Фэнтези 2016 Кинопольский Волк

— Я смогу с вами связаться, если следствию потребуются более подробные показания?

— Они не потребуются. Если будет надо, я сам с вами свяжусь. Но следтствию ничего не потребуется. Потому что вы ничего не понимаете и никогда не поймёте!

— Хорошо. Воля ваша. Последний вопрос, можете не отвечать на него подробно. Как вы думаете, насколько эти убийства связаны с профессиональной деятельностью Олега Кинеля?

— А никак они не связаны. Вы, я вижу, думаете, что чтобы управлять такой махиной нужно быть каким-то необыкновенным зверем. А он такой же зверь как вы, или я. А я вот увидел его в полной мощи и понял: он не просто в той же плоскости что и я, он и думает как я. А сил у него больше, поэтому в случае чего я ему вчистую проиграю. Поэтому я перестал думать, быстро вышел и уехал, а теперь ещё и умер — для надёжности. Вы не там копаете. Вы думаете, что если я сидел с ним в одном кабинете, то так вот сразу все тайны увидел? Всё, что в клубе у них — оно как за кулисами. Те убийства начались за кулисами, и эти убийства начались за кулисами. Там свои мотивы, которые мне и вам понимать не положено. А вы всё ищете подкопы, и кто ему мог мстить. Кравшеня не может мстить уже сейчас. А мне незачем. Даже если я его убью, акции ко мне не вернутся. Он всё у меня скупил. Теперь проваливайте.

— Благодарю вас, что покинули мир мёртвых ради этого разговора.

— Я призрак. Мне не привыкать.

Курбинчик выбрался наружу. Дверца бесшумно скользнула обратно и в тот же момент машина тронулась с места, обдав его едким дымом.

Возвращаясь к остановке, следователь достал блокнот и принялся набрасывать там схему.

— Я думаю, у них там что-то наподобие секты, — сообщил он Росомахе, — Возможно, связано с Церковью Воссоединения, но действовало задолго до неё. Со своими обязательствами и ритуалами. Например, на погребения приглашают только своих и обряды явно не каноничные. Внутри — то, что называют протестантской этикой. Поэтому убивать могут и на ритуальной почве.

Росомаха смотрела в совсем другую сторону.

— Что там такое?

— Волк. Первый раз в жизни вижу волка в городе.

Она указала в траву. Курбинчик пригляделся и разглядел огромную тёмно-серую собаку, похожую на немецкую овчарку, с почти жёлтыми лапами, немного разодранным ухом и шрамом на плече. Собака смотрела на них из травы довольно недоверчиво, хотя явно не собиралась бежать.

— Волк. Смотри, какие лапы. Хотя, возможно, помесь с собакой. Обычно волк человека боится.

— Может, из зоопарка?

Курбинчик был их тех, кто никогда не стал бы спорить о биологии с аспиранткой Крапивника.

— Сомнительно. Я там такого не видела.

Волк ещё раз посмотрел на них, потом повернулся и затрусил в сторону леса. Росомаха последовала за ним. Курбинчик присоединился.

— У нас в лесах волки есть, — торопливо сообщала аспирантка, — Из заповедника приходят. Но в городе вижу впервые. Лесные животные вообще не любят бетона и больших городов. Единственный случай на моей памяти — это десять лет назад, в Ламочкино. На улице Павлова, где теперь собачий питомник. Там лес подходит почти к самому городу и однажды утром, часа в четыре оттуда вышел лось. Из заповедника ушёл, наверное. Прошёл по тротуару, дошёл до гастронома, посмотрел в витрину — а с той стороны на него тоже лось смотрит. Витрина была ещё старая, советских времён и с зеркалом. Ну, лось решил защитить территорию и как бросится на конкурента. Стекло — вдребезги, зеркало — вдребезги, лось весь в опилках и на первой полосе. А гастроном с тех пор называют Лосиным.

Волк перемахнул через железную дорогу и начал спускаться в овраг. Росомаха и Курбинчик остановилсь на насыпи.

— Наверное, он ручной, — предположила Росомаха, — Бывали случаи, когда люди растили волков. Наверное, он ведёт нас к хозяину. Хотя это странно. Но он не похож на волка, слишком громадный. Хотя все формы именно волчьи.

