Я так и не сумела вылечить его окончательно.
Мама временно заткнула мне рот. И покрутила перед глазами моим самым любимым пирожным. Быстро принесенным ею с кухни. Пока я им заинтересовалась, отобрала и съела одно, потом второе, отец на мгновение навел порядок и рявкнул:
— Лу!!! Прекрати!
— Прекращаю! — с полным ртом, поедая ее собственноручное произведение, буркнула я, возвращая маме третье. Я поняла, что он не доволен, что я отвлеклась на пирожные, когда надо помогать людям.
Я раскаивалась, что меня отвлекли.
— Я и забыла, что я занята человеком, чужая жизнь дороже! — подпрыгнула я, оборачиваясь обратно и кивая телохранителям продолжать толстого топить. И крикнула слугам: — Давайте, давайте продолжайте, я опять смотрю, я человек дела, пирожные успеют!
Отец побурел.
— Лу!!!! Да он не хочет на тебе жениться, он для Джекки пришел просить твоей руки!!!
— А... — я сразу потеряла к мокрому толстяку интерес и отвернулась за пирожными к маме. Долгое пребывание на востоке сразу сделало понятной для меня ситуацию. Я сразу стала есть мамины пирожные.
— Джекки прислал к тебе главного евнуха королевского гарема своего отца, да? — с набитым ртом кивнула я отцу, пытаясь подавиться. — То есть он не мог никого скомпрометировать, и поэтому беспокоиться не следовало, у него ничего нет, да?
Странно, но толстяк, хотя изо рта у него еще лилась вода, покраснел и начал буреть.
— Чего же он сразу не сказал, сукин сын, я же приняла его за джентльмена... — лопотала за едой, не обращая на него внимания, я. И пояснила маме, помахивая пирожным и давясь им: — У него голос недостаточно визглив, надо еще чуть-чуть отрезать, я скажу китайцу...
Со стороны толстяка раздался дикий рев.
— Я не евнух!!!
— Кастрат! — сообразила я. — Ну не волнуйтесь, не волнуйтесь, я уже поняла, что вы могли стоять и смотреть, вам можно... Я слышала при дворах еще где-то остались, но это было в Италии... Вы в церкви поете... Вам отрезали, чтобы голос был высокий, да? — успокоившись, с интересом вежливо спросила я.
Дикий рев потряс окрестности, так что даже я пригнулась.
— У вас бас! — сообразила я, комментируя на редкость сильный голос. — Но деток все равно отрезали?
Зарычав, толстяк бросился на меня.
— Хочешь пирожное? — спросила я, подавая ему.
Он замер и стоял, хватаясь за сердце.
Тут ко мне подлетел отец и начал меня ругать, просто кошмар. Он кричал, что это мужчина, что как я могла, что я так обидела человека. Что я ни про что, ни про то обидела несчастного мальчика. (Мальчик вздрогнул полутораметровыми плечами.) Что я сказала про него мерзкую клевету, он не евнух, а нормальный. Мне пришлось сначала соглашаться с ним, что да, это мужчина, я ошиблась, потом извиняться, потом даже заявить, чтоб, наконец, прекратить отцовские причитания, что да, это мужчина, и большой мужчина! Отец не успокоился, пока я десять раз не уверилась, что это мужчина, и двадцать не сказала вслух ему об этом, извиняясь, что так горько ошиблась. Я извинялась, извинялась, извинялась, и заявляла, что все поняла, что полностью уверена в этом, не ошибешься. И лишь когда они окончательно уверились, что я признала ошибку, что это действительно мужчина, а не евнух, до сих пор молчавший и стоявший толстяк развернулся и медленно, словно ему тяжело было ступать и его хватил удар, пошел прочь за отцом.
— Странный евнух какой-то... — задумчиво сказала я, глядя ему в след, и разворачивая новое пирожное.
Он застыл спиной на месте и плечи его дрогнули. Так спиной и застыл. Я видела, как руки у него дрожали.
— П-п-п-почему ее до сих пор не убили? — спросил спиной он, заикаясь. Я так и не поняла, то ли он броситься хотел, то ли его окончательно парализовало.
