Лия медленно повернулась. Её лицо, обычно озарённое лёгкой, любознательной улыбкой, было спокойно и серьёзно. "Речь о Леониде. О его действиях во время урагана".
Это не был вопрос. Ева почувствовала, как мышцы спины напряглись.
"Да. И о моём решении их не пресекать, а использовать".
"Я просмотрела запись совещания, — сказала Лия. Её слова падали чёткими, отмеренными порциями. — Твоя аргументация была логичной. Использование уникальной компетенции. Однако я проанализировала ситуацию с иного ракурса. Не операционного, а социально-эмоционального".
Ева поставила колбу, не отпив. "И к какому выводу пришла?"
"Твоя профессиональная оценка может быть верной. Но твоя личная вовлечённость создаёт искажение. Ты не просто используешь ресурс, Ева. Ты эмоционально инвестируешься в его реабилитацию. Это заметно. По твоим биометрическим паттернам, по твоим приоритетам. Ты переносишь встречу с нами из-за анализа его отчёта. Ты защищаешь его на совещании с риском для собственного репутационного капитала".
"Он помог сохранить "Биос-3". И мою жизнь, если уж на то пошло", — сказала Ева, и в её голосе впервые прозвучала грань.
"Я не отрицаю фактов. Я говорю о процессах. О процессах в тебе". Лия поднялась с кресла. Она была немного ниже Евы, но её прямая осанка и ясный взгляд создавали ощущение равенства. "Он — человек с глубоко архаичной психоструктурой. Его модели поведения основаны на иерархии, доминировании, упрощённых бинарных решениях. Контакт с ним — это не обмен опытом, Ева. Это заражение. Заражение тревогой, хаосом, сомнением в основах нашего мира. Ты сама говорила о страхе "статичности". Теперь он стал твоим катализатором. И это опасно".
"Опасно?" — Ева не могла поверить в то, что слышит. "Ты говоришь о нём как о вирусе. Он человек, Лия. Он прошёл через ад".
"И вынес из этого ада инструментарий, непригодный для жизни в саду, — холодно парировала Лия. — Ты пытаешься приручить дикое животное, забывая, что у него есть когти и клыки. И что даже прирученное, оно останется животным. Его присутствие дестабилизирует не только тебя. Оно влияет на нашу когорту. Ян сегодня отказался от совместной практики. Кирилл заметил твою рассеянность. Ты привносишь элемент непредсказуемости и конфликта в пространство, которое должно быть убежищем. Это эмоционально неэффективно. Это — риск для нашего баланса".
Ева смотрела на женщину, которую любила, с которой делила жизнь, планы, мысли. И видела не партнёра, а прекрасного, бездушного аналитика. Стена из прозрачного, небьющегося стекла выросла между ними за считанные минуты.
"Так что же ты предлагаешь?" — спросила Ева, и её собственный голос прозвучал чужо и устало. "Чтобы я прекратила с ним контакт? Сдала его Марку для очередной "коррекции"?"
Лия на мгновение задумалась, как если бы решала сложную, но интересную задачу.
"Оптимальным было бы его перевод на другой объект, где его навыки могут быть применены без такого плотного социального взаимодействия. А тебе — пройти сессию психоинтеграции, чтобы проработать триггеры, которые он в тебе активирует. Наша когорта может быть восстановлена. Но только если ты признаешь проблему и будешь готова работать над её решением. Вместе с нами. А не против нас".
"Против вас", — тихо повторила Ева. Эти слова повисли в воздухе, тяжёлые и окончательные.
Она больше не видела в Лии союзника. Она видела часть системы — совершенной, разумной, милосердной в своей основе, но безжалостной к тому, что считала угрозой своей целостности. И Лео был угрозой. А она, Ева, стала точкой его проникновения.
