— Значит, вы не были больны все это время?
— Я был болен до поездки. И, действительно, целую неделю пролежал бревном в постели. Все с надеждой ожидали, что меня наконец-то приберут к рукам мои рогатые сородичи, но, видать, огненная яма в те дни была набита доверху, поэтому черти решили попридержать мою никчемную душонку наверху, пока не освободится тепленькое местечко.
— Такое негостеприимство, наверняка, опечалило вашу родню! — заметила я. — Но вы можете хотя бы о своей жизни говорить серьезно?!
— Если серьезно — то сейчас я бы вовсю куролесил на аидовом пиру! Но мальчишка вовремя подсуетился и привез из Солсбери докторишку. А тот оказался головастее, чем местные шарлатаны, и проворнее старухи с косой.
— Вы могли умереть! И вы говорите об этом так беспечно, словно ничего не случилось!
— А разве что-то случилось? — простовато спросил старик и хитрюще подмигнул мне.
Я же упрямо нахмурилась:
— Значит, я должна благодарить врача за то, что он вытащил вас с того света.
— Кто бы вытащил оттуда его самого! — воскликнул старик и с ехидцей добавил. — У него маленькая слабость к морфию.
Я понимающе кивнула. А он продолжал, все более распаляясь:
— Из-за своего пристрастия докторишка и сам на живого не больно похож: тощий, как хворостина. Ходит — костями бряцает, а чихнет — так сдует в окно и не найдешь куда ветром снесло... Первое время я его от постели гнал, думал, что призраки посещать стали, значит час близок... Но гонору в нем, как у монаршего мопса, — сколько его ни прогоняй, а он все пятится тощим задом и тявкает, пока не охрипнет. Так и этот гиппократ, пока не влил в меня полбочонка микстур, не отстал. А его новомодный горчичник — "истинное средство от всех болячек" — все нутро мне, старику, выжег!...Мальчишка то специально этого кровопийцу приволок, точно знал, что вцепиться он в меня своими присосками! Да еще и позабавился, небось, глядя на мои мучения из-за этой пиявки... Но, ведь, как понял, что никому другому не одолеть моего упрямства!
Всю сознательную жизнь я пребывала в блаженном неведении относительно своей склонности к дурным поступкам. Однако в эти минуты я в полной мере осознала всю глубину своей испорченности. Ибо невыносимые страдания мистера Лемуэла вызвали во мне взрыв бурного веселья.
— А вы говорите, что некому о вас заботиться!
— Ха, этот несносный малец позаботится даже о дьяволе, если найдет в этом выгоду!
— Уж не о Дамьяне ли речь? — спросила я, озаренная догадкой.
— А кто ж еще осмелится ... — старик вдруг закашлялся, а когда приступ прошел, закончил, — осмелится действовать без указаний графа.
— А разве граф был против того, чтобы пригласить к вам доктора?
— Нет, но он не имел ни малейшего понятия, что собирается делать мальчишка. А тот в свою очередь даже не посчитал нужным поставить графа в известность.
— И что же сделал Дамьян?
— Да ничего ужасного, наоборот, спас мне жизнь, — признался мистер Лемуэл с кривой усмешкой на губах. — Мальчик спустил с лестницы шарлатана, который объявил, что мой механизм истерт до дыр, и надеяться не на что. Затем отправился в Солсбери, сказав Джордану (это дворецкий), что привезет доктора. Вечером на следующий день они приехали. Правда, докторишка пытался протестовать и шепотом поведал, что его вывезли силой. Но, когда он увидел меня, согласился, что его похищение было оправданным, и с рьяным усердием принялся за работу. Впрочем, усердие его было рьяным не от большой любви к работе. А от того, что похититель пообещал пристрелить его как вшивую собаку, если к утру я не почувствую себя лучше... Позднее мы узнали, что Дамьян загнал до смерти двух лошадей. Одна сдохла в конюшне сразу же, как только они прибыли в Китчестер. А другая прожила еще полночи.