Тропинка просматривалась хорошо. Она пересекала прогалину и уходила в цепкие, непокорные кусты.

— Ты видишь где-нибудь волка?

— Вот он, — Росомаха указала пальцем куда-то в зелень, — по кустам плутает. Интересно, зачем. А вот ещё один. И ещё. Да тут целая стая!

Действительно, светлые пятна шебуршали в кустах то тут, то там, словно патрулируя границу леса.

— Странно, ещё, что они южные, — Росомаха продолжала приглядываться, — чёрные, жёсткая шерсть. Такие у нас не водятся. Может, и правда из зоопарка. Canis lupus cubanensis, классический, из Турции или Закавказья. Хотя под Москвой похожих тоже видели.

— Пошли отсюда.

— Что?

Курбинчик уже выбирался обратно. Росомаха последовала за ним.

— Отходим, отходим. Садись в машину.

Он почти перешёл на бег.

Машина была на месте. Курбинчик сел на водительское кресло и с наслаждением захлопнул дверь. Он тронулся так стремительно, что Росомаха не успела даже пристегнуться.

— Ты чего? Волков испугался?

— Да.

— Они ведут себя, почти как ручные.

— Вот ручные волки мне особенно не нравятся. Потому у них есть хозяева.

— Наверное, их просто в заповеднике прикармливают. Вот они и привыкли к людям.

— Я не знаю, кто их прикармливает, — Курбинчик делал поворот за поворотом, и поминутно оглядывался назад, словно за ним шла погоня, — но они очень хотят, чтобы мы за ними пошли. Нас собирались куда-то заманить. Я не знаю, куда. И мне это очень не нравится.

XIX. К пониманию творчества Станислава Лучевского

Это был уже другой лес.

Лакс всю дорогу то проваливался в сон, то пытался устроиться поудобнее, но всё равно запомнил ночную дорогу, какие-то шлагбаумы, и большой, подсвеченный фарами плакат "Заповедник "Дикий Лес" им. Ч. Дарвина". А один раз стена русступилась и он снова увидел Кинополь — огромная полоса домов спального района с ярко-жёлтыми огнями окон тянулась по линии горизонта, словно огромная крепостная стена. Потом пришла полудрёма и перед глазами раскинулся ещё один Кинополь — теперь уже с высоты птичьего полёта.

Город был словно начерчен на светло-серой доске толстыми чёрными линиями. Он превратился в большую овальную крепость, протянувшуюся от моря (Лакс его так и не увидел) до Воронянки. За водохранилищем начинался Южный лес, восточный край сливался с заповедником. А в центре города поднимался Волчий Дом, превратившийся в главную башню и когда на ней зажигали огонь, то волки всех окрестных лесов начинали выть. Таким был Кинополь — волчья крепость посередине лесов. И от этого становилось страшно.

Проснувшись, он увидел, что дверь машины распахнута, а снаружи идёт дождь и уже начинает светать. Лакс осторожно выбрался наружу, разглядел Копи (даже в перекинутом виде было заметно, какая она сонная), а потом и Лучевского. Они бежали к лесенке с железными перилами. Слабое, молочно-жёлтое сияние рассвета с трудом пробивалось сквозь пелену туч.

Рядом с лесенкой в траве белел кирпичный квадрат с табличкой "Малдеру, лучшему псу-фокстерьеру".

Поднявшись наверх, Волченя оказался перед деревянным домом в два этажа, увенчанным шестигранной башней. Башня напоминала часовню, какие часто попадаются в Прибалтике, но вместо креста её венчала жестяная пятиконечная звезда.

Ко входу вела аллейка с оградой на пузатых колоннах. Ограда поросла мхом, её венчали треснувшие чаши. Чуть дальше виднелись статуи — хитрого вида пионер, похищающий мяч и два юных волка, смотревших в лес. Волков Лакс узнал — похоже, именно эти поджарые и короткохвостые переярки с ещё не отросшей гривой попали на пять белорусских рублей 1992 года выпуска. Мама использовала такую купюру как закладку.

