Главная роль

Сенатор с вольноотпущенником шагали плечом к плечу, в ногу. Головы — высоко подняты, губы — высокомерно сжаты. На лицах обоих написано презрение к смерти.

"Камикадзе!"

Только оказавшись чуть не в двух шагах, они заметили Максима. Разом остановились. Актер приветственно вскинул руку. Гефест покачнулся и всей тяжестью налег на плечо Марцелла. Благородный патриций даже не заметил такой вольности. Сенатор с вольноотпущенником стояли в молчании.

Максим поднялся и подошел к ним.

— Salve!

Тут оба разом обрели голос и закричали на весь Палатин:

— Ты жив?!

— Жив, — ответил Максим. — Император убит.

Марцелл с Гефестом схватили его под руки и бережно усадили. Гефест своим телом загородил от солнца, а Марцелл принялся обмахивать краем тоги. Оба хмурились с самым озабоченным видом: "Бедняга! Натерпелся! Бредит!"

Максим нетерпеливо вырвался.

— Домициан убит. Марцелл! Понимаешь? Убит!

Марцелл бросил быстрый, суровый взгляд на двери дворца. Увидел: часовые, неизменно охранявшие вход, исчезли.

Сенатор в мгновение преобразился. Точно солнечный луч скользнул по его лицу. Это была короткая вспышка торжества. Он не простил императору всего, что пережила Амата Корнелия, замурованная в подземном склепе. Марцелл крепко стиснул плечо Максима. Догадывался, кого должен благодарить.

Максиму было не до благодарностей. Сказал резко:

— Скоро все узнают. Начнется резня, расправятся с приближенными а заодно — и с невиновными.

Марцелл понял сразу. Преобразился. Перед Максимом стоял собранный, напряженный, готовый к битве воин.

— Нужен правитель, — сказал Максим.

Марцелл повернулся к Гефесту. Хромой вольноотпущенник сидел на ступенях в некотором отдалении. Плечи его поникли. Похоже, Гефест упрекал себя, что недостаточно верно служил императору, от которого видел только хорошее. Максим подошел к нему.

— Послушай. Цезарю уже не поможешь. Надо спасти его слуг.

Гефест обратил к нему больные, несчастные глаза. Явно не слышал сказанного. Сенатор быстро прибавил несколько слов — Максим не успел разобрать. Вольноотпущенник вскочил на ноги так проворно, что едва не упал.

— Спеши к Эмилию Тавру, — напутствовал Марцелл. — Его дом у самого Форума. Пусть отрядит гонцов к остальным сенаторам. Должны срочно собраться в курии.

Управитель заковылял прочь, не задержавшись даже, чтобы кивнуть в ответ.

— Сенатора Нерву не забудьте! — крикнул Максим.

— Почему именно Нерву? — полюбопытствовал Марцелл.

— Станет новым императором.

Выпалив это, Максим почувствовал, что сказал лишнее. Марцелл смотрел на него, вздернув брови.

— Откуда знаешь?

— Предполагаю, — попытался вывернуться Максим.

По губам Марцелла поползла ехидная улыбка.

— Уверенно предполагаешь! Кстати, Гефест поведал, как ты предсказал гибель Домициану.

Максим перешел в наступление.

— А что поведал Тит Вибий? Предупредил об опасности? Мол, меня схватили, на допросе могу проговориться. Я думал, ты заберешь весталку, спрячешь надежно. А ты вместо этого... Сам пожаловал на расправу!

— Я у тебя в долгу, — ответил Марцелл. — И сестра...

Максим затаил дыхание, но Марцелл оборвал себя на полуслове:

— Значит, император Нерва? Тогда скажи...

— Нет, — мстительно ответил Максим. — Ничего не скажу.

Они отправились на Форум.