— Стало быть, он так боялся за вас! — воскликнула я, пораженная рассказом. Вряд ли я могла когда-нибудь предположить, что Дамьян может испытывать столь сильные переживания и страх за кого-то другого кроме себя.
Старик скривился и покачал головой.
— Девочка моя, не питай иллюзий на счет этого сорванца. Еще ребенком он отличался своей горячностью и нахальством, и всегда умел добиваться желаемого, но скорее мир перевернется с ног на голову, чем Дамьян совершит что-то только во имя бескорыстных чувств.
— Но что ему потребовалось от, простите, немощного старика?
— Вот уж знать не знаю, ведать не ведаю! — весело соврал он, и все внимание обратил на свою любимую трубку. Несколько минут он сидел с закрытыми глазами и блаженно почавкивал, смакуя терпкий дым.
Я не решалась прервать его во время табачной медитации, но когда он открыл слезящиеся глаза, спросила, не скрывая своего волнения:
— По-вашему Дамьян бесчувственный интриган?
— Нет! Дамьян вовсе не бесчувственный. Иногда он бывает просто бешенным, и тогда даже я не могу влиять на него. Но какие бы страсти ни кипели в нем, он будет неотвратимо двигаться к поставленной цели, сметая на своем пути все преграды и вытравливая из сердца любое чувство, мешавшее ему.
— Но это невозможно! Сердце не ботинок, который можно снять и вытряхнуть, избавившись от чувств, как от мелких камушков.
— Ты, еще чиста и наивна, как полевой цветок.
— Возможно, мой жизненный опыт еще не достиг тех внушительных размеров, когда я могла бы судить о жизни со знанием дела. Но вы говорили, что Дамьян рос в нищете, может быть, все дело в этом. Когда приходиться бороться за каждый пенни, а соответственно и за свою жизнь, то невольно станешь расчетливым и циничным, запрятав в глубине души сокровенные чувства.
— Честно признаюсь, мальчишка хоть и большой негодник, но мне он всегда нравился. В моем окружении он единственный, несмотря на свою молодость, кто заслуживает уважения. У меня на него большие надежды! И очень надеюсь, что ненапрасные.
— И чем же, он заслужил такую почесть? — скептически спросила я.
— За многие годы в Китчестере появился хоть кто-то, кто может спасти эту рухлядь от окончательной разрухи. Естественно, мальчик не в силах сделать все, что необходимо для полного возрождения Китчестера, но у меня есть все основания надеяться, что он сможет вытащить семью из долговой ямы и вдохнуть в стены замка вторую жизнь.
— Я и не предполагала, что Дамьян имеет в замке такой вес, — я была удивленна этой впечатляющей характеристикой и не менее обрадованная ей. Сейчас я поняла, как мне безумно хотелось услышать о Дамьяне хоть что-нибудь положительное. — Одно время из-за деревенских слухов я думала, что он графский наследник, но в прошлом году Дамьян сам опроверг это, сказав, что только может им стать.
— Опроверг, говоришь? — мистер Лемуэл задумался, обмахиваясь котелком. — Никогда не замечал в нем стремление к честности. Можно предположить, он наоборот будет хвалиться своим возможным в будущем особым положением в Китчестере, даже если на данный момент он никто, всего лишь один из дальних родственников, живущих в замке.
— И, тем не менее, из ваших слов выходит, что он играет важную роль, и, во что мне верится с трудом, распоряжается в замке?
Старичок отрывисто расхохотался и в порыве стукнул по коленке рукой с трубкой, просыпав на штанину тлеющие крупицы табака. Резко замахав котелком, пытаясь смести крупинки, он раздул их еще сильнее, и в ноздри ударил едкий запах тления. Я торопливо стряхнула угольки с его ноги, пока старик не принялся тушить их, воспламенив еще сильнее.
— Вот увалень древний, — раздраженно буркнул под нос старик и, обращаясь уже ко мне, громко ответил. — Мисс, в Китчестере распоряжаются все, кому не лень оторвать свои затекшие кости от кушетки, и доставить себе тяжкий труд — открыть рот и произнести пару слов в приказном тоне. Была бы только хоть мизерная польза от этого несомненного таланта.
— Леди Элеонора должно быть против вмешательства Дамьяна в дела? Судя по вашим рассказам, она с особой кровожадностью относится к тем, кто посягает на власть в доме.
— Хе-хе, война между ними была с самого его появления, — захихикал старичок. — Самоуверенный мальчишка и надменная царичка, обнаружившая, что и ее приказы могут пролетать мимо ушей, а ее словам придавать столь мало значения, что тут же забывать их.
— Он намеренно злил ее?
— Еще как! Мальчишка делал все наоборот. Элеонора приказывает молчать, а он громко и фальшиво орет похабные песенки, от которых даже у меня скручивало уши, или вырядится в грязные лохмотья и давай, эдаким голоштанником, мельтешить у нее перед глазами — знает, что старуха всякую дрянь на дух не переносит! Случился даже такой анекдотец... Особое место в гардеробе Элеоноры занимают парики и шляпы, она сильно неравнодушна к ним. После очередной выходки Дамьяна старуха приказала морить его голодом, чтобы сломить "мятежный дух". Но Дамьян и не думал сдаваться — у него полно знакомых, таких же прохвостов, которые воровали для него еду. Да и сам он нередко прихватывал что-нибудь в замковой кухне или на деревенских базарах. В общем, этот суровый шаг только разгорячил его. Через пару дней из комнаты Элеоноры пропали все парики и шляпы. Искали по всему замку, пока кто-то не сказал, что вещи "разгуливают" вокруг замка. Мы все выскочили на мост и обомлели: на лугу паслись лошади, а на их головах церемонно сидели элегантные парики и роскошные шляпы, в которых заботливой рукой были прорезаны дырки для ушей. Нужно было видеть лицо Элеоноры, чтобы понять какое непростительное оскорбление нанесли ей. Лишь безоговорочное решение графа оставить мальчика в замке, спасло его от исправительного дома.
— Какой бы смешной не выглядела эта выходка, она действительно оскорбительна! На месте графа, я бы не пожалела розг и отлупила этого несносного, своенравного, нахального, грубого...
— Роби, если перечислять все эпитеты, которыми он, бесспорно, мог бы гордиться, так как прилагает огромные усилия, чтобы в глазах других казаться как можно хуже, то на наш век, боюсь, не хватит.
— Боюсь, я действительно немного увлеклась, — смутилась я собственного легкомыслия.
— Что увлеклась — это точно! — крякнул старик и, облизнув пересохшие губы, продолжал, — в конце концов, Элеонора смирилась. Поняла, что Дамьяна не сломить. Но она слишком умна, чтобы открыто бросать ему вызов. Его беспринципность пугает даже такую опытную склочницу... Хотя, уверен, у нее имеются продуманные в деталях планы, как извести мальчишку, но она ни за что не притворит их в действие.
— Почему же?
— Дамьян не скрывает, что считает Китчестер своей собственностью. Он бредит замком с той самой минуты, как только вступил в его стены. Уже сейчас он взял на себя управление всеми делами. А Элеоноре наплевать на эту серую груду камней, ее стихия — семейные интриги, где она властвует единолично, до тех пор, пока граф не скажет свое веское слово, что сейчас он делает крайне редко. Если Дамьян удовлетворится только замком, не касаясь семьи и титула, и решит за них все денежные затруднения, то старуха не будет против такого перемирия. Хоть и шаткого.
— Но как граф позволил мальчишке управлять поместьем?! — возмущенно воскликнула я.
Пока мистер Лемуэл заново раскуривал трубку, я поспешила высказать мучавшие меня вопросы:
— Мне не понятно, почему Дамьян считает замок своей собственностью, и почему граф не разуверит его. По-моему, он и так ходит надувшийся, как жаба, от собственного грандиозного самомнения — вот-вот лопнет, если кто-нибудь не усмирит его зашкалившее тщеславие... И вы еще не рассказали, как он попал в замок! И почему граф не осадит его, а терпит все его выходки и непомерную наглость.
— Кто бы укоротил твой непомерно длинный нос! — подмигнул мне старик.
— Я слышала это пожелание тысячу раз, но уверяю вас, еще не нашелся ни один смельчак.
— Похоже, одним носом не отделаться — надо укрощать твой строптивый нрав.
— О-о, тут потребуются титанические усилия! — напыщенно протянула я, и старик взорвался громогласным хохотом. Внезапно он резко прекратил смеяться и хитро скосил на меня свои маленькие глазки и лилейно произнес:
— Почему-то меня одолевают смутные подозрения, что в таком щекотливом деле достаточно будет и одного паренька. Но ни кого попало, а только самого несносного, своенравного, нахального, грубого... Я ничего не упустил в твоей оценке?
Он обернулся ко мне. В его глазах не было ни намека на озорство. Сейчас они не щурились с привычной хитрецой, а смотрели на меня серьезно и немного сурово. Я почувствовала, как мои щеки запылали от смущения, и я, сконфузившись еще больше, уставилась на свои руки.
Мистер Лемуэл внимательно смотрел на меня, но не прошло и минуты, как он опять расслабился и принялся за любимую трубку.
— Как я уже не раз говорил, граф Китчестер почти не вмешивается в дела. Сейчас он нелюдим, хотя в это трудно поверить, и ему многое безразлично, в том числе и семейные дрязги.
— Но почему? Ведь раньше...
Нетерпеливым жестом старик остановил меня и продолжал:
— Но, как ни странно, ему не безразлична эта древняя развалина, — он пренебрежительно махнул рукой в сторону серого замка. — Для Китчестера оказалось благом, что здесь появился Дамьян. Он молод, горяч, не боится труда и готов бороться. Знаешь, как он очутился здесь? Узнав от матери, что у его отца есть титулованные родственники, он, недолго думая, написал графу письмо. К тому времени его отец скончался от холеры, а миссис Клифер — инфантильная особа с якобы французскими корнями, — уже долгое время ходила в бывших актрисках и была не востребована на театральных подмостках. Хотя за всю свою карьеру пышнотелая Жаннин сыграла всего лишь две-три рольки четвертого плана... Когда был жив отец, его скромная должность младшего помощника в адвокатской конторе кое-как кормила семью. И еще оставались гроши на оплату общественной школы, где обучались дети бедняков... Мальчишка с утра до ночи шлялся на улице. Но именно это и помогло им выжить потом. После смерти отца Дамьян, двенадцати лет от роду, должен был заботиться о матери... Я практически ничего не знаю о тех двух годах его жизни. Знаю, что он околачивался в одном из притонов в Ист-Енде, где головорезы и убийцы — обычные завсегдатаи; место не самое подходящее для ребенка. Там он делал всю грязную работу за медяки и подзатыльники. А в одну тихую ночь притон накрыла полиция, была масса арестов — об этом даже писали в "Таймс"... Нет, нет, конечно, не думаю, что это Дамьян сдал шайку на Боу-Стрит. Если бы он захотел отомстить за побои, то сделал бы это иначе, чтобы все знали, что это его месть, а не под покровом анонимности... После он сменил множество работ — от разносчика газет и подметалы, до фабричного служки. Все это время его мать находилась в депрессии и никак не могла прийти в себя, чтобы заняться поисками работы. В четырнадцать лет мальчик написал графу. Письмо было всего из нескольких корявых строк с кучей ошибок, но оно удивило старика и последующие за ним события вернули ему интерес к жизни.
— А что было в письме? — нетерпеливо спросила я, так как мистер Лемуэл замолчал.
— Всего три предложения. В первом мальчик требовал, — старик ухмыльнулся, — чтобы граф позаботился о его матери. Во втором — сообщал, что согласен переехать с матерью в дом графа, чтобы не доставлять лишние неудобства, находясь вдали. И в третьем — ставил перед фактом, что свое пребывание в графском доме и заботу о матери он полностью отработает.