"Мне нужно подумать, Лия", — сказала Ева, отворачиваясь к темнеющему окну. В стекле отражалось её бледное лицо и фигура партнёрши, стоящей в центре уютной, технологичной комнаты, которая внезапно стала похожа на идеальную, стерильную клетку.
"Конечно, — ответила Лия, и её голос снова стал мягким, почти нежным, но это была нежность врача к пациенту. — Я буду в своей комнате. Если захочешь поговорить..."
Ева не слышала окончания фразы. Она слышала только тихий щелчок двери. И поняла, что трещина, о которой она думала утром, уже не трещина. Это — пропасть. И она стоит на одном её краю. А на другом — всё её прошлое, вся её уверенность, вся спокойная гармония, которую она когда-то считала счастьем. И она не знала, хочет ли, и может ли, сделать шаг назад.
Тишина в хижине после ухода Лео была иной, чем до его прихода. Раньше это была тишина завершённости, самодостаточного покоя. Теперь в ней вибрировало эхо чужих мыслей, чужих конфликтов, впущенных внутрь вместе с человеком из иного мира. Ирма не спеша убрала миску с кореньями, вытерла стол грубой тряпицей. Действия её были неторопливы, ритуальны, будто она не просто наводила порядок, а восстанавливала нарушенную гармонию пространства.
Она подошла к старому деревянному сундуку у дальней стены, откинула крышку. Внутри, поверх сложенных шерстяных тканей и засушенных трав, лежала стопка листов плотной, слегка пожелтевшей бумаги ручного отлива и толстая книга в потёртом кожаном переплёте с застёжкой. Дневник. Не цифровой лог, не облачное хранилище, доступное алгоритмам для анализа. Аналоговая память. Чернила, перо, неповторимый почерк, который никто, кроме неё, не мог бы с полной уверенностью расшифровать.
Она села за грубый стол, отодвинула керосиновую лампу, открыла книгу. Запах старой кожи, бумаги и едва уловимый — чернильной кислоты. Она обмакнула старое, но отлично заточенное гусиное перо в чернильницу и начала писать. Буквы ложились на бумагу угловатые, чёткие, без украшений.
"Сегодня приходил звёздный человек, — выводила она. — Несёт на себе холод и пустоту, как плащ. Но внутри — не хаос, а иной порядок. Жёсткий, как алмаз. Система видит в нём сломанную деталь. Ошибается. Он — контрольный образец. Тест на прочность".
Она оторвалась, прислушиваясь к ночным звукам леса: скрип деревьев, далёкий крик ночной птицы. Всё было на своих местах.
"Он нашёл метафору — "валун". Принял её. Это хорошо. Осознание своей природы — первый шаг к выживанию в чужой среде. Но валун неподвижен. Он же — движется. Ищет точку опоры. И находит её не в системе, а в её... агентах".
Перо замерло. Ирма смотрела на пламя лампы, в котором танцевали отсветы давно прожитых лет.
"Биоинженер. Ева. Она не валун. Она — почва у края канала. Уже пронизана корнями системы, но ещё живая, пластичная. Он, своей тяжестью, давит на неё, деформирует. А она, в свою очередь, пытается его обогнуть, прикрыть, ассимилировать. Не осознавая, что сама меняет форму. Из защитницы гармонии становится... мембраной. Границей. Местом, где идёт Negotiation (переговоры) между двумя типами порядка".
Она снова наклонилась над листом.
"Марк, психолог, боится. Но боится он уже не пациента, а явления. Пытается легализовать, взять в рамки. Это умно. Но он не понимает, что, давая явлению имя и место, он наделяет его силой. Система начнёт перестраиваться вокруг новой константы. Медленно. Невидимо. Но необратимо".
Ирма отложила перо, аккуратно закрыла чернильницу. Она не делала громких предсказаний. Она фиксировала наблюдения, как учёный, изучающий редкий, появившийся после долгого отсутствия вид.
