Скс Режим бога 1-я книга

— Как хорошо, что Вы позвонили — я написал песню для женского голоса, и рискну предположить, что лучше Вас ее никто не исполнит!

— Э... Я, собственно, поэтому и позвонила... Знакомый журналист рассказал мне, что ты говорил о песне... — певица явно с трудом подбирала слова.

Тут до меня дошло, что не видя перед собой собеседника, я забылся и стал общаться в своей "взрослой" манере, что привело Сенчину в очевидное замешательство. Кстати... "Знакомый журналист" ей и мой домашний номер любезно дал?! Хе!

— Да, есть песня! Как мы могли бы встретиться, чтобы я Вам ее показал? — я был последовательно-наступателен!

— Встретиться... А она уже записана? — растерялась "Людмила Петровна".

— Нет, зато полностью готовы слова и придумана мелодия! Я напою, как сумею, а ноты подобрать труда не составит. — я излучал уверенность и деловитость.

— Ну, хорошо... А когда мы можем встретиться? — неуверенно задала она вопрос.

— Я могу подъехать через час в любое удобное Вам место.

— Хорошо. — ее голос стал звучать поувереннее, — Приезжай к нам в оркестр, на тринадцатую линию Васильевского острова, дом номер восемнадцать, и спроси на проходной меня — тебя проводят.

— Договорились. Через час буду! До свидания. — я положил трубку.

— Ну?! — истомившийся ожиданием, Леха жаждал новостей.

— Сенчина. Ждет нас через час, на Васильевском, тринадцатая линия. Поехали к тебе, переоденемся, потом погнали в Гавань — у меня там слова песни в тетрадке. А потом на тринадцатую линию.

Офигевший от такой новости, Леха осмотрел свою "рабочую" рубашку, и спорить с очевидным не стал...

Через двадцать минут, модные, причесанные, и с солнцезащитными очками на носах, мы уже ехали в Гавань. Я впервые одел "на выход" свой джинсовый костюм, и не мог не признать, вглядываясь в зеркало старого трельяжа Лехиной тетки, что "красота — страшная сила"! Также я "ограбил" киоск "Союзпечати", купив у изумленной продавщицы все оставшиеся номера "Комсомолки", "Ленинградки", "Сменки" и "Пионерки", и по пути в Гавань зачитывал хмыкающему Лехе статьи о себе любимом.

На пирсе обрадовавшийся гостям Митрич оживленно рассказывал солидно кивающему головой Лехе последние новости. А 'талантливый я', сидя на втором 'жилом этаже' нашего ангара, торопливо передирал с Айфона в школьную тетрадь свою будущую нетленку.

Заодно скоренько просмотрел три сайта с биографией Сенчиной. Из чего извлек информацию, что сейчас Сенчина работает солисткой в Ленинградском концертном оркестре, которым руководит Анатолий Бивис. Тот самый, который буквально заставил Сенчину спеть "детскую" песню про Золушку, благодаря которой она в итоге и прославилась. Впервые она ее спела в 1970 году, а в 1974 за нее же получила приз в Братиславе. Из оригинального в ее репертуаре был такой же детский "Лесной олень", и шикарный романс из кинофильма "Дни Турбиных". Зная наперед, можно сказать, что больше ничего хитового в ее жизни не будет. Но сейчас Сенчина очень популярна, молода и красива. Только ведь меня, по сути, интересует не она, а только один ее самый главный поклонник. Из этого и будем исходить...

Ровно в одиннадцать часов мы стояли на проходной в доме, где располагался Ленинградский концертный оркестр, а бабушка-вахтерша набирала диск телефона, косясь при этом на могучую фигуру Лехи.

Пришедшая за нами какая-то бесцветная девица в нелепом черном берете минут пять молча водила нашу парочку по длинным и темным коридорам, и наконец привела в небольшой пустой зальчик с черным роялем и тремя рядами обшарпанных кресел.

Так же не проронив ни звука, показала нам на сиденья, и ушла.

— Гостеприимно! — с прорезавшимся юмором прокомментировал Леха.

— За бутылкой пошла... — поддержал я почин.