Наружная лестница вела на второй этаж. Копи и Лучевский уже поднимались. Видимо, это место тоже было им знакомо.

Лакс побежал следом. Мокрые ступени стонали под лапами, но, к счастью, не треснула ни одна. Видимо, здесь был пожарный ход.

А вот и дверь, на ней замок. Рядом открытое окно. Волченя прошмыгнул туда и очутился пропахшем в сыростью коридорчике с длинным рядом шкафчиков, какие бывают в детском саду.

— Ваша одежда.

Чемодан Копи и пакет со сваленной вместе одеждой Лакса и Лучевского мягко опустились на пол прямо за его хвостом. Волченя оглянулся, но так и не успел увидеть водителя — его шаги уже удалялись. Стало немного жутко.

Коридор заканчивался большой холодной комнатой, когда-то служившей холлом. Большой диван, столы, сдвинутые к стене, и тумбочка без телевизора. Судя по облупившимся цветам и ёлкам на стенах, раньше в этом доме был пионерский лагерь.

"Ну, вот и хорошо, — подумал Волченя, устроился на полу и задремал.

Его разбудил запах горечей гречневой каши и мяса. Посередине холла стояла тележка с большим, словно из полевой кухни чаном. В чане дымилась гречка с бараниной.

Рядом стоял Лучевский, в фартуке и с подвязанными волосами. Лицо такое, словно он стыдился этой необычной опрятности. В руках — миска. Легенда кинопольского андеграунда уплетала кашу с таким усердием, что, казалось, была готова слопать весь чан.

— Обманывают нас консерваторы! — сообщил он, — Написали на консервах гречка с мясом, а внутри одна гречка, а мяса на один зуб. Исправляемся вот. Изверги! Никакой заботы о потребителе.

Лакс заурчал и перевернулся на другой бок. Потом поднялся на ноги, обежал холл и кое-как скинулся.

— Ой, — Лучевский почесал затылок ложкой, — а я одежду твою забыл.

Пришлось, немного поёживаясь от холода, отправиться за одеждой в коридорчик со шкафчиками. Одеваясь, Лакс смотрел в окно. С белого, цвета простыни неба по-прежнему капал мелкий дождь, а вокруг лагеря шумели на ветру сосны.

А вот машины уже не было.

Лучевский наложил полную тарелку и теперь пытался вытащить на середину холла большое тяжёлое кресло. Кресло не поддавалось. А диван был занят, — на нём посапывала Копи. В форме человека она казалась удивительно милой и беззащитной. Такую хочется обнять, прижать к себе и не отпускать долго-долго.

Наконец, кресло подчинилось и подъехало к тележке. Лучевский тут же уселся на подлокотник и достал из кармана фартука уже знакомую тетрадку.

— Я вот думаю над образом Винни-Пуха. Мне Копи рассказывала, что у него есть какое-то систематическое значение в книге. Что он у себя там в лесу, как Пушкин в русской поэзии — всё освещает и за все отвечает. Поэтому Винни-Пух — он очень интересный. Он цельный, а люди сейчас расколоты.

Лакс задумался. Мысли поднимались из подсознания, как ил во взболомученной воде.

— Да, там есть жуткие эпизоды, — сказал он, — Иногда настоящий "Твин Пикс". Например, тот эпизод где-то в середине, когда Винни проснулся среди ночи и пошёл в буфет за мёдом, а за окном — ВОРРАВОРРАВОРРА. Это Тигра пришёл. Или ещё, в самом начале, когда они Слонопотама ловят. Лес этот туманный... до сих пор жуть, когда вспоминаю. Толкиен по сравнению с ним писатель для девочек. Во "Властелине Колец" том же всё прилизано и лакировано. Словно по ландашафтному парку гуляешь. Можно мир спасти почти не поцарапавшись.

— Есть ещё "Ветер в ивах".

— "Ветер в ивах"? Слышал, но не читал.

— Там про зверушек. Тебе понравится, ты же биолог.