— Все удивляются... — ответил отец. — Это моя дочь!
Тот молчал, поскольку у него, кажется, не хватало слов.
— Это на ней Джекки хотел жениться, а может, и нет, один черт знает... — пояснил отец.
— Черта с два! — выплюнул собеседник. — Он на ней женится!
— Сто чертей! — в сердцах сказала я вслед за ними в тон. — Почему отец с этим ... возится!?
Я вместо евнуха, понимая, что травмирую человека, сказала то же самое по-китайски. Чтоб не травмировать мужчину. Я же знаю, как они относятся к травмам.
Человек опять дрогнул и замер.
— О Боже, я не думала, что жирный мальчик понимает китайский! — покаянно быстрей сказала я маме, чуть не со слезами. — Какой удар по его чуткой душе!
Жирный мальчик лет под двадцать семь мелко задрожал. Такое впечатление, что дом вот-вот разрушится от скрытого напряжения и непосильной нагрузки. Знаете, как дом под сильным ветром урагана.
— Я джентльмен! — сказал он отцу.
— Это правда... — сказал отец.
— Джекки джентльмен! — продолжил тот.
— Это правда...
— Он женится на ней... — было видно, что толстяку это не нравится, но он понимает чужой долг и вынужден смириться с глупостью.
— Но она этого не оценит! — не выдержал отец. — Я даже не могу вам сказать, куда она послала его!
— Не надо, Джекки описал мне это мне это место предельно точно!
— Описал? — удивленно подняла я брови. Я говорила с акцентом. — А я то думала, только одни собаки метят место, куда их посылают... — растеряно сказала я.
— Описал!!! — рявкнул толстяк. — На бумаге!
— Он хороший навигатор... — послушно согласилась я, быстро кивая, чтоб не гневить. — Мальчик вырастет и будет капитаном и путешественником! Принял курс с первого раза!
Толстенький начал ругаться, кричать, бить что-то.
— Навигатор! Навигатор! — закричала я и заскакала на одной ножке.
Потому что в ухо попала вода.
Толстый понял, что я над ним издеваюсь.
Мари мрачно смотрела на меня из воды. Она все еще сидела там по шею. И лихорадочно пыталась расправить под водой платье. Она боялась выйти из воды, потому что джентльмен все еще был здесь, но ей было холодно сидеть. И она мрачно злилась на всех, а особенно на пирожные мамы, которые я кушала. Ибо пожирала их взглядом, так как этих редких пирожных уже не оставалось.
— Чего ты ждешь, ложись на курс! — закричала я толстяку.
Там началась истерика.
Я внимательно и удивленно его разглядывала. Наклоняя голову то сюда, то туда.
— Это тетенька! — вдруг убежденно сказала я. — Только переодетая!! И толстая же! Я сама видела, как одна тетенька кричала точно абсолютно так же: "Ты меня бросил! Ты меня бросил!". Содержанка называется!
Я была довольна своим умом и догадливостью. Я разгадала загадку и поняла, ху из ху!
Толстяк истерически завизжал.
Он хватался за пистолет, оказавшийся в его одежде, наводил оружие с подмокшим порохом на меня, щелкал им, кривлялся, махал пистолетом, целился, потом нажимал курок — в общем, шутливо угрожал и играл со мной.
Разумеется, я, как воспитанная девочка, тоже играла с ним. Повторяя с абсолютной точностью его гримасы и движения, чтоб ему не было скучно и быть воспитанной леди. Мама всегда говорила — не понимаешь — подражай собеседнику, разговаривай с ним на его языке.
— В куколки играет! — с умилением сказала я, когда он, наконец, заревел громадными слезами и завыл на солнце, подняв к небу голову, прижав никому не опасный пистолет двумя руками к сердцу, будто младенца.