— Какой бутылкой?! — затупил "большой брат".

— Ну, нас же с ней трое — грех не "сообразить"!

— Одна бутылка ситуацию не спасет... — философски оценил шансы девицы Алексей.

Мы вяло посмеялись.

Минут через десять ожидания дверь зала распахивается, пропуская целеустремленно шагающего невысокого человечка в мятых коричневых брюках и растянутой черной кофте. Его очки в черной оправе и толстыми линзами воинственно поблескивают, а редкие волосы, зачесанные на лысую макушку, завершают облик потрепанного, но не растерявшего задор бойцового петуха:

— Здравствуйте, юноша — так это вы у нас поэт и композитор? — слегка картавя, интересуется "петух", одновременно кивая Лехе.

— Здравствуй, Виктор! — раздается мелодичный голосок от дверей, — Извини, что заставили ждать — у нас была репетиция. — в зал входит Сенчина. Стройная, но женственная фигурка, обтягивающие модные джинсы, и распущенные волосы. Прям, картинка... Понимаю Григория Васильевича!

— Здравствуйте! Ну, право слово, какое ожидание? — выпендриваюсь я, — Позвольте представить — это Алексей, мой друг.

Большая фигура нависает над Сенчиной, бубнит "Оченьприятноалексей!", и... склоняясь, целует ей руку. Сенчина улыбается.

Поворачиваюсь к "петуху":

— Здравствуйте, Анатолий Самуилович. Да, это я поэт и композитор. Надеюсь, скоро очень известный поэт и композитор, возможно, с вашей помощью.

— Откуда вы меня знаете? — слегка обескуражено интересуется руководитель оркестра.

— Вы известный человек... — нейтрально отвечаю я. Не объяснять же, что его фото просто было на сайте про Сенчину, и попалось мне на глаза.

— Что ж, — берет себя в руки Бивис, — прошу к роялю — мы готовы вас слушать.

Он проходит к первому ряду кресел, садится сам, и делает приглашающий жест Сенчиной.

Я подхожу к нему, и сажусь рядом, через кресло:

— Дело в том, уважаемый Анатолий Самуилович, что я недостаточно хорошо владею инструментом. Поэтому мелодию могу либо просто напеть, либо кто-то сумеет исполнить мелодию с голоса.

Бивис недоумевающе смотрит на меня, и неверяще переспрашивает:

— Вы не умеете играть на рояле? Так как же вы хотите сочинять музыку?

Я стал слегка раздражаться. Тем более, что он был прав, и это задевало мое самолюбие:

— Видите ли, Анатолий Самуилович, — спокойно начал я, — в мире много людей, которые умеют играть на различных музыкальных инструментах — и единицы тех, кто может сочинить хорошую мелодию. Я = могу, и мне этого настолько достаточно, что я даже не планирую учиться играть на чем бы то ни было.

Бивис молча смотрит на меня. Видимо, поражается степени моего самоуверенного невежества. Про себя — поскольку все-таки молчит.

— Может, мы тогда послушаем песню? — неуверенно предложила занервничавшая Сенчина, прерывая затянувшуюся неловкую паузу.

— Извольте. — кивнул Бивис, и откинулся на спинку кресла, всем видом изображая, что он просто теряет время в такой ситуации.

Беру себя в руки — пока не время демонстрировать эмоции, и начинаю:

— Песню я написал как бы по мотивам "Золушки" и "Лесного оленя", специально под Людмилу Петровну. — я пытаюсь улыбнуться в сторону певицы — она так же натужно улыбается в ответ.

— Исполнение идет от имени девушки-девочки — она поет про маленькую волшебную страну, где царит добро, сбываются мечты, и где обитают все узнаваемые образы из детских сказок (цитирую по памяти с одного из прочитанных сегодня сайтов). Песню я так и назвал — "Маленькая страна".

И уже обращаясь непосредственно к Сенчиной, сказал:

— За голос не обессудьте — мысленно подставляйте свой, а найти музыканта, который положит мелодию на ноты, я смогу без проблем. — не без яда заканчиваю я. Бивис невозмутимо изображает Будду.