"Они все думают, что решают проблему Леонида, — дописала она последнюю фразу. — На самом деле, он уже стал их проблемой. Потому что настоящая проблема — не в нём. А в них самих. В их готовности (или неготовности) измениться. Он — всего лишь щель, через которую заглядывает будущее. А будущее, как известно, редко бывает удобным".
Она закрыла дневник, застегнула застёжку, вернула его в сундук. Поднялась, подошла к небольшому оконцу, выглянула в темноту. Где-то там, среди света куполов "Биос-3", метались два потерянных человека, чувствуя нарастающее давление системы. А где-то в городе, психолог лихорадочно строил планы контроля.
Ирма вздохнула. Не от жалости. От понимания. Буря миновала, но давление в атмосфере продолжало расти. И она, старая и мудрая, знала: следующая буря придёт не с неба. Она зарождалась в сердцах. И у неё уже было имя.
Проектор над столом Марка отбрасывал чёткий, яркий прямоугольник текста — проект официального предложения. Заголовок: "О включении субъекта Вос Л.К. (идентификатор R-784) в программу внештатного консультирования по кризисному планированию на объекте "Биос-3". Язык был сухим, безупречным, лишённым каких-либо эмоциональных оценок. Марк вчитывался в каждый абзац, мысленно примеряя его на реакцию этического комитета.
"Уникальный оперативный опыт субъекта, полученный в условиях длительной изоляции и ограниченности ресурсов, представляет значительный интерес для оптимизации протоколов действий в нештатных ситуациях..."
"Формализация данного опыта в рамках консультационной деятельности позволит канализировать потенциальный дестабилизирующий потенциал в конструктивное русло, минимизировав риски неформального влияния..."
"Предлагается предоставить субъекту доступ к данным моделирования сценариев средней степени сложности, с обязательной последующей детализированной отчетностью по каждому предложенному решению..."
Каждое слово было щитом и оружием одновременно. Он не предлагал Лео власть. Он предлагал ему клетку с прозрачными стенками и сложным замком. Клетку, в которой тот, возможно, даже согласится жить, потому что она больше и удобнее прежней. И всё, что он будет делать внутри, будет видно, записано, оценено.
Марк коснулся виска, активируя имплантированный интерфейс связи. В воздухе перед ним материализовалось голографическое окно с именем и репутационным индексом куратора этического комитета "Синтеза" по вопросам реинтеграции — Элиас.
"Марк, — раздался спокойный, слегка металлический голос. Видеопоток был отключен по умолчанию, только аудио. — Предложение получено. "Каирос" предварительно оценивает вероятность положительного решения комитета в 72%. Аргументация убедительна. Вопрос: уверены ли вы, что субъект воспримет это как возможность, а не как попытку нейтрализации?"
"Уверенность — ненаучная категория, — автоматически ответил Марк, глядя на текст. — Данные показывают, что субъект нуждается в чётко очерченной функциональной нише. Текущая деятельность не удовлетворяет эту потребность, что ведёт к поиску неформальных каналов влияния. Предложение даёт ему нишу. С установленными границами".
"Границы, которые он может попытаться расширить, — заметил Элиас. — Его когнитивные паттерны демонстрируют высокую склонность к стратегическому планированию и тестированию пределов систем."
"Что и является причиной для его включения в контролируемое поле, а не оставления в неконтролируемом, — парировал Марк. — Здесь каждое его действие будет моделью для изучения. Даже попытка расширить границы даст нам данные."
Пауза на том конце линии была немного длиннее необходимого.
"Принято. Я внесу предложение в повестку заседания послезавтра. Ожидайте запроса на личное присутствие для дачи пояснений." Связь прервалась.
Голограмма погасла. Марк откинулся в кресле. Рациональная часть его сознания праздновала маленькую победу: шаг сделан, механизм запущен. Но в глубине, там, где таился страх, шевелилось неприятное ощущение. Он только что, своими руками, узаконил угрозу. Да, под контролем. Да, с благими целями. Но он придал "социальному ксеноморфу" официальный статус, впустил его в святая святых — в бюрократическую машину системы. Что, если машина не пережуёт его, а, наоборот, какие-то её шестерёнки начнут вращаться по-новому, под его влиянием?
