| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Понял.
Так что Энакин позволил йуужань-вонгскому воину воткнуть эту штуку в свое тело, стараясь не морщиться, когда она укоренялась. Он сконцентрировался на распознании первого же признака — любого признака — того, что его воля ушла от него.
Когда Рапуунг закончил свое дело, Энакин чувствовал себя изнасилованным, как будто его тело превратилось во что-то омерзительное, но все же чувствовал, что контролирует себя. Пока что.
— Где можно спрятать мой световой меч? — спросил Энакин. Рапуунг еще в джунглях заставил его выбросить одежду и снаряжение. Сломанное оружие было единственным имуществом, которое у него осталось.
— Он неисправен.
— Я знаю. Где можно его спрятать?
Рапуунг на миг заколебался.
— Здесь, — сказал он. — В дальнем углу водосборника. Его никто не заметит в органическом материале дна.
Энакин с неохотой последовал совету Рапуунга. Было больно смотреть, как световой меч, который он сделал своими руками, погружается в воду. Но с мечом его бы сразу схватили, и все.
* * *
Через несколько минут Энакин оказался в окружении йуужань-вонгов — их здесь были сотни. Они с Рапуунгом покинули большое строение через тот самый проход, через который туда заплыла живая лодка, и пошли вдоль набережной, проложенной параллельно каналу. Последний, как заметил Энакин, изгибался в сторону реки.
Между рекой и комплексами-дамютеками располагались трущобы — те самые, которые Энакин видел с горной гряды. В отличие от аккуратных строений, жилища эти были разбросаны как попало — группа органических куполов и полых цилиндров, испещренных отверстиями. В большей части домиков на вид едва хватало места, чтобы спать, и Энакин не видел, чтобы много народа входило или выходило оттуда. Большинство здешних йуужань-вонгов внешне походили на рыбака, убитого Рапуунгом. У них было мало шрамов или не было совсем. Некоторые отличались уродливыми и гноящимися рубцами, как у Вуа Рапуунга, и на всех были такие же набедренные повязки, что носил Рапуунг, а теперь надел и Энакин.
Конечно, это была никакая не повязка, а что-то живое. Если оторвать ее от бедер, она потихоньку прикрекрялась обратно.
Кроме того, в ухе у Энакина был спрятан тизовирм, и речь окружающих долетала до него, как короткие проблески. Но почти никто не разговаривал. Все молча шли по своим делам, изредка вступая в зрительный контакт.
Энакин также обратил внимание, что он здесь не единственный человек. Людей было тоже изрядное количество, на теле каждого виднелся коралловый имплантат-ограничитель. Выражение их лиц было ему хорошо знакомо; оно колебалось от полной безысходности до простой жалости к себе. Время от времени Энакин замечал у кого-то в глазах огоньки, означавшие, что он или она все еще надеется на спасение. Как и йуужань-вонги, никто не удостоил его более чем коротким взглядом.
— Ты! — закричал голос сзади. Рапуунг обернулся, а Энакин сделал то же самое медленно и неуклюже, стараясь сохранять на лице такое же выражение, как у виденных им людей.
Окликнувший их йуужань-вонг оказался воином — первым воином, которого Энакин здесь увидел. Сохранять спокойствие стоило больших усилий: до сих пор стоять так близко к воину означало биться с ним насмерть. Смертельных поединков в жизни Энакина было более чем достаточно.
Воин вздрогнул, увиде лицо Рапуунга, и на миг показалось, что он сейчас поклонится. Затем его глаза превратились в обсидиан.
— Это ты. Мне сказали у ворот, что ты вернулся.
— Я вернулся, — подтвердил Рапуунг.
— Многие думали, что ты бежал от своего позора. Многие были рады, что больше не придется на тебя смотреть.
— Боги знают, что позора нет на мне, — ответил Рапуунг.
— Твоя плоть говорит об обратном, — возразил воин.
— Что ж, значит, это так, — сказал Рапуунг. — У тебя есть для меня распоряжения?
— Нет. Какое задание тебе дал твой исполнитель?
— Я как раз иду к нему за распоряжениями.
— График траления уже составлен на четыре дня вперед. Ты мог бы провести это время в жертвоприношениях и покаянии, умоляя Йун-Шуно о заступничестве. Можно вложить слово в ухо твоего исполнителя.
— Это очень великодушно с твоей стороны, Хал Рапуунг. Но мне не нужно покровительство.
— Дать время на молитву — это не покровительство, даже от богов, — отвечал Хал Рапуунг. — Ступай.
Он развернулся и сделал несколько шагов, потом вдруг остановился:
— Раб. Почему он тебя сопровождает?
— Я нашел его бродящим бесцельно. Я веду его к своему исполнителю, чтобы тот дал ему задание.
— Бесцельно, говоришь? Ты же знаешь, что в диких джунглях скрываются несколько джиидаев.
— Этот был здесь еще до того, как я потерялся. Он всегда был рассеянным.
Хал Рапуунг поднял голову.
— Так ли это? — Его голос упал до шепота. — Я слышал рассказ — слух, по сути — что одна из этих джиидаев вовсе не джиидай, а йуужань-вонг, каким-то образом одураченная их колдовством.
— Я ничего не знаю об этих слухах.
— Да. Они появились лишь недавно. — Воин сплюнул. — Иди к своему исполнителю.
— Иду, — сказал Вуа Рапуунг.
* * *
— Вуа Рапуунг, ты — «отверженный», — выпалил Энакин, как только воин оказался за пределами слышимости. Он держал при этом голову опущенной и старался не слишком шевелить губами.
Рапуунг быстро огляделся, схватил Энакина за руку и швырнул его в ближайшее строеньице. Внутри было уютно, но стоял какой-то кислый запах, как от немытого ботана.
— Я тебе говорил, чтобы ты придержал язык? — рявкнул Рапуунг.
— Ты должен был мне сказать, — ответил Энакин. — Если хочешь, чтобы я молчал, сделай так, чтобы я не удивлялся каждые десять секунд.
Рапуунг несколько раз сжал и разжал кулаки. Он скрежетнул зубами:
— Я должен играть роль «отверженного». Но я не «отверженный».
— Прежде всего, что такое «отверженный»? Только не говори мне это свое: “Они не достойны упоминания, этот корм для бант”.
— Они не… — начал Рапуунг и остановился. Закрыл глаза. — «Отверженные» прокляты богами. Их тела не способны правильно рубцеваться. Их раны плохо заживают. Полезные и почетные имплантаты, по которым различаются касты и которые отличают нас друг от друга, отвергаются их хилыми телами. Они бесполезны.
— Твои рубцы. Твои раны. Твои имплантаты сгнили.
— Я был великим воином, — сказал Рапуунг. — Командиром. Никто не сомневался в моей компетентности. А потом однажды мое тело предало меня. — Он принялся расхаживать взад-вперед, ударяя ладонями по кораллу и царапая их. — Но это сделали не боги. Я знаю, кто это сделал. Знаю, зачем. И она поплатиться.
— Женщина, чье имя ты мне запретил называть?
— Да.
— И она — та, кого ты хочешь убить?
— Убить? — глаза Рапуунга округлились, затем он сплюнул. — Неверный. Ты думаешь, что смерть, которая приходит ко всем — сама по себе наказание. Моя месть будет — заставить ее признаться в содеянном, чтобы все узнали, что Вуа Рапуунг никогда не был отвержен! Чтобы йуужань-вонги узнали о ее преступлении. Моя месть будет состоять в том, что я буду знать, что когда она умрет — как бы она не умерла — она умрет в бесславии. Но убить ее? Я не дам ей этой чести.
— О, — сказал Энакин. Обо всем этом он мог бы догадаться. Несмотря на всю скрытность Рапуунга, Энакин думал, что, по крайней мере, знает, что йуужань-вонг понимает под местью. Две короткие фразы уничтожили эти предположения, и все, что он знал о Рапуунге, разлетелось на куски.
