Стая рванулась вперед, но не прямо, они обтекали позиции людей с флангов, как темная река, чтобы захлестнуть. Автоматные очереди впились в плоть, тела падали, но другие прыгали через них. Для солдат это выглядело, как будто из ниоткуда на них катится вал серых тел, пульсирующих голубыми точками.
Сам Дружок бросился вперед по прямой. Настя и несколько развитых рванулись за ним. Они не понимали, но чувствовали его решимость. Их лапы били по асфальту, когти скрежетали. А Дружок слышал одно: Вадим умирает.
Внутри что-то шептало: ''Сердце остановилось. Мозг скоро отключится. Конец''. Но он не верил. Не сейчас! Не так!
-Держать позицию! -рявкнул кто-то из людей, и очередь крупнокалиберного пулемета прошила воздух. На подмогу им несся восьмиколесный бронетранспортер, окрашенный в зеленые цвета.
Несколько развитых рухнули, но Дружок не замедлил шага. Скачок и он перелетел через обломки машины, врезался прямо в солдата, вмяв того в капот.
''Отвлечение работает'', — мелькнуло странное, чужое, но уже родное воспоминание из фильма.
Зараженные справа ударили по флангу, заставив людей повернуть оружие туда. Дружок, пользуясь заминкой, прорвался к цели.
Вадим лежал на асфальте. Глаза закрыты. Кровь стекала по виску. Тело уже начало остывать. Дружок прижался к земле, загородив его собой.
''Друг. Семья. Нельзя оставить.''
Он схватил Вадима левой передней лапой, как детеныша, прижал к груди. Пули били в его спину, в плечи, в лапы, но он не чувствовал боли. Боль была внутри.
Настя закричала в его голове:
+Он мертв! Сердце не бьется! Зачем?!+
Но Дружок не ответил. Он помнил слова Исаева: ''Мозг умирает не сразу. Несколько минут. Время жизни у нервных клеток зараженных особей больше''.
Значит, есть время. Значит, шанс есть.
Он рванул прочь, под прикрытием новой волны зараженных, не обращая внимания на садящихся в БТР людей. Ветер свистел в ушах, пули догоняли, но он нес тело, не останавливаясь.
''Нельзя бросить. Нельзя потерять. Друг жив. Пока я верю, жив.''
Город плыл вокруг в красном тумане. Дружок не видел домов, не слышал воя собратьев, выстрелов за спиной. Все было приглушено, как под водой. Он слышал только одно: тяжелое, глухое молчание тела в его лапах.
''Тише. Молчит. Не дышит. Но еще не ушел.''
Пули перестали догонять. Настя и несколько развитых прикрывали отставание. Но Дружку уже было все равно. Он чувствовал только инстинкт, он туда, где спасение.
Улей.
Он не выбирал дорогу, ноги сами несли. Где-то глубоко внутри, в том же самом месте, где у людей рождаются сны, у него жила карта. Телепатическая сеть подсказывала: там. Живое ждет. Поможет.
Настя мысленно крикнула:
+Остановись! Он умер!+ в ее посыле был ужас и непонимание. +Ты несешь мертвого! Нет смысла!+
Но Дружок не ответил. Слова — это больше для людей. Для него были запахи, пульсации, ритмы. Смерть была не понятием, а состоянием. Ее можно оттолкнуть, можно перехитрить. Вадим много рассказывал про неочевидные пути, творческие решения, хитрости.
Он нес тело, как мать носит детеныша, и чувствовал, как оно становится все тяжелее, чужое, неподвижное. Но глубже внутри — слабый, почти исчезнувший отблеск того, кто был другом.
Через девять минут они добежали. Улей опутал дом своей серой монокультурой, пульсирующей, теплой и живой. Его ноздри почувствовали запах сладковатой биомассы. Сырые нарывы колыхались, словно дышали.
Дружок забрался через дыру в стене во внутреннее помещение, опустил Вадима на землю.
-Живой. Нужен, -прорычал он мысленно, но улей не двигался.
Тогда он заревел, так, что стекло в выбитых окнах дрожало. Он вложил в этот крик все: боль, ярость, просьбу.