Внизу экрана планшета тихо всплыло личное уведомление, помимо рабочих каналов. Сообщение от Артёма. Марк почти машинально открыл его.
"Марк, Алиса второй день спрашивает, когда мы все вместе пойдём в новый биодом с летающими рыбками. Ты обещал. Сегодня вечером освободишься? Или опять "Каирос", данные, срочный анализ?"
Текст был ровным, без явных упрёков. Но в слове "опять" читалась усталость. Та самая усталость, которую Марк сам приносил в дом, как запах чужого стресса.
Он замер, глядя на сообщение. Его пальцы уже потянулись к клавиатуре, чтобы набрать стандартное "Зависит от обстоятельств. Сообщу позже". Но он остановился. Перед ним на столе всё ещё светился проект предложения для Лео — документ о том, как взять под контроль чужую, опасную жизнь. А в личном сообщении — отзвук его собственной жизни, которая медленно ускользала из-под его контроля из-за этой самой одержимости контролем.
Он медленно стёр стандартный ответ. Набрал новое сообщение, каждое слово давалось с усилием, как будто он программировал не текст, а неизвестный ему протокол.
"Артём. Постараюсь завершить всё к 19:00. Забронируй, пожалуйста, три билета на 19:30. И... передай Алисе, что рыбки нас уже заждались."
Он отправил. И сразу же, не дав себе передумать, утвердил и отправил в очередь на согласование и тот, другой документ — предложение для Лео.
Потом он выключил проектор. Кабинет погрузился в полумрак, освещаемый только полосками света из-под жалюзи. Он сидел в тишине, разрываемый двумя решениями. Одним — профессиональным, холодным, стратегическим. Другим — личным, неуклюжим, эмоциональным. И не был уверен, какое из них было для него большей аномалией.
Возвращение в кампус "Биос-3" всегда ощущалось как переход из одной атмосферы в другую — более разрежённую, но в разы более сложную по составу. Лео шёл по освещённой мягким светом дорожке, ведущей от леса к жилым модулям. Физическая усталость от гравитации и долгой ходьбы была привычным фоном, почти белым шумом. В голове же, напротив, стояла странная, кристальная ясность. Слова Ирмы — "валун", "фактор среды", "заставь обтечь" — вращались, как отполированные камни, обретая вес и форму. Это был не совет, а тактическая доктрина выживания на чужой территории.
Его жилой модуль был минималистичен до аскетизма: койка, стол, стул, шкаф для стандартной одежды, душевая кабина. Ничего лишнего, ничего, что могло бы стать точкой привязки. Он включил свет и сразу же увидел, что планшет на столе, обычно находившийся в спящем режиме, активен. На экране горели два новых уведомления.
Первое — официальное, с печатью департамента психологической интеграции и криптографической подписью Марка. Заголовок: "Предложение о сотрудничестве". Лео не сел. Он взял планшет в руки, стоя посреди пустой комнаты, и начал читать. Глаза бегали по строчкам, выхватывая суть: "внештатный консультант", "кризисное планирование", "доступ к данным моделирования", "обязательная отчётность". Текст был выверенным, как техническое задание. В нём не было ни угроз, ни просьб. Было предложение сделки.
Уголок его рта дёрнулся в подобии улыбки, лишённой всякой теплоты. Тактическая доктрина сработала быстрее, чем он ожидал. Они не стали дробить или выбрасывать. Они предложили нишу. Контролируемую нишу. Он мысленно примерил на себя эту роль. Консультант. Не работник, не пациент. Специалист. Это давало доступ. Это снимало часть унизительного покрова "трудотерапии". Но это же навешивало новые цепи — отчётность, наблюдение, оценку каждого шага.