— Значит, надо почитать. А Винни-Пух — это действительно хорошая история. Разноцветная такая, с подробностями, как вся английская литература, — на этом месте Лакс понял, что "Винни-Пух" — он действительно такой. И заговорил быстрее, чтобы не упустить мысли, которые того и гляди, начнут налетать на друга, — А ещё там лес замечательный. Помню, когда я жил ещё на станции, шёл через лес осенью, а под ногами жёлтая тропинка и на ней рыжие шишки. Как в той главе, где все звери ими с моста кидались.

— А ещё у Винни-Пуха творчество интересное! — Лучевский сощурился, ещё зорче вглядываясь в поэтическое наследие плюшевого медвежонка, — Стихи на уровне Введенского и Кузи УО. Там и панк, и постпанк, и психоделия, а ослик в конце вообще рэп читает. Это ведь тоже из народного творчества, только детского. А люди во времена Милна думали, что народное — это романсы или саги какие-нибудь про Беовульфов. Хотя те же саги профессионалы писали.

— Так человек устроен, — заметил Лакс, — если всё воспринимать целиком, то мозги перегорят. Или поумнеешь, а это ещё неприятней. Поэтому всё, что вдали или в прошлом, кажется размытым и однородным. Саги писал весь народ, соседей грабил тоже весь народ, а не люди специально обученные... Удивляться тут не стоит. Так устроено восприятие почти у всех животных.

— Угу, вот именно, что разные восприятия. И я пока не могу понять, какой должна быть песня с темой Винни-Пуха. Там должен быть особенный ритм. Например, такой, быстрый:

Винни-Пух сидит в стакане —

Он практически в Нирване.

Он пролез сквозь пень-колоду,

Вылил всю живую воду,

Выпил два бидона пива,

Съел три яблока и сливу,

Вышел пьяный на мороз

И — к Терминатору примёрз!!

Хотя Винни-Пух довольно упитанный, поэтому можно и попробовать медленный, вот такой (Лучевский перевернул страничку):

Винни-Пух стал великим дзен-мастером,

Он пугает детей Стратокастером,

Тома Уэйтса нередко он слушает,

И медовую водку он кушает.

Но это стихи только. Мелодии нет. А мелодия должны получиться плюшевой!

— Плюшевая — это чтобы плющило?

— Да. Ты очень верно всё понимаешь, молодец. Даже лучше, чем Копи. Она представляешь, не может понять, когда соло идёт в спираль, а когда простой линией! Несмотря на лингвистическую гимназию!

— Parbleu, — прошептала во сне Копи и перевернулась на другой бок. Волченя предположил, что ругается она только по-французски.

— А всё почему? — Лучевский отложил тетрадь и стал накладываться себе ещё каши, — Почему ты так хорошо всё это понимаешь? А очень просто! Потому что мы оба прошли через одно и то же. Это и даёт понимание. В гимназии ему не научат.

Лакс попытался вспомнить, через что, если исключить всю кутерьму последних двух дней, они могли пройти вместе. Но ничего не вспоминалось. Поэтому он спросил:

— О чём ты?

— Об операции, разумеется.

— О какой оперции?

— Ну ведь тебя оперировали!

— Ну, да.

— И меня тоже

— У тебя тоже приступы были?

— Какие приступы? Он тебя оперировал от ликантропии.

Волченя так и замер с ложкой в руке. Полузабытый, покрытый пылью кусок общей картины вдруг оказался как раз на своём месте.

— Погоди. Эти приступы были первыми признаками?

— Ага. У всех с них начинается. Причём не раньше полового созревания. Поэтому и не бывает оборотней-волчат.

— То есть он прооперировал меня, чтобы больше не перекидывало.

— Угу, и меня. Да вот только, как видишь, всё равно перекидывает.

— Я правильно понял он пытался так решить Большую Лунную Проблему через хирургию?

— Да. Твой дядя вообще был на этом задвинут. Лошадей ему мало, хотел до человека дойти.

— Человек — сложнейшее из животных.

— Да. Сначала собак резал, потом ему волков из заповедника привозили. Когда мой дед умер, уговорил семью отдать для опытов. Бирюкевич рассказывал, что когда твоего деда убили, он сначала переживал, зато потом, когда стали привозить ему на вскрытие других оборотней, сразу же пришёл в норму. А потом и до операции дошёл. Мы с тобой были первым экспериментом.