Камера напоминала операционную: гладкие белые стены, яркий свет, система фильтрации воздуха гудела в углу. В центре, внутри прозрачного саркофага, покоился фрагмент Черного Маркера — такой же, как уголь, испещрённый красными прожилками. Он выглядел обманчиво спокойным и безмолвным.

-Начинаем, — объявил Белов. -Первый этап: расстояние три метра. Слежение в реальном времени.

Анисса остановилась. Сигнализация резонатора мигнула зелёным: ''Стабильно''. Сердцебиение — 90 ударов в минуту. Альфа-ритмы устойчивы. Дельта и гамма в пределах нормы.

-Всё спокойно, -сказала она. -Чувствую лёгкий зуд в затылке, не более.

Максим напрягся.

-Так, теперь ближе на метр. Не торопись.

Они подошли.

Сначала всё шло по плану. Индикаторы на терминале Рашид сохраняли зелёный цвет. Температура мозга, кислород, активность височных долей в норме. Но спустя полторы минуты резонатор пискнул тревожно. Индикатор стал жёлтым. Затем красным.

-Профессор, резонансный профиль ушёл с 18 Гц на 34... -сообщила Рашид. — Это не совпадает с известными спектрами.

-Как на 34? — ошарашенный Белов оторвался от монитора. — Это вне границ излучения фрагмента! Подождите...

В тот же момент Анисса закачалась.

-Что-то... что-то не так...

Максим шагнул ближе и схватил её за плечи:

-Рашид, смотрите на меня. Глубокий вдох. Вы дышите? Анисса!

Она смотрела в пустоту. Губы шевелились, но слов не было.

-Мама? — прошептала она, и в этот момент резонатор взвыл.

На голограммах в зале наблюдения кривая ЭЭГ рванула вверх, срываясь в судорожные пики. Красные индикаторы замигали как безумные.

-Срочное обесточивание резонатора! — закричал Белов.

-Не отвечает на команды! Сбой управляющего блока! — отозвался техник.

-Господи... — Шиф схватил микрофон. -Максим, эвакуируй её! Немедленно!

Максим бросил винтовку на ремень, подхватил Анису. Она дёргалась, глаза закатились, пальцы царапали кожу на шее.

-Я должна... увидеть её... Мама... мама жива...

-Нет, мать твою! — зарычал он, удерживая её. — Это не она! Это иллюзия!

Она попыталась вырваться. Срывалась с ног, царапалась.

-Прекрати! Ты не в себе!

Максим ударил её локтем в солнечное сплетение, чтобы сбить дыхание, и повалил на пол, защёлкнув на запястьях экстренные фиксаторы.

В наушнике трещал сигнал Белова:

-Сброс защиты саркофага. Переизлучение сигнала, он действует на другой частоте. Уходите из камеры!

Максим закинул Анису себе на плечо, как мешок, и рванул к выходу.

Шлюз открылся лишь через десять секунд. Каждая показалась вечностью.

Он выбежал наружу, выронив девушку прямо у ног охранников.

-Отключите... всё! — прохрипел он.

Профессор Белов, бледный как полотно, опустился на край консоли и сжал голову руками. В наблюдательной зале стояла тяжёлая, густая тишина, нарушаемая лишь хрипами техники, восстанавливавшей дыхание и треском остывающего оборудования.

Аниссу Рашид немедленно унесли в изолированный медицинский отсек. По пути у неё начались судороги, в глазных капиллярах полопались сосуды, на коже шеи и груди проступили багровые пятна. Мутировавшая волна сигнала задела зоны мозга, ответственные за идентичность и восприятие. Но она была жива. Пока.

Максим сидел на полу у стены, лицо всё ещё красное от напряжения, ладони в ссадинах — он не пожалел силы, удерживая Аниссу, когда она в исступлении попыталась вскрыть себе горло наконечником инъектора.

-Вы... ох..ели, — произнёс он наконец, глядя на Белова и Шифа, стоявших в дверях. Голос звучал тихо, но в нём вибрировала сталь. — Я предупреждал. Не раз. И что? Снова суёте пальцы в розетку, пока вас не сожжёт.

Шиф сделал шаг вперёд, лицо его было напряжено, но голос оставался сдержанным:

-Мы рассчитывали, что резонатор скорректирует основной диапазон сигнала. В прошлый раз...

-В прошлый раз, — перебил Максим, — Я был внутри. Я. Не она. Не кто-то другой. Я. С моей чёртовой нечувствительностью. А теперь вы послали туда обычного человека, пусть и с устройством, в которое даже не заложили возможность автоматической калибровки под другие частоты! Как можно быть такими идотами?

Белов встревоженно встал:

-Мы не могли предвидеть сдвиг в частоте сигнала. Обелиск адаптировался. Это... это-

-Это блядский Обелиск, — выкрикнул Максим, вскакивая. -Он всегда адаптируется! Ваши слова, профессор! Это его фишка! Вы строите защиту на песке и удивляетесь, когда всё тонет! Академики х...евы, Пилюлькины недоделанные.

Рядом стоявший техник вздрогнул и машинально перекрестился.

-Если бы я не зашёл с ней, она бы вскрылась прямо у саркофага, и вы бы получили нового инфектора! А потом опять полкомплекса пришлось бы выжигать! Предыдущего раза с сорока трупами мало!? -Максим ткнул пальцем в грудь Шифу. -И всё ради чего? Ради ваших графиков?

Шиф выпрямился, глаза блеснули:

-Нам нужно было проверить резонатор. Без рис...

-Без риска?! — от Максима словно шарахнуло. — Ты, мать твою, это серьёзно сейчас сказал?! Мы работаем с куском психоактивного инопланетного мозга, а ты тут про ''без риска''?! Вы на грани того, чтобы повторить Титан, только с многомиллиардным населением под боком! Похоже, только у меня здесь самосохранение работает.

Белов шагнул вперёд, успокаивающе подняв руки:

-Это был наш просчёт. Повторения не будет. Все испытания приостановлены. Мы займёмся перекалибровкой сигнальной решётки и...

-Знаете что, профессор, — Максим в упор посмотрел ему в глаза. — Я больше в этом цирке не участвую!

Он прошёл мимо них, тяжело дыша, сжав кулаки так, что костяшки побелели. В коридоре его перехватила связистка из наблюдательной группы.

-Краснов, подождите. Мы сняли телеметрию, у вас пульс 170, и...

-Не трогай меня, — бросил он, не останавливаясь. — Передай своим полудуркам в наушниках: эксперимент провалился. А следующий опять закончится трупами.

Он ушёл, не оборачиваясь в раздевалку. Там он уселся на металлической скамье у эвакуационного выхода, тяжело дыша, уронив голову на сцепленные руки. За последнюю неделю его довели до грани срыва. И всё же хуже всего было то, что он ожидал провала.

Раздался мягкий шелест шагов. Кто-то приблизился. Максим даже не поднял головы.

-Уйди, Леонид. Серьёзно. Я не в духе.

-Не могу. Прости.

Максим устало вскинул голову. Шиф стоял перед ним, на удивление без охраны, без пафоса, без приказов. Просто человек в белой униформе форме, выглядящий на десять лет старше, чем утром.

-У нас нет никого другого. Евгения не в счет, — сказал он тихо. -Без тебя мы слепы. Ты можешь ненавидеть нас, но, если не поможешь — эти вещи все равно поглотят нас рано или поздно. Ты ведь сам это видел, чёрт побери.

-Видел, — кивнул Максим, откидываясь к стене. — И именно поэтому я не хочу повторения.

-Так не допусти его.

Пауза. Тишина. Максим прошептал:

-И ради этого вы чуть не угробили Рашид? Опять чуть не угробили весь комплекс?

-Нет, — покачал головой Шиф. — Это был просчёт. Мы надеялись, что фрагмент будет вести себя как в прошлый раз. Но он изменился. Система резонансного гашения просто не подстроилась. Протоколы адаптации мёртвы.

-Значит, ваш щит — дырявый, как штаны пьяного бомжа. И от простого сдвига частоты всё рушится.

-Именно.

Максим провёл рукой по лицу и вдруг произнёс, глядя в пол:

-Надо менять саму архитектуру подавления. Простые алгоритмы не справятся.

Шиф нахмурился.

-Что ты имеешь в виду?

Максим встал. Медленно, размеренно, будто выговаривая самому себе:

-Нейросеть. Адаптивная... рекур... рекун... Вспомнил! Рекуррентная, обучаемая. Живая, в каком-то смысле. Она сможет учиться, предсказывать изменения сигнала, синхронизироваться в реальном времени. Простейшие фильтры не выдержат и миллисекунды, когда Маркер переключит модуляцию.

-Ты уверен, что это возможно?

-Дома, на моей Земле в двадцать первом веке это уже делали. Конечно, на примитивных масштабах: голосовые помощники, автопереводчики, нейроинтерфейсы. Но принципы те же. Самообучение на входных данных, формирование устойчивых паттернов, обратная связь. Здесь, в вашем времени, у вас же вычислительные мощности как у Бога.

Шиф нахмурился:

-Мы используем модели с элементами искусственного интеллекта, но они... слишком жёсткие. Алгоритмически зафиксированы.

-Вот именно. А вам нужен хаос, модель, которая способна мыслить вне канонов. Сам Маркер — хаотичный. Его нельзя глушить по линейной схеме. Его нужно понять и подстроиться. Вот так, мать вашу, почему ваши яйцеголовые умники не додумались такого за годы исследований?

-Ты думаешь, можно построить такой адаптивный щит?

-Нет. — Максим улыбнулся. — Я знаю, что можно. Иначе мы все сдохнем. Вопрос в другом — сколько времени у нас есть?

Шиф выдохнул, молча глядя на него. Потом активировал гололинк:

-Белов, срочно на сбор. Подключи команду нейрокомпьютерных интерфейсов. И приведи двух специалистов по ИИ. У нас будет новая архитектура.

Пауза.

-Максим будет ключевым консультантом. И найдите ему помощника. Который умеет слушать.

-Понял, — отозвался Белов.

Шиф выключил связь и посмотрел на Максима:

-Нам придётся выжать из тебя всё. Любую мелочь, что ты помнишь о нейросетях, о старых системах обучения, о структурах. Даже если тебе кажется, что это устаревшая хрень.

Максим пожал плечами:

-Ладно. Заваривайте кофе и готовьте доски. Сейчас я вам покажу, как двадцать первый век воюет с хаосом.

* * *

-Прежде чем мы начнём, — сказал Максим, усевшись в конференц-зале. — У меня вопрос. Один. Возможно, главный.

Он обвёл взглядом собравшихся: Белов, Шиф, двое специалистов по когнитивным архитектурам, жестковатый инженер по фамилии Коллинз и молчаливая женщина с седыми висками — доктор Нарайен, оператор протоколов безопасности и молодой техноаналитик, явно нервничающий под взглядами старших.

-Почему в XXVI веке искусственный интеллект застрял на уровне... ну, двухтысячных моей реальности? Я конечно читал в сети, но хотелось бы услышать лично от светил науки будущего.

Белов поморщился:

-Это необоснованное обвинение. Мы...

-Да не обвиняю я, профессор, — перебил его Максим. -Просто пытаюсь понять. В моём времени, к 2030 году, мы уже моделировали архитектуру мозга приматов. Причём не на уровне ''мозг в банке'', а реальное распараллеливание нейронных ансамблей, эмуляция памяти, обучение через имитацию. А у вас — ''система прогнозирования обострений'' на простейших линейных функциях. Это что вообще?

Коллинз хмыкнул:

-От моделирования до самосознания путь куда длиннее, чем вы думаете.

-Возможно, я не специалист в нейробиологии. Но вы даже не пытаетесь пройти этот путь. Вы зациклены на усложнении алгоритмов, а не на их способности адаптироваться. Где ваши самообучающиеся сети? Где ваши рекуррентные модули, где глубокое подкреплённое обучение?

-Мы пробовали, — вмешалась доктор Нарайен. Её голос был ровным, почти отрешённым. — Но всё пошло по другой линии. В конце XXII века нейросети окончательно признали тупиковой ветвью. Уровень эффективности не оправдал затрат.