— Боже мой, за что!!!??? — закричал изо всех сил в небо человек, плача скупыми мужскими слезами. Такая мука была в этом голосе, что я даже восхитилась, как натурально убивается он над убитым пистолетом, будто тот настоящий младенец. Я уже сообразила — мама говорила, что девочки любят кукол, а мальчики оружие — что пистолет большим мальчикам заменяет кукол, и потому он кутает и прижимает к груди именно пистоль с мокрым порохом.
— Цирк, да и только! — заявила вылезшая из воды совершенно посиневшая Мари, даже не смотря теперь на толстяка, стоя к нему спиной и не обращая теперь на его присутствие никакого внимания, будто это был евнух. Она хладнокровно и равнодушно завернулась в простыни, уже принесенные слугами по приказу мамы, и стала просто есть пирожные, чуть дрожа.
— Я же говорила, что идея отца вернуться в Англию надолго, была исключительной глупостью! — не обращая внимания на вопящего толстяка, подернув плечиками от отвращения, заявила она. — Лу не выдержала и дня. Италия мне больше нравится, тут нет теплого моря, и это сырое солнце и вечный дождь просто ужасны...
— Ты сама знаешь, что тебе восемнадцать и тебя как-то надо было бы представить двору и найти тебе мужа! — возмущенно сказала мама. — Я еле договорилась с этими леди, чтобы они это сделали! И потом, мы выведем тебя в свет, на балы, может тебе сделают предложение!
Бывшая просто ослепительной красавицей, сестра только поежилась:
— Не надо считать меня идиоткой! — холодно сказала она. — Если ты думаешь, что я подчинюсь английскому глупцу, считающему жену и ее имущество своей личной собственностью и бессловесной рабыней после того, как я увидела мир и была столько лет хозяйкой себе и своим средствам... — сжала презрительно губы Мари... — то ты глубоко ошибаешься. Я знаю, какие тут отношения мужчины и женщины, и что женщина фактически не имеет никаких прав... Я лучше буду жить бродягой по миру, чем чьей-то собственностью... Столько лет рядом с ней, — она ехидно ткнула в меня, — не могут не оставить отпечатка на воспитанной английской девушке...
— ...и не сделать ее моральным чудовищем и уродом... — тем же тоном добавила мама.
— Я ее воспитала как леди и передала ей все, что знала сама! — оскорблено воскликнула Мари. — В ней лучшие черты знатного общества!
— Я вижу... — вздохнула мама. — Теперь она соединяет худшие черты высшего общества с худшими чертами принцессы, бродяги и убийцы...
— Не надо было воспитывать... — сплюнув, сказала я.
— Перестань плеваться! — тут же сделала замечание мама. — Ты в присутствии джентльмена!
— Но я же харкнула не на него! — оскорбилась по настоящему я. — Я даже не попала! Хотя так хотела!
Я даже посмотрела на толстяка, чтобы убедиться в этом. Папá что-то токовал над ним.
— Не надо плакать... — ворковал он над мальчиком, — я вам покажу картинки, как вы хотели...
— И подарите... Все... — вдруг приказал среди плача вполне нормально этот толстый усато-бородатый здоровый мужик.
— Он притворялся!!! — заорала вдруг я. — Он не плакал! Он притворялся!!!
— Это обманщик! — тут же воскликнула Мари.
— Он прикидывался, бей гада!!! — заорала благим матом я, атакуя.
— Он не плакал! — возмущенно заявила Мари.
— Как не плакал! — яростно отбивался толстяк. — Плакал, плакал, плакал! Я плакал!!!!!
— Папа, не верь ему, этот толстяк не королевский евнух! Он на нас с Мари гнусно посмотрел, будто ему еще немножко хочется! Он не евнух!!!
Я кинулась на него с мечом, выхваченным у китайца, который даже в Англии носил его за спиной, но спрятанным, так что меч был замаскирован.
Толстяк отпрыгнул от рассекшего возле него воздух удара и возмущенно заорал:
— Да вы что, я ев...!
Он все же один раз успел сказать, что он евнух, ибо был слишком занят отбиванием меня, чтобы думать, что говорил, прежде чем прикусил себе язык.
— Евнух, евнух, — запрыгала я, — да еще и обманщик!
Но отец сразу же прервал меня. Мои рассуждения мечом. Собственно именно он и не давал убить обманщика медленно и тяжко. Чтоб тот еще высказал все, что знал, а не умер мгновенно и незаметно.
Что-то в этом жирдяе было немного не то. Не жирное. Он был слишком хороший боец, чтоб я поверила, что он только евнух.
Я это и сказала.
— Отец, клянусь, он не только евнух, он даже толстым притворяется! Он слишком хороший боец, а не простой кастрат!!!
Гость опять застыл.
— Уймись, я знаю, что он не простой кастрат, он старший принц!!! — рявкнул отец мне. — Это старший брат Джекки, явившийся просить твоей руки, его здесь уважают, как он может быть простым кастратом!?!
Надо сказать, что мне очень понравилось, какими стали глаза старшего принца после этой ярой, непримиримой и импровизированной защиты его чести моим отцом...
Глава 18.
Гнусный день, полный таких горестей, не закончился. После того, как я заявила, что принц гнусно и извращенно скомпрометировал мою сестру, увидев ее в мокром платье и сам упав к ней в бассейн, и потому просто обязан на ней жениться, немедленно и сразу, не отходя от Мари, и тут же исполнять супружеский долг, меня заслали на чердак (папá). И пригрозили гнусной физической расправой (поставить в угол).
Но и после этого гнусный толстяк, так коварно обманувший хозяев и представившийся евнухом для обмана и введения в заблуждение невинных девочек, ибо не до конца был без греха, не уехал. Взамен вместо него в королевский замок уехало две фуры, набитые картинами под завязку.
Более того, мы с Мари, оказавшись в ссылке, все же слышали, что они исследовали и не открытые комнаты, причем им было очень весело. Я, по глупости, высказала отцу, где тайники, и теперь они вместе с отцом бегали по дому, как подростки, а от дома и то и дело отъезжали фуры.
Отец не соврал, когда говорил, что людей в эти комнаты не пустит — первым в них входил старший принц. Редкая сволочь — поняла я. Но я и так это ему сказала. Когда тщетно пыталась попасть с крыши в него вороньими яйцами, найденными в месте ссылки. Кстати, ворона, увидев разоренное гнездо у него на голове, атаковала мерзавца, и этот гнусный и жестокий садист свернул несчастной маленькой птичке в полметра, мужественно защищающей свое родное гнездо, шею.
Поскольку в гнезде были мамины штучки, которые своровала ворона, и они высыпались прямо перед мамой, я заорала сверху, чтоб ловили и вешали вора. На что мама, добросовестно заблуждаясь, долго грозила мне кулаком.
Дважды с крыши падали куриные яйца, причем по вольной траектории, но эта сволочь, наученная горьким опытом брата, ходила только в громадном мамином испанском сомбреро, и мы с Мари долго хихикали, свешиваясь с крыши и спрашивая, что эта девочка делает там внизу.
Правда, против нас открыли войну, после того, как с крыши упала свежая коровья лепешка с самой высочезной башни, причем подгадала так, чтоб накрыть человека, как он только выходил из дома, и еще не мог ничего видеть и подозревать.
На их гнусную клевету я заявила, что не обязана следить за поведением коров, и что каждый летает и какает где хочет и на кого хочет.
После того меня пытались поймать, бегая по крыше, но это было напрасно. Я бегала быстрей и громко кричала.
— Это что же, мне даже на чердаке спокойно побыть не дают?!? — завопила я, когда они с отцом вышли на тропу войны на самую покатую крышу. — Забирают последнее прибежище сиротки! Как не стыдно вам, все вам мало, надо забрать последнее!
Толстяк бегал за мной. У бедняжки была отдышка. Он кричал, что поймает гнусную сорванку, хулиганку, шкодницу и будет бить гнусного ребенка, и он вообще еще никогда не видел столь мерзких детей. И что у него теперь есть ясное понимание, почему их бьют. И что он пришлет маму, чтоб она занялась моим воспитанием по знакомству. А потом пошлет меня к белым медведям.