— Пока достаточно моей крови в твоих ушах? — спросил Рапуунг низким, холодным голосом.
— Еще один вопрос. Воин, которого мы только что встретили. Часть твоего имени такая же, как у него.
— Как и должно быть. Он мой родич по яслям.
— Твой брат?
Рапуунг слегка наклонил голову в знак подтверждения.
— Мы сейчас пойдем к исполнителю. Я предположу, что ты раньше работал на расчистке полей для выращивания светляков. Эти рабы живут дольше всех. Мы встретимся, когда мне удастся это организовать, не навлекая подозрений. Играй свою роль. Не фальшивь. Используй свои способности, чтобы найти место, где держат другую джиидай. Мы увидимся снова где-то через семь дней. До того мы не обменяемся ни единым словом. Наблюдай за другими рабами. Разговаривай как они или вообще не разговаривай. А теперь идем.
Йуужань-вонг выглянул наружу, после чего вышел из домика, волоча Энакина за руку. Похоже, никто ничего не заметил. Вместе они направились к самому большому зданию, незаметные среди прочих рабов и «отверженных».
По крайней мере, Энакин на это надеялся.
ГЛАВА 24
Острая боль пронзила череп Энакина с такой силой, что ноги его подогнулись. Он упал на колени на черный лесной грунт, ощупывая голову в поисках раны. Было такое ощущение, будто лоб разрублен от челки до переносицы. Кровь щипала глаза и переполняла нос.
Но, когда Энакин поднес руки к глазам, ладони были чистые. Обветренные, покрытые волдырями, натертые — несколько дней он выдергивал из земли грубые сорняки — но не окровавленные.
Энакин опять осторожно потргал голову. Боль продолжала пульсировать, но теперь он почувствовал под пальцами неповрежденную плоть.
— Ты! Раб! — сообщил тизовирм в ухе, несомненно, переведя грубую ругань кого-то из охранников. Коралловый отросток слегка уколол Энакина в шею, и он понял, что ему приказано лечь. Он повалился на землю, как бревно, и стал судорожно дергаться. Это было несложно… при той боли, что уже гнездилась в его голове.
Когда Энакин решил, что уже достаточно отыграл свою роль, он встал на колени и вновь принялся за работу. Хватаясь за стебли обветреннымим, ободранными руками, он выдергивал траву с корнем.
Йуужань-вонги не желали видеть у себя никаких машин, даже таких простых, как мотыга. Кроме рабов, у них были биотические методы расчистки полей, но они, похоже, решили сперва извести всю свою рабсилу.
Взяться за стебель, расшатать его, вытянуть из земли. В десятимиллиардный раз.
Боль все еще гудела в черепе, понемногу отступая. Энакин начал различать детали в хаотических сполохах.
Это было не его лицо, не его кровь, не его боль. На самом деле резанули Тахири. Она была вся в шрамах, как йуужань-вонг.
Это было уже слишком. После ее захвата Энакин периодически улавливал ее боль. Иногда это было словно зуд, иногда — как горящий метанол, вылитый на нервы. Но на этот раз было что-то настоящее, глубокое. Энакин ощущал ее дыхание и ее соленые слезы. Он как будто снова держал ее за руку, как в тот последний момент мира и покоя, которым они наслаждались вместе.
Вот только она была вся в крови, а он здесь занимался вырыванием сорняков. Если бы меч был исправен…
Но это уже проблема, верно? Или одна из них. И до встречи с Рапуунгом оставалось еще несколько дней.
— Раб! — амфижезл легонько хлестнул Энакина по спине, и ему пришлось собрать все свое самообладание — так хотелось прыгнуть на охранника, отобрать у него амфижезл и поубивать всех йуужань-вонгов в поле зрения. “Что они с тобой делают, Тахири?” Но Энакин сдержался и встал в смиренную позу, руки по швам.
— Иди с этой “отверженной”, — сказал охранник.
Энакин повернулся к означенной особе — молодой женщине без видимых шрамов. Она выглядела совершенно уставшей, но в глазах ее была заметна определенная живость, которая отсутствовала у многих «отверженных».
— Идите на третье поле светляков, что ближе всего к периметру. Покажешь ему, как собирать урожай.
— Чтобы выполнить норму, мне нужно больше, чем один худосочный раб, — сказала женщина.
— Ты считаешь, что твоя работа — спорить со мной? — рявкнул воин.
— Нет, — ответила “отверженная”. — Я думала, назначать рабочих — это работа префекта.
— Префект сегодня занят. Или ты предпочитаешь выполнять норму одна?
Еще миг женщина продолжала вызывающе смотреть на воина, потом неохотно склонила голову:
— Нет. Зачем ты так со мной поступаешь?
— Я обращаюсь с тобой так же, как со всеми.
Женщина нахмурилась, но ничего не ответила. Вместо этого она сделала знак Энакину:
— Пошли, раб. Нам далеко идти.
Энакин пошел за женщиной, пытаясь восстановить контакт с Тахири. Она была по-прежнему жива — это он мог сказать с уверенностью — но теперь она была дальше, чем звезды.
Как будто она умышленно блокировала контакт.
— Как тебя зовут, раб? — спросила женщина. Это оказалось так неожиданно, что Энакин споткнулся.
— А?
— Я прошу прощения, но с чего это йуужань-вонгу захотелось пачкать свои уши именем раба?
— С чего это раб вообразил, будто дерзость может остаться безнаказанной? — ответила женщина.
— Меня зовут Бейл Ларс, — сказал Энакин.
— Что с тобой, Бейл Ларс? Я видела, ты чуть не упал. И этот грязный Вази тоже видел. Потому-то он и послал тебя со мной, чтобы я не смогла выполнить свою норму.
— У него на тебя зуб, что ли?
— Пуул. У него на меня кое-что другое, но он не дождется.
— Правда? А я подумал… — тут до Энакина дошло, что он ляпнул, и он не закончил фразу.
Но женщина сделала это за него:
— Что ты подумал? Что я не откажу воину?
— Нет, вовсе не это, — сказал Энакин. — Я полагал… я думал, что для них, для остальных йуужань-вонгов, я имею в виду… ну, что вы, «отверженные», не должны быть для них желанными.
— Мы не являемся желанными для нормальных, даже друг для друга. Но Вази ненормальный. Он любит слабых. Он может приказать «отверженному» сделать то, чего полноценный никогда не станет делать, и не захочет делать, и не захочет, чтобы это было сделано.
— Но он приказал тебе, и ты не подчинилась?
— Он знает, что если он прикажет мне, я заставлю его убить меня. Поэтому он не стал мне приказывать. Он хочет, чтобы я сама пришла к нему. — Женщина замолчала и сердито опустила взгляд. — И вообще, это не твое дело. Не забывай: что я для них — то же самое ты для меня. Однажды Йун-Шуно дарует мне избавление, и мое тело примет шрамы и имплантаты. Я стану полноценной, а ты навсегда останешься никем.
— Ты действительно в это веришь? — спросил Энакин. — Мне кажется, что нет.
Женщина ударила его, довольно сильно. Когда он никак не отреагировал на боль, она задумчиво кивнула головой:
— Крепче, чем я думала. Может, мы и сумеем выполнить мою норму, — сказала женщина. — Если ты мне поможешь, я найду для тебя какую-нибудь награду.
— Я сделаю это исключительно для того, чтобы расстроить Вази, — ответил Энакин. — Хотя я могу и передумать, если ты будешь меня бить.
— Ты говоришь непристойности и не ждешь за это наказания?
— Я не знал, что это непристойности.
— Я слыхала, что вы, рабы — неверные, но даже неверные должны знать богов и их истины.
— Я думал, именно незнание и делает меня неверным, — сказал Энакин.
— Пожалуй. Это глупо, и я раньше никогда не разговаривала с неверными, как сейчас… — Женщина замялась. — Это… интересно. Возможно, мы сможем скоротать время, пока будем работать. Ты можешь рассказать мне о своей планете. Но придержи язык: может, я и “отверженная”, но я не опустилась.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
