов простить многое.

Взлетел, постепенно отогреваясь, на три с половиной лестничных пролета вверх и замер на полушаге, ошарашенный открывшейся картиной. На уровне моих глаз, на фоне той самой желанной батареи ярким пятном выделялись знакомые финские сапожки с приметно-красным кантом. Я поднял недоуменный взгляд выше. На облупившемся подоконнике сидела, нахохлившись, Софья и остановившимся взглядом смотрела куда-то сквозь стену дома напротив. На полу в углу стояла средних размеров ободранная клетчатая сумка.

— Эй! — Я крадучись поднялся по оставшимся ступенькам и осторожно пощелкал пальцами перед ее лицом.

Она медленно повернула голову и посмотрела на меня без всякого выражения.

Я наклонился к ней, разглядывая.

"Да она, похоже, больна!" — сообразил, увидев влажный лоб и покрасневшие склеры.

— Ты это что? — пробормотал растерянно и положил ладонь на лоб.

Ну точно, горячий. А пальцы — холодные, как лягушки.

— Эй, Софи, — сказал громче, разминая ее ладонь, — ты почему не в кровати?

Она посмотрела на меня, шмыгнула носом и просипела:

— А нету кровати.

— Не понял... Как нету? А в общаге?

— Выгнали. Уж три дня как, — мрачно ответила она.

— Че?! — вырвалось из меня потрясенно. — Как выгнали? За что?

— За что, за что, — забормотала Софья, недовольно щурясь вдаль. — Да какая теперь разница за что?! Ну, предположим, за дебош...

— О, мать, да ты буйна во хмелю... — растерянно проговорил я.

Она злобно зыркнула и отвернулась.

— Снимать комнату теперь придется? — предположил я неуверенно.

— На что?! — почти простонала Софья.

— Понятно, прогулеванила все, — протянул я и был награжден за это еще одним недовольным взглядом.

— Иди уж, — сказала она тускло, — я случайно именно в твою парадную зашла согреться.

— Верю, — сказал я, быстро прокручивая в уме варианты. — А с работы вас, сударыня, не турнули?

— Тебе-то какое дело? — сумрачно спросила она.

— Да... Привык уже к лечащему врачу, — легко улыбнулся я.

— Не знаю... — Софья обхватила себя руками и начала раскачиваться. — Ничего не знаю... Паспорт еще потеряла... Дура...

— Ого. — Я в удивлении почесал затылок. — Да у тебя талантище! Слушай, Софи... Софи! Ну-ка, золотце, посмотри мне в глаза. Ты вообще можешь себя прилично вести? Держать себя в рамках? Или это дохлый номер?

— Не знаю, за кого ты, ребенок, меня принимаешь, — приняла она оскорбленный вид. — Но за все время учебы и работы в Ленинграде у меня было только два привода в милицию. Да и то... — Она безнадежно махнула рукой: — А! Что теперь говорить...

Я еще чуть поколебался. Ну, не домой же ее такую тащить... Нет, у родителей со здоровьем все в порядке, но сердца-то не железные... Перед моими глазами как живое встало батальное полотно: "Мама, папа, а это — Софочка, наш участковый, теперь она поживет со мной в комнате". — И я гнусно ухмыльнулся.

— Так! — хлопнул в ладоши. — Собралась с мыслями. Есть вариант с бесплатным жильем где-то до июля. Но! — Я нацелил на нее палец. — Ты должна твердо пообещать мне две вещи. Первая — никаких гостей и выпивки... — Она истово закивала, глядя на меня со внезапно вспыхнувшей надеждой. — Второе: будешь опекать живущую там девочку. И не дай бог... — Я сделал паузу и многозначительно помотал пальцем перед ее лицом. — Не дай бог я замечу какое дурное влияние с твоей стороны... Да, и третье — обо всем этом молчать. Даже подружкам. Договорились?

Она резво спрыгнула с подоконника, поморщилась, а потом с подозрением уточнила:

— А что за девочка?

— Да... Сирота практически. Посиди пока здесь, у меня папа после аппендэктомии дома. Я за такси, быстро.

И я побежал вниз, перескакивая сразу через две ступеньки и покачивая в изумлении головой. А еще говорят, что в одну воронку два снаряда не падают. Еще как падают, особенно если воронка дурная.

В машине Софья сразу стала уплывать. Уже на первом повороте она клюнула носом, а еще через квартал завалилась мне на плечо и, протяжно вздохнув в полусне, сладко засопела под негромкие редкие щелчки таксометра.

— Софи, — потеребил я ее, когда такси встало у подъезда, — приехали.

— Ах, — сонно пробормотала она и заозиралась вокруг, болезненно щурясь.

— Улица Фрунзе, — пояснил я ей и протянул водителю рубль, — выходим.

Взял сумку и поволок спотыкающуюся через шаг Софи на третий этаж. Открывать дверь своим ключом не стал — нажал звонок, проверяя Мелкую.

— Кто? — раздалось секунд через двадцать.

— Я.

Дверь мгновенно распахнулась. Мелкая качнулась было ко мне, словно собираясь прыгнуть на шею, но, увидев, что я не один, быстро сделала пару опасливых шагов назад. Взгляд ее потемневших глаз тревожно метнулся с меня на Софью и обратно. Но буквально через несколько мгновений спина ее распрямилась в струнку, подбородок пошел вперед — ни дать ни взять молодая хозяйка встречает нежданных гостей.