Раскрываю тетрадь со своими торопливыми каракулями, откашливаюсь, и негромко начинаю петь:

Есть за горами-и, за-а лесами маленькая страна-а,

Там звери с добрыми-и глазами,

Там жизнь любви полна-а,

Там чудо-озеро-о искрится, там зла и горя не-ет,

Там во дворце живе-ет жар-птица,

И людям дарит свет! (пам-пам-пам)

Ма-аленькая страна (пам-пам-пам), ма-аленькая страна (пам-пам-пам),

Кто-о мне расскажет, кто-о подска-ажет,

Где она, где она-а? ( пам-пам-пам)

Ма-аленькая страна (пам-пам-пам), ма-аленькая страна (пам-пам-пам),

Та-ам, где душе светло-о и-и ясно,

Та-ам, где всегда весна-а!

Бивис стремительно вскакивает с кресла и устремляется к роялю. Весь второй куплет он на ходу подбирает ноты под мой голос. Сенчина пересаживается на соседнее кресло и напряженно вслушивается. Припев я исполняю уже дуэтом с ней, под полноценный аккомпанемент.

Как она ни старается, но разобрать мои каракули в тетради не может = поэтому третий куплет я тоже исполняю в одиночестве, а припев в одиночку поет уже она.

Последняя нота стихает, и Бивис, стремительно поворачиваясь ко мне от рояля, задает вопрос:

— Вы, молодой человек, эту песню точно написали сами?

— Вот видите, Анатолий Самуилович. — с предельной наглостью отвечаю я — Первый попавшийся музыкант сумел подобрать ноты, а вы переживали...

— Вам не кажется, что вы хамите, молодой человек?! — Бивис зло щурит глаза.

— Это мне говорит человек, который только что предположил, что песню я у кого-то украл?! Или это говорит человек, который десять минут назад всячески давал мне понять, что я необразованное ничтожество раз не умею играть на рояле? — второй вопрос я произношу по-итальянски — и видя, что Бивис не понимает, повторяю его на безукоризненном английском. Этот язык он явно понял...

Бивис смущен. Сенчина растеряно хлопает глазами, переводя глаза с него на меня. Я встаю:

— Что ж, раз наше общение начинается со взаимных претензий и явного непонимания, я позволю себе откланяться. Всего вам доброго! — я иду к двери, за спиной бухают Лехины шаги.

Выходим, и за закрывшейся дверью слышу отчаянный фальцет Бивиса:

— Люда, верни его!..

* * *

...Люда "вернула".

Я дал себя уговорить не обижаться, и больше выпендриваться не стал. Зачем? И так хватил лишку с итальянским — но уж больно Бивис выбесил.

С третьего по пятый класс я занимался с учителями фортепиано, на дому. За три года их сменилось четверо, но ни один так и не сумел привить мне интерес к инструменту.

Поначалу я действительно хотел научиться играть на пианино, а затем занятия превратились в отбывание тяжкой повинности под давлением мамы. В квартире у нас стоял отличный немецкий инструмент "Perzina", девятнадцатого века, но ничего не помогало.

К концу пятого класса мама наконец потеряла последнюю надежду сделать из меня пианиста, и перестала мучить этим нас обоих и бесполезно спонсировать репетиторов.

В результате я всю жизнь мог неплохо сыграть "К Элизе" и "Крылатые качели", но это был мой потолок.

Потом, став взрослым, я иногда жалел, что так и не научился играть на пианино, но и только. А вот сегодня слова и реакция Бивиса меня задели не по-детски. И поскольку я не смог придумать другого способа его "уделать", то применил "итальянский вариант", так как справедливо предполагал, что английский талантливый еврей, скорее всего, знает. И ведь уел! Хе...

После моей "демонстрации", дальнейшее общение прошло до приторности вежливо. Мы все делали вид, что до этого ничего не случилось, и обсуждали чисто технические вопросы дальнейшего сотрудничества. Бивиса интересовало, зарегистрировал ли я текст в ВААПе, исполнялись ли ранее мои песни, есть ли у меня перед кем-нибудь какие-то обязательства, и наконец, есть ли еще песни "для Сенчиной"?

Я соответственно отвечал, что песню зарегистрирую — а если он поможет это сделать правильно, то буду признателен. Раньше мои песни не исполнялись, но теперь будут исполняться часто. Обязательства у меня есть только перед мамой и Родиной. Для Сенчиной я написал только одну песню — но жизнь завтра не заканчивается, и все возможно...

Почти каждый мой ответ его чем-то не устраивал — возможно тоном, а может, и содержанием, или тем, что я держался на равных — но Бивис мужественно давил в себе раздражение, и продолжал общаться весьма любезно.

Остановились мы на том, что я регистрирую песню в ВААПе, а Бивис мне помогает. Стихи будут мои, а в музыке мы будем соавторы. Сенчина вместе с оркестром разучивает песню и включает в свой репертуар.

Демонстративно дружелюбно распрощавшись с Сенчиной и Бивисом, мы с Лехой направились восвояси.

— Ты чего с ним воевать стал? — уже в машине поинтересовался Леха.

— Сейчас на место не поставишь — потом всю дорогу на шее сидеть будет! — раздраженно буркнул я. Результаты общения с парой Сенчина-Бивис можно было признать успешными только частично. Песню Сенчина петь будет, как и планировалось, а вот союзником, похоже, не станет — смотрит в рот Бивису. А могло получиться красиво! Сенчина поет мои песни стране, а в уши Романова — какой я хороший и талантливый. Ну, или хотя бы создает у того благожелательное отношение к моей персоне. А Бивис перекладывает мое музыкальное мычание на ноты, и его оркестр давит конкурента в лице оркестра Поля Мориа!

Но не получилось, и не получится — чувствую. И то, как лихо он записал себя в соавторы "моей" музыки, меня тоже сильно покоробило. Не то, что жалко — тем более, он и правда шустро подобрал мелодию — но некрасиво у ребенка кусок мороженого отбирать. А я еще и свой итальянский засветил впустую, дебил тщеславный.

Этими соображениями — ну, кроме итальянского — я и поделился с Лехой.

— Тебе жалко, что его фамилия будет перед песней стоять? — удивился Леха, — Твоя тоже там будет, а в словах так ты вообще один.

— Причем тут фамилия?! — я постарался сдержать раздражение, — Это деньги! Он будет зарабатывать на моей песне на концертах и гастролях — так еще и в авторские влез, крохобор...

— У тебя же много денег, ты сказал? — Леха, не отвлекаясь от дороги, бросил на меня быстрый взглял.

— Деньги, Леша, есть... Но они, как лакмусовая бумага — сразу поведение человека высвечивают. Ты услышал про деньги, но тебя волновало только одно — чтобы они не были криминальными. А он даже раздражение свое и неприязнь прятал, только бы их заработать, и еще у ребенка отжать кусок.

— Вить, сколько тебе лет? — спокойно спросил Леха.

— Четырнадцать. — "на автомате" ответил я, — Ты же знаешь, с чего такой вопрос? — спохватился я, сообразив про необычность вопроса.

— А рассуждаешь, как будто и всю правду знаешь, и всеми деньгами владеешь... — не отрывая глаз от дороги, так же спокойно сказал Леха.

Неожиданная догадка пронзила меня насквозь, и сердце учащенно забухало. Я молчал, пытаясь сообразить, что делать дальше.

— Может и знаю, может и владею... — слышу свой голос как бы со стороны.

— А мне ты тогда про деньги зачем рассказал? Я, может, тоже захотел бы "отжать", как ты говоришь... Не опасно разве? — голос Лехи звучал размерено. Большие руки спокойно лежали на руле, машину он вел совершенно спокойно, но мне уже все стало ясно.

— Опасно, конечно. Но ты человек другой — иначе бы не рассказал.

— Другой? — Леха криво ухмыльнулся, и остановился на светофоре, — А если б ты ошибся?

— А если бы ошибся — то просто застрелил бы. — стараясь сымитировать Лехино спокойствие, ответил я.