''Помочь. Друг. Семья. Спасти. ''
И биомасса откликнулась. Сначала едва заметно, плоть шевельнулись, словно под ней прошла волна. Биолюминисцентные скопления засияли ярко-голубым сиянием, потом покрывшая стены, пол и потолки биомасса вспучилась и бережно обвила тело Вадима. Настя остановилась, не веря глазам.
+Ты... что ты делаешь?! -ее мысленный голос дрожал. +Скармливаешь его улью?+
Дружок смотрел, как щупальца втягивают Вадима внутрь.
-Нет. Он сделает лучше. Он вернет.
Это была дикая смесь инстинкта, полученных знаний, собственных выводов и веры. Где-то глубоко в зараженном разуме жила уверенность: улей умеет. Улей хранит. Улей меняет.
Тело полностью исчезло в биомассе, и вокруг раздалось тихое, вязкое урчание. Как будто вся масса жила, переваривала, работала. Пульсирующие нарывы ускорили ритм, сенсорные отростки зашевелились, чуждый биологический организм пришел в движение.
Дружок прилег на влажный пол. Он чувствовал, процесс начался.
И пока сердце его рвалось от тоски, внутри теплилось одно слово. Жать.
* * *
Сначала было только чувство тяжелой вязкости. Будто он лежал в смоле, а дыхание упиралось в пленку, не давая вырваться наружу. Потом резкий вдох, резкий толчок и тьма разорвалась.
Вадим подскочил, задыхаясь. Грудь будто сдавливала каменная глыба, сердце билось неровно. Но билось. Мир вокруг был странным, слишком ярким, слишком широким. Панорамное зрение, охватывающее все сразу, от пола до потолка. Он моргнул, но моргания не было.
Руки. Он поднял их перед собой и замер. Это были уже не руки в человеческом понимании. Вместо кожи серый панцирь, шероховатый, словно базальт. Пластины двигались с мышцами, гнулись и подстраивались, идеально подогнанные. На пальцах утолщенные суставы, похожие на костяные перчатки.
-Что за... -прохрипел Вадим, и сам же вздрогнул от звука. Голос изменился: глубже, гулкий, будто говорил не он один, а целый хор где-то в груди.
Он поднялся, движения были легкими, слишком легкими для его памяти. Но они были чужими. Каждое касание пола отдавало в спину вибрацией, каждое сгибание суставов напоминало о новом теле.
И тут он заметил зеркало, старое, мутное, оставшееся на куске стены, еще не поглощенной биомассой. Он подошел и посмотрел.
На него глядело существо в пепельно-сером, переходящим в черный, панцире, с асимметричным шлемом без глазниц, гладким, как морская раковина. Ни глаз, ни рта. Безликая маска, которая дышала вместе с ним. Какое-то гуманоидное насекомое с другой планеты.
-Нет! -Вадим рванулся, ударил ладонью по зеркалу.
И в тот же миг лицевые пластины зашевелились, разошлись, втянулись под череп. Он увидел собственное лицо, бледное, с темными кругами под глазами, но все же его.
-Ну... хотя бы морда лица сохранилась... -выдохнул он, с кривой усмешкой, разглядывая красные глаза и белую кожу без намека на щетину, брови и любые волоски.
Он провел рукой по груди, животу, ниже. Там, где раньше был половой агрегат — гладкий панцирь. Ничего. Ни привычных органов и отверстий, ни намека на прежнюю анатомию.
-Вот это... по-настоящему обидно, -сказал Вадим глухо и сел обратно на корточки. -О бабах можно забыть.
Позади раздался топот лап. Дружок ворвался в зал, его четыре глаза светились радостью. В мозг хлынул образ: Вадим, лежащий мертвым, весь в крови, и рядом он же, живой.
-Ты жив. Хорошо, -сказал Дружок, посылая радостную волну. -Я рад.
-Жив, -хмыкнул Вадим. -Смерть — это плохо, прочувствовал на собственной шкуре. А вот то, что я теперь...
Он кивнул на панцирь.
-Это тоже так себе.
Он встал и медленно осмотрел себя внимательнее. Теперь, когда первая паника ушла, он смог рассмотреть ''работу'' улья.