— Молодец, — похвалил ее за все сразу и зашел в прихожую. Поставил сумку на пол и наклонился, снимая сапоги. — Всегда! Всегда спрашивай "Кто?" и лишь потом открывай.

Мелкая моментально вычленила в сказанном главное: она остается здесь и дальше.

— Ты мне уже говорил, — кивнула с улыбкой, в которой в равных пропорциях смешалась легкая укоризна с простодушным лукавством, — мне от тебя одного раза достаточно.

За моей спиной негромко, но многозначительно кашлянули. Я повернулся к Софье. Было видно, что стоит она из последних сил.

— Это — Тома, — представил я уверенно пристроившуюся за моим плечом Мелкую, — она под моей опекой. Тома — это Софья. Мой... М-м... Да, мой товарищ, — кивнул я сам себе и, ухмыльнувшись, добавил: — И мой лечащий врач.

Привалившаяся к косяку Софи молча изобразила, как приветствуют демонстрантов с трибуны Мавзолея.

— Она гриппует, — продолжил я инструктаж, — поэтому близко к ней не подходи. И еще, она попала в тяжелую жизненную ситуацию и пока составит тебе здесь компанию.

Мелкая согласно мотнула челкой и деловито уточнила:

— Обед? Я могу лагман быстро подогреть.

— Душ и в койку... — простонала Софья, сдирая с себя куцее пальто. — И не кантовать...

Я принял пальто и кивнул Мелкой:

— Дай ей полотенце. И застели диван, ей не до того сейчас. А твой лагман я и сам с превеликим удовольствием еще раз поем.

Лицо Мелкой словно осветило солнцем. Она застенчиво добавила:

— Я как раз лепешки испекла...

Я восхищенно цокнул:

— Достанется же кому-то сокровище.

И пошел на кухню. Вслед мне хмыкнули в два носа.

Суббота 18 марта, ранний вечер

Ленинград, улица Фрунзе

Софья продрыхла больше суток, но когда выбралась из кровати, ее уже не пошатывало из стороны в сторону. Дошла до туалета, потом жадно выдула несколько стаканов чая и уже собралась даже затеять что-то вроде стирки своего белья: взяла крупную терку и принялась строгать хозяйственное мыло, но тут приехал я и со словами "совсем сдурела" загнал ее обратно под два одеяла.

С легким раздражением посмотрел сверху вниз на неугомонную девицу и честно предупредил:

— Ну, готовься, сейчас буду исполнять свой долг.

Глаза у Софьи начали округляться, и даже зубы перестали мелко постукивать друг о друга.

— Врачебный, — уточнил я после короткой паузы и пошел за помощью.

Мелкая пристроилась за моим плечом с включенной настольной лампой, я нацелил ручку столовой ложки Софьи в рот.

— Деточка, скажи дяде "а-а-а"...

— Да что ты там поймешь?! — слабо отнекивалась она.

— Не упрямься, девонька, — настаивал я.

— А-а-а-а-а-аа... — протяжно сдалась Софья.

— Так... — оживился я, вглядываясь в отечную и гиперемированную глотку, — ага...

Убрал ложку и скомандовал Мелкой:

— На зубы посвети, кариес заодно проверим.

Софья торопливо лязгнула челюстями и плотно сжала губы.

— Понятно, — сказал я, распрямляясь. — Ну что: ангины, слава богу, нет, честный грипп. Обойдемся без уколов.

— Свет убери, режет. — Софья прикрыла глаза ладонью.

Мелкая покосилась на меня. Я кивнул, и в комнате потемнело.

— Пить, пить и пить. И лежать. Есть будешь?

— Я кашу рисовую на молоке сварила, — торопливо вмешалась Мелкая. — Жиденькую.

— Спать! — Зубы Софьи опять начали выбивать костяную дробь.

— Спи, — кивнул я и подоткнул одеяло, прикрывая ей плечо.

Пощупал горячий лоб: было где-то чуть за тридцать восемь.

— Спи, — повторил, отступая. — Тома сейчас тебе банку с питьем принесет.

Софья буркнула что-то неразборчивое и, отвернувшись к стене, натянула на голову одеяло.

Мы прошли на кухню. Я приподнял чайник, проверяя, есть ли в нем вода, и поджег конфорку.

— А... — предложила Мелкая, указывая на холодильник.

— Не буду, — качнул я головой.

По ее лицу скользнула тень огорчения, и я приобнял ее за талию.

— Ты не забыла, — с легкой улыбкой наклонился к ее виску, — мы сегодня приглашены на ужин? Мне положено быть на нем голодным. Тебе, кстати, тоже. Мама иного не поймет.

Я сложил губы в трубочку и тихонько подул в подставленное ушко. Мелкая хихикнула, поежившись, а потом потерлась скулой о мое плечо и замерла.

Поход в семью ее волновал. Я назвал ее сестрой и даже представил в этом качестве своей Томке, но родители — это же совсем другое... Заяви им такое, и всем может стать только хуже. Это было понятно мне, это было понятно Мелкой, но все равно такое умолчание отбрасывало на нашу жизнь длинную стылую тень: попав в нее, мы обнаруживали вдруг, что стоим над обрывом.

Подбадривая, я легонько провел ладонью по узкой девичьей спине, от талии к лопаткам, и отпустил. Пообещал, отходя: