Поздний экспресс

— Олег, ну он же прав. Не дело это...

— Хочешь — поговори с сыном сама.

— Да пошлет он меня, — вздыхает Евгения. — И не постесняется.

— Вот и я о чем. Пусть сами решают.

— Но вот мы же так не делали... Чего ждут — непонятно. Любят же друг друга, видно...

— Сейчас иное поколение, — пожимает плечами Баженов-старший. — У них как-то все по-другому.

_____________________

Любой мужчина подтвердит — мало что может сравниться по приятности с тем, чтобы проснуться от... минета. Особенно, если ты точно знаешь, где находишься, и кто именно рядом с тобой.

К тому моменту, когда Вик проснулся окончательно, некоторые части его тела уже жили совершенно самостоятельной жизнью и получали удовольствие. И... до чего же это приятно!

Ее прикосновения теперь совсем не робкие. Уверенная, жаркая ласка влюбленной женщины. И все это стремится к совершенно закономерному результату.

— Надя... Надя... пожалуйста...

Ему до сих пор бывает неловко, когда не получается сдержаться. И в этот раз Вику все же удается убедить Надю оторваться от своего увлекательного занятия.

Она скользит вверх по нему, глаза в глаза. Выражение в них одинаковое — одни голубые, другие синие, но одинаково затуманенные, полные желания и томления. Она медленно опускается на него. И синхронный вздох удовольствия вырывается у обоих.

— Дааа...

Ее движения постепенно убыстряются, становятся резче. Его руки скользят беспорядочно по ее бедрам, животу, груди. Глаза прикрыты, губ, наоборот, приоткрыты. Каким чудом он умудряется вспомнить — непонятно.

— Надя, Надюша, подожди...

Она продолжает двигаться. Его пальцы сжимаются на ее бедрах.

— Постой, пожалуйста... Мы же... Надя! — пытается на ощупать найти на тумбочке упаковку с презервативами, вместо этого с грохотом роняет мобильник, еще что-то.

Она наклоняется к нему. И, сводящим его с ума шепотом на ухо:

— Сегодня можно... День безопасный. Вить, я хочу тебя так... без всего... Так же приятнее...

-О, дааа... — его пальцы сильнее сжимаются на ее упругой коже. — А точно, можно?

— Точно...

— Ну, держись!

В одно мгновение диспозиция меняется, она под ним, но такое положение дел ни у кого возражения не вызывает. Они прижимаются друг к другу, близко, плотно, только они двое, и ничего нет между ними.

_________________

Он всегда просыпался раньше ее. И поэтому, обнаружив себя воскресным утром в постели в одиночестве, Вик удивился. Где Надя? Он потягивается. На кухне что-то звякает. А вот это неожиданно...

Надя действительно на кухне. У плиты. На его появление она резко поворачивается, яйцо падает из ее рук.

— Ой!

— Что так, страшно? — он улыбается.

Она смотрит на него растерянно и молчит. На ее босых ногах желтеет пятно разбившегося яйца.

— Не двигайся. Сейчас уберу.

Вик отрывает бумажное полотенце, промокает, аккуратно вытирает пальчики с темно-розовым лаком. Встает, заглядывает в кастрюлю, стоящую у плиты.

— Что это?

Надя по-прежнему молчит.

Половником зачерпнул тесто.

— Что собираешь делать, Надюш? Для блинов вроде густовато. Для оладий, наоборот — муки надо добавить.

Она вдруг всхлипывает.

— Ты знаешь... да... и как оладьи печь, и как блины...

— Тебе прекрасно известно, что я это умею... — он так привык к сладости и безмятежности их почти годичной совместной жизни, что сейчас не сразу понимает: с Надей не все в порядке. Встревожено: — Надь, в чем дело?

— Ты умеешь. А я — нет... — она смотрит куда-то мимо его плеча, какая-то странно беззащитная в домашних шортиках и футболке. — Я и готовить не умею... И убираться терпеть не могу... Ничего не умею толком, — судорожный вздох. — Даже предохраняться...

Ему требуется довольно много времени, чтобы сложить эти ее слова между собой. И прийти к совершено ошеломительному выводу.

— Так... — в голову звонкая пустота. — Так... иди-ка сюда...

На ощупь находит за спиной стул, садится, притягивает Надю к себе на колени. Она сидит очень ровно, и вся такая... как натянутая струна. И упорно не смотрит на него.

— Давно... знаешь?

— Две недели.

— А... — в голове по-прежнему мыслей ноль, — а... срок... какой?

— Восемь недель, — тон ее ровный, вот только взгляд по-прежнему прячет. — Это чуть меньше, чем два месяца.

— Я умею считать!

Она вздрогнула. Но вдруг посмотрела ему в глаза. Давно он в них не видел такого выражения. Гордость и раскаяние. Только у нее может быть так.

— Прости меня, Вик. Это я виновата, я одна.

— Ты так говоришь, будто я при этом не присутствовал. Насколько я понимаю, мы к этому одинаково... причастны.

— Да, но... Я, правда, думала, что день тогда был... безопасный. Не должно было быть... Но, почему-то...

— Бывает...

— Я аборт делать не буду! — в голосе ее вдруг прорываются эмоции. — Мне нельзя! Мне тетя Даша говорила, что мне следующую беременность обязательно надо вынашивать. Что после выкидыша может сформироваться привычная невынашиваемость! Что... — она вдруг прячет лицо в ладони, и оттуда, глухо: — Я понимаю, что это мои проблемы со здоровьем... и что мы не планировали пока... и что именно я виновата в том, что это случилось... но... но...

— Что ж ты так плохо обо мне думаешь, а? — Вик со вздохом притягивает ее, такую напряженную, словно чужую, к себе. — Чем заслужил? — шепчет на ухо. — Не планировали, да. Но в жизни не всегда случается так, как планируешь. А про аборт даже думать забудь. Не позволю.

— Правда?! — в ее голосе, в том, как мгновенно расслабилось ее тело в его руках, как тепло прошелся ее вдох по шее было столько... Что ответить Вик смог не сразу.

— Конечно. Это же наш... ребенок, — на эти собственные слова внутри что-то болезненно сжимается. Не от страха, но что-то схожее. И, вместе с тем, ощущение, что все делает правильно.

Она доверчиво прижимается к нему.

— Что будем делать, Вить?

— Что-что... — вздыхает Вик. — Как будто есть варианты. Идем в ЗАГС, подаем заявление. Ну, что там еще положено...

Надя вдруг замирает в его руках. А потом выпрямляется, обретая все ту же натянутую струнность.

— Вот не надо мне делать одолжений! Я не хочу, чтобы ты на мне женился только потому, что я имела глупость забеременеть! Уволь меня от своей благотворительности!

На этот раз он реагирует быстро, снова прижимает к себе, не дает встать с его колен.

— Надя... что ж ты такая...

— Какая?!

— Глупенькая, — снова ей на ухо. Она дергается, но он не выпускает ее. — Я люблю тебя, вредина. Ты же знаешь. Люблю безумно, давно и навсегда. Надюша, ну, правда же, ну что ты...

— Не нукай!

Вик смеется. А потом вдруг, серьезно:

— Надя, выходи за меня. Пожалуйста. Выходи за меня замуж, потому что я люблю тебя. А ты любишь меня. По-моему, это само по себе достаточно веская причина.

— Замуж? За тебя? — она смотрит на него искоса, все такая же напряженная.

— Угу.

— Надо подумать...

— В самом деле? — отточенным жестом выгибая бровь

— Да... — она смотрит на него из-под полуопущенных ресниц, постукивая по губам пальцем. — Ты готовить умеешь?

— Ты же знаешь, что умею.

— А убираться любишь?

— Не то, чтобы люблю... Но приходится.

— Ну а... на регулярный "куни" я могу рассчитывать?

— О, да! Определенно — да! — Вик не выдерживает и смеется. Притягивает ее к себе снова и шепчет в одуряюще пахнущие волосы. — С удовольствием.

— Ну... — Надя наклоняет голову с истинно королевским величием. — Тогда я согласна.

Они сидят так какое-то время — она на его коленях, прижавшись к нему, он крепко обнимает ее, касается губами темноволосой макушки. А потом Вик вдруг вздрагивает от пришедшей к нему неожиданной мысли.

— Надь, послушай!

— Да?

— А вот вас же с сестрами... трое? Это что, и у нас тоже, значит...

Надя смеется.

— Испугался, Баженов?

— Ну... Не то, чтобы испугался... Но к этому надо как-то... подготовиться.

— Папа говорит, что это через поколение передается. Вот его отец, наш дедушка Саша — он из двойни, их двое с братом было. А папа один. А потом нас вот у папы — трое. Так что... Скорее всего, двойня или тройня будет не у нас. А у нашего... ребенка.

— Ну вот! — с плохо скрываемым облегчением выдыхает Вик. — Пусть у него и болит потом об этом голова!

Надя снова смеется. А потом вдруг затихает.

— Вик, послушай... — ей почему-то ужасно хочется задать этот вопрос. Может, он неправильный и рано, но хочется — ужасно. Она так устала носить это все в себе одна, все эти две недели. — А ты кого больше хочешь — мальчика или девочку?

— Честно?

— Конечно.

— Не знаю. Не думал. В данный момент, — он целует ее за ушком, — больше всего я хочу... тебя. — Начинает целовать дальше, по нежной шее, а потом вдруг резко спохватывается. — Ой, прости меня! Я даже не спросил... — Виновато заглядывает в глаза. — Как ты вообще... себя чувствуешь? Там... вроде бы... как-то... не так... должно быть...

— Как это — не так? — поддразнивает его Надя.

— Ну, я не знаю... Тошнит, кажется! — торжествующе делится своими познаниями Вик. — Тебя тошнит?

— Нет, — Надя смущенно улыбается. — Я вообще ничего необычного не чувствую. Вот совершенно никаких изменений. Только... менструации не приходят. Я тест три раза делала! Думала, может, ошибка... И все время две полоски! А так... Все как обычно...

— Слушай... — Вик утыкается ей в шею носом, — а если ты уже... забеременела... то, значит, нам уже не надо предохраняться? И можно... вот так просто... без всего?..

— Можно, — Надя пытается спрятать улыбку.

— А... — он говорит все так же ей в шею, — тебе... тебе... можно? Мы... не повредим... — его рука вдруг скользит вокруг ее талии и ложится на живот, — малышу?

Они оба замирают от его жеста — такого интимного и так нужного им обоим. Потом она кладет свою руку поверх его.

— Вить... спасибо тебе...

— Я люблю тебя, дурочка.

— И я тебя, — пряча лицо с повлажневшими глазами у него на груди.

— А ты мне так и не ответила... Можно? Или нельзя?

— Можно, — она поднимает лицо и вдруг крепко целует его в губы. — Можно. И очень хочется, к тому же.

— Так какого черта мы теряем время? — он обхватывает ее крепко и встает, с ней на руках. — Если можно и хочется. Да еще и без презервативов.

Он осторожно выходит из кухни, поворачиваясь так, чтобы не задеть ею дверной проем.

— Вот, носи меня на руках, пока возможность есть, — довольно выдыхает Надя, прижимаясь щекой к его груди. — Потом стану толстой и тяжелой, и ты уже не сможешь.

— Я всю жизнь буду носить тебя на руках, — абсолютно серьезно отвечает Вик.

И она ему почему-то верит.

Эпилог. Единственный способ успеть на поезд — опоздать на предыдущий.

(с) Гилберт Кит Честертон

Оркестр играет "Strangers in the night". Посреди банкетного зала медленно кружится пара. Жених и невеста. Смотрят только друг на друга, не видят никого вокруг. Безупречно сидящий костюм и небрежные светлые кудри — у него. Она кажется в его руках невозможно хрупкой в обманчиво простом платье. И только самые близкие знают о том, что невеста уже будущая мама.

— Так, нет, ну я все понимаю... — Дашин голос звучит негромко, — я понимаю, с чего рыжая тут слезами уливается. Но от тебя, Юлия Юрьевна, я такого не ожидала. А ну прекратите реветь, обе!

— Ой, Даш, я не знаю... — Юлия аккуратно промокает кожу под глазами, стараясь не повредить макияж. — Наверное, старею. Что-то так расчувствовалась. Посмотри, какие они красивые... влюбленные. Наденька такая... как статуэтка фарфоровая.

— Кстати, Дарья, — Евгения тоже вытирает слезы, — ну разве это нормально...

— Только не начинай! — стонет Даша. — Сколько можно про одно и то же по сотому кругу...

— Но ты посмотри на Надю! — упрямо не унимается Женя. — Такая худенькая...

— Мать, ты будешь сильно расстраиваться, если я немножко прибью твою сватью? — Дарья обращается к Вере. — Тихомиров мне обещал помочь с алиби.

Вера в ответ лишь смеется.

— Хорош прикалываться, — ворчит Евгения. — Ну, ненормально это! По ней же даже не видно, что она уже на...

— Ты кому веришь?! Врачу акушеру-гинекологу высшей категории с тридцатилетним стажем?! Или своей паранойе? Сколько раз можно говорить — с Надей все в порядке. ВСЕ! Абсолютно. Включая прибавку в весе и анализы.

Женя вздыхает так, что Даше делается неловко за свою резкость.

— Ну, правда, Жень, — обнимает подругу за плечи. — Честное слово. У Нади все отлично. У нее нормальное женское здоровье, тот эпизод... прошел без последствий. Вон, посмотри на Веру Владимировну. Тройню выносила и не пикнула. Надя в маму. Ну? Веришь мне?

— Верю.

— Вот и хорошо. И перестань хлюпать, говорю тебе!

— Просто... — Женя вытирает выступившие в уголках глаз слезы, — так маленького... хочется... Знала бы ты...

— Знаю. Все знаю, моя хорошая. Не плачь. Все. Будет. Хорошо.

— Девочку хочется, — улыбается Евгения сквозь слезы. — Маленькую хорошенькую девочку.

— Ну... — тон Дарья нарочито безмятежен, — похоже, дети твое пожелание не выполнили...

Женя замирает.

— Как?! Что это значит?! Рано же еще, чтобы пол определять!

— Рано, — соглашается Дарья. — Но доктор Ольга Васильевна Буймович — кудесница. Видит то, что другие не могут увидеть.

— И?!

— Она не уверена на сто процентов, поэтому и Наде не сказала, когда УЗИ делала. Но на моей памяти Ольга ни разу не ошибалась. Поэтому...

Женя всхлипывает.

— Да что ж такое?! Тебе что ни скажи — ты все ревешь! Так расстроилась, что мальчик?

— Да нет, — Евгения смахивает слезы. — Вот просто сейчас я поверила, что он уже есть. Ребеночек Нади и Вити. Мой... внук.

— Так, слезы утираем, — командует Дарья. — Танец новобрачных закончился. Предлагаю пойти наших мужиков из-за стола вытащить. Чур, я танцую с Николаичем! Мне с ним переговорить надо.

_______________

— Хорошая свадьба, — довольно тянет Тихомиров. — Богатая.

— Так и гости, — в тон ему отвечает Стас, — солидные.

— Так, а ну хватит меня гнобить! Я всего два килограмма набрал!

— Что-то эти два килограмма как-то...

— Хватит! Вот свадьбу отгуляю и с завтрашнего дня сяду на диету.

— Ну-ну... с твоей женой только на диету садиться, — усмехается Стас.

— Вы тоже хороши! Вон какой банкет отгрохали! Похудеешь с вами, как же.

— Да успокойся, — смеется Соловьев. — Юрист должен быть солидным. А банкет — это дело рук Баженова.

— Евгения Андреевна суетилась, — отмахивается Олег. — Мое дело только кредитку предоставить.

— Впечатляет, — обводит взглядом зал ресторана Глеб. — Почем нынче опиум для народа? На двоих расходы пилили?

— У тебя практический интерес? — усмехается Стас. — Что, Колька жениться собрался?

— Женилка у него еще не выросла. Ординатуру пусть закончит сначала. Так что там с расходами?

— Все за счет Олега.

— Станислав скромно умалчивает о том факте, что подарил новоиспеченному зятю машину, — парирует Баженов. — Хотя лично я был против. Нечего баловать. Пусть сам зарабатывает.