На плечах сидела прочная кираса, будто слепленная из камня. Но при движении она не скрипела и не мешала, наоборот, изгибалась под его телом, как будто была живой. На локтях и коленях — плотные утолщения, ''налокотники'' и ''наколенники'', встроенные в тело. Ребра были закрыты полосами хитина, ложащимися друг на друга, как чешуя рыбы.
Шлем... Соколовкий провел рукой по голове. Неровные пластины, асимметричные, будто природный минерал, отполированный временем. Гладкие и шероховатые одновременно. В обычном состоянии полностью скрывающий лицо, но стоило захотеть и пластины раздвигались, уходя под череп, оставляя человеческие черты открытыми.
Кожа за исключением овала лица исчезла полностью. Ее заменял панцирь — серый, с базальтовой текстурой, слегка переливающийся. Он не натирал, не стеснял движения. Даже пальцы двигались свободно, суставы подчинялись воле, хотя чувствительность стала хуже: поверхность ощущалась глухо, как через толстую перчатку.
-Чистая инженерия, -пробормотал Вадим, разглядывая себя. -Биоконструктор сделал меня ходячим тараканом. Но... подогнано идеально, даже мелкая моторика осталась.
Он снова коснулся живота. Ни органов выделения, ни гениталий, гладкая броня, замкнутая и цельная.
-Ну хоть трусов и прокладок не нужно... -сказал он вслух, с мрачной усмешкой. -Только вот... жить теперь придется совсем иначе. Для людей теперь выгляжу настоящим монстром.
Дружок неловко замялся, посылая образ, как он просил улей: ''сделай крепким, неуязвимым для пуль''.
-Ты сделал как считал нужным, -Вадим опустился и потрепал огромную голову товарища. -Ну что ж, дружище... спасибо. Ты вытащил меня с того света. А это важнее всего.
Дружок радостно ткнулся мордой в его грудь, Вадим смотрел в зеркало и понимал: отныне он не человек, но и не чудовище. Что-то новое.
-Без тебя нам грустно.
-Нам? Кому именно?
-Всем. Развитым. Зомби. Нет вожака. Не цели.
-Подожди... -проговорил он сам себе. -Ты хотел, чтобы я был неуязвим для пуль, просил у улья. И улей... сделал. В своем стиле, да. Но сделал!
-Да, -подтвердил Дружок не понимая удивления Соколовского.
У него перехватило дыхание. Вадим вспомнил все разговоры с Исаевым, обрывки военных отчетов, собственные наблюдения и комментарии Дружка.
''Сознательно направляемая эволюция... Черт возьми, это же не просто адаптация! Это значит, что улей может отвечать на запросы альф. Он слушает нас.''
Он поднял руку и вдруг заметил странный бугорок на запястье. Сжал мышцы и из предплечья вырвался тонкий костяной шип, блеснул и с глухим стуком отскочил от стены. Вадим замер. Попробовал снова и из другой руки выстрелил второй.
-Да ну на... -он поднял руку к глазам. На месте выхода шипа осталась аккуратная циста, похожая на встроенный орган. Несколько секунд и ткань зажила, готовая выпустить новый снаряд. -Метательные дротики. Вот так подарок. Настя своими кидается, а теперь и я могу. Черт, да это уже не человек. Это... оружие.
Он снова посмотрел в зеркало. Теперь страх почти ушел. Вместо него пришло осознание: все изменилось. Если улей способен по запросу перестраивать альфу, значит... возможно все.
-Если так, то... -Вадим говорил сам с собой, но слова звучали как клятва. -Мы можем стать кем угодно. Не просто людьми, homo novus, мать его.
Он замолчал, ощущая, как дыхание перехватывает от захватывающей перспективы. Да, он потерял часть себя. Но взамен получил силу, которую прежде даже не представлял.
Дружок радостно вертелся рядом, не понимая до конца переживаний друга, но ловя его эмоции. Для него все было просто: Вадим жив? значит, хорошо. Вадим сильнее, значит, еще лучше.
А сам Вадим смотрел на отражение и думал.
''Если я могу просить и меняют, что же я могу еще выпросить? Хвост, крылья, полуметровый болт? Тогда откатить изменения не проблема...''
Настроение сразу улучшилось от осознания, что, возможно, ему не придется до конца новой жизни изображать человека-черепаху.
''До лучших времен пока лучше иметь органическую броню. В следующий раз Дружка поблизости может не оказаться...''
Вадим выбрался из влажного нутра улья наружу. Солнце уже клонилось к закату, окрашивая Питер багровым светом, и он вдруг понял, что видит все иначе. Мир будто наложился на два слоя: привычное зрение и новый, потусторонний спектр. Тепловые силуэты проступали на фоне зданий, каждая мелькающая крыса, каждая ворона на крыше — все горело мягким красноватым свечением. Он остановился, зажмурился, но зрение не отключалось.
-Ну и ну... -пробормотал Вадим. -Теперь еще и тепловизор встроенный. Спасибо, улей, чертов инженер.
Он прислушался. Таламо-кортикальный транцептор явно усилился. Хор зараженных стал громче, отчетливее, радиус приема возрос на порядки. Но это был не просто хаос. Он различал оттенки: страх, голод, азарт, покорность. Мысли были примитивные, но больше не похожие на кашу. Каждую особь он чувствовал, как часть роя.
+Видим тебя... Мы голодны... Поиск еды... Скоро темно... Охота.+
Он стал понимать инфицированных лучше, они не были тупыми в классическом понимании. Такие категории для неличностных созданий бессмысленны, синхронизированные особи мыслили в такт единым коллективом. Не словами, сознание Вадима лишь таким образом интерпретировало радиотелепатические сигналы, а намерениями, образами, инстинктивными устремлениями.
Вадим вздрогнул, когда понял, что может намного глубже заглядывать глубины их памяти. Картинки мелькали, будто сны: обрывки улиц, огонь, лица мертвых людей.
-Черт... -он покачал головой. -Теперь я... подключен по полной.
Рядом резво носился Дружок. Радостные волны эйфории накатывали от него, словно от щенка, впервые увидевшего хозяина после долгой разлуки.
-Сильный! Живой! -говорил он вслух и передавал яркие образы: Вадим поднимает автомат, Вадим стоит над трупами врагов, Вадим улыбается.
-Подожди, -буркнул Вадим и шагнул к покореженной иномарке, стоящей у обочины. Он обхватил бампер и рывком поднял нос машины. Металл скрипнул, шины повисли в воздухе.
-Святые сиски... -выдохнул он. -Это что, я?! Раньше так не мог.
Он попробовал прыгнуть. Тело отозвалось легко, мощно, и Вадим вылетел вверх метра на три, рухнув с гулким ударом обратно. Он попробовал в длину и с места перелетел через семь метров, приземлившись на обе ноги. Панцирь приглушил удар
-Сука, будто Халк какой-то, -сказал он с нервным смешком. -Только хитиновый.
Настя появилась сзади, тихая, как тень. Ее четыре глаза следили за каждым движением.
-Это... невозможно, -сказала она обычными словами. -Ты умер. Я чувствовала... Все... Конец.
-Ну... как видишь, -Вадим развел руками, щелкнув пластинами биодоспеха. -Я снова тут. Хотя, может, уже не я... Кстати, почему ты сейчас говоришь членораздельно и ощущаешься иначе? Более живой.
Развитая пожала плечами.
-Я... словно проснулась вместе с тобой.
-Ты... проснулась? А, ну да, синхронизация усиливает наши ментальные возможности.
Настя чуть нахмурилась, и в ее сознании Вадим уловил не страх, а искреннее удивление, смешанное с надеждой. Она не хотела вновь существовать подобно полусознательной сомнамбуле.
Вадим хотел что-то сказать, но в животе вдруг заурчало так громко, что даже Настя дернулась. Голод ударил волной, резкий, животный. Он обернулся и улей словно услышал его нужду. С ближайшего скопления биомассы стекла густая прозрачная жидкость, сладковато пахнущая.
-Вы серьезно?.. -скривился он. -Вы меня решили кормить соплями?
Но голод оказался сильнее. Соколовский поднес ладони и зачерпнул. Вязкая масса потянулась за пальцами, он хлебнул приторно-сладкого секрета с металлическим оттенком. Желудок скрутило, но через секунду стало легче. Тепло разлилось по венам, жажда и голод отступили.