Максим моргнул:

-Как это тупиковой? Серьёзно? То есть сетевые писаки не врали?

Белов развёл руками:

-Много лет назад аналитики пришли к выводу, что системы, опирающиеся на нейросетевую архитектуру, чрезмерно непредсказуемы, не воспроизводимы. Мы не могли точно определить, почему сеть принимает то или иное решение. Это противоречило основам инженерной этики. Мы отказались от ''чёрного ящика'' и вернулись к трассируемым структурам.

-Ага, мы от ''черного ящика'' не отказались, — Максим усмехнулся. — То есть вам стало страшно, что ваша машина думает, и вы решили лучше уж она просто подчиняется.

Нарайен кивнула.

-Проще контролировать. Безопаснее.

-И, разумеется, это не сработало в условиях воздействия Маркера, — тихо добавил он. -Потому что он непредсказуем. А значит, и защита должна быть такой же.

Коллинз раздражённо пожал плечами:

-Вы слишком романтизируете старые подходы. Нейросети не дали прорыва в технологиях. Не дали настоящего интеллекта. Только имитацию.

-Имитация и есть первый шаг, — резко сказал Максим. -Мы начинали с того, чтобы распознавать лица и писать тексты. А потом сеть начала объяснять, анализировать, обобщать. Мы даже начали встраивать её в управление городами. И да, это были не богоподобные супер-ИИ, а просто машины, которые учились. Иногда лучше нас.

Белов задумчиво потер подбородок:

-У нас тоже были проекты машинного самопознания. Но они закончились... плохо.

-Ага. Восстание машин?

-Нет. Апатия. Они останавливались. Отказывались действовать. Мол, ''я не уверен, что моё решение будет этичным''. Самоцензура. Этический паралич. Парадокс вины. После одного случая, где ИИ отказался заблокировать заражённый отсек, и погибло двадцать человек, проекты закрыли.

-То есть вы напугались, что ваша машина слишком человечна.

-Да, — признал Шиф. -Именно так. Мы сделали их слишком похожими на нас. А потом удивились, что они такие же нерешительные.

Максим сжал руками виски.

-Вот в этом и разница. В моём времени мы стремились к похожести, но не к зеркалу. Вы испугались зеркала и разбили его... Но сейчас вы обязаны его снова собрать. Только адаптивная система сможет удерживать линию обороны против сущности, которая меняет паттерны на лету. Ни одна система фильтрации не выживет в бою с Маркером, если не научится мыслить.

В комнате повисла тишина. Белов, наконец, произнёс:

-Ладно. Мы дадим тебе всё, что нужно. Расскажи, с чего начать, по-твоему?

Максим усмехнулся и щёлкнул пальцами:

-Принесите мне мел, доску и пятьсот лет упущенного времени. А потом кофе.

-И стимуляторы для памяти, -добавил Шиф. -Нужно вытащить из твоей подкорки каждую крупицу информации, которую ты мог увидеть или слышать.

Они разместились в модульной зоне быстрого проектирования — стеклянная капсула с голографическими досками, консольными станциями и локальным кластером на двадцать петтафлопс. Когда-то здесь моделировали биопротезы для хирургии. Теперь защиту от психической тьмы.

Максим, испытывавший после ''волшебной'' таблетки, прилив сил, новых идей и энтузиазма, встал перед панелью. На прозрачной плоскости вывел три слова:

INPUT — LATENT — OUTPUT

-Это базовая схема. Сеть получает сигнал, разбирает на скрытые признаки, ищет паттерны, затем выдаёт реакцию: гасить, перенаправить, синхронизировать, эмулировать шум. Мы не фильтруем Маркер, мы учимся с ним дышать в одном ритме.

Белов, стоя у терминала, скептически вскинул бровь:

-Прости, но всё это звучит чересчур поэтично.

-Потому что вы всё ещё мыслите в парадигме причин и следствий. А Маркер — это хаотичный осциллятор с собственным восприятием времени. Простая логика не работает... О, как, оказывается я умею говорить.