На Палатинском спуске — широкой гранитной лестнице — встретили толпу рабов Марцелла. Увидев среди слуг бестиария, Максим проворно юркнул за спину сенатора. Вынести — после всего случившегося — еще и дружеские объятия было просто не под силу. Бестиарий понимающе ухмыльнулся и ограничился приветственным жестом.

Известие о гибели Домициана разнеслось по городу с невероятной быстротой. Со всех сторон к курии стекались толпы народа. Без помощи плечистых телохранителей вряд ли удалось бы проложить дорогу.

Гефест с Эмилием Тавром проявили расторопность: со стороны Священной улицы и Этрусского переулка показались паланкины сенаторов. С каждой минутой людей в белых тогах становилось все больше. Перед некоторыми следовали ликторы. Толпа встречала одних — приветствиями, других — улюлюканьем. Как понимал Максим, аплодисменты доставались недругам Домициана, свистки — его клевретам. "День назад, верно, было наоборот? Или римская голытьба смелее российской? Освистывает тех, кто у власти, а не тех, кто ее лишился?"

Сенаторы обменивались приветствиями. Были гораздо сдержаннее простолюдинов. Известие застало их врасплох: одних — за пиршественным столом, других — в термах, третьих — в библиотеках. Кто-то явился с загородной прогулки, торопливо отряхивал пыль с одежды, а рабы уже подавали аккуратно сложенную, спешно доставленную из дома тогу.

Друг с другом сенаторы здоровались вежливо, даже враги принужденно кланялись. Как еще повернется? Домициана ненавидели многие, но в сенате у него были и сторонники. Если престолом завладеет кто-то из них? Не следует забывать об императорской гвардии, преторианцах. Это девять тысяч мечей. Кого поддержат?

Максим расслышал слова Марцелла, обращенные к одному из сенаторов.

— Да, верно. Нерва в преклонных годах, слаб здоровьем. Но так ли это плохо? Главное сейчас — утвердить на троне нашего избранника. Понимаешь? Не доставало оказаться под пятой ставленника преторианцев! На досуге подыщем преемника достойнее.

"В учебниках говорится: Императором стал Кокцей Нерва. Однако не сказано ни слова, кому он обязан властью, кто первым подал за него голос".

Максим попытался разглядеть Нерву среди сенаторов, но это ему не удалось. Вероятно, он вступил в курию одним из первых.

Актер постарался выровнять дыхание, украдкой отер пот со лба. Всходил по ступеням курии, ступая сдержанно и величаво: сенаторы могли бы поучиться! Занес ногу, готовясь переступить порог. И тут, за последним из сенаторов, двери захлопнулись. Максим запрыгал на одной ноге, стараясь удержать равновесие. Был крайне раздосадован. "Помог одолеть Домициана, приблизил царствование Траяна. Можно сказать, укрепил Империю! И в благодарность — остался за дверьми?!"

Его донимало любопытство. Кроме того, мучил голод. Максим понял, какую совершил ошибку, взойдя на ступени курии. Отсюда было не выбраться. Вокруг раскинулось людское море.

Бестиарий заметил его кислый вид.

— Что?

— Хочу есть.

Бестиарий осмотрелся вокруг и присвистнул.

— Вовремя!

Потом бестиарий поднялся, примерился и, взрезая толпу плечом, устремился вперед.

"Ледокол Красин!"

Следя за бестиарием, упрямо прокладывавшим путь к дверям ближайшей лавки, Максим так увлекся, что не обратил внимания на далекий тревожный гул. Очнулся только тогда, когда бестиарий благополучно достиг лавки. Шум все возрастал, доносился со стороны Аргилета. Максим невольно повернулся в ту сторону, из-за колонны ничего не увидел, и снова принялся нетерпеливым взглядом отыскивать в толпе бестиария. Скоро заметил: держа над головой огромный лоток, на каких бродячие торговцы разносят всякую снедь, бестиарий пробирался сквозь толпу. Максим, затаив дыхание, следил, как огромный германец ловко балансирует лотком.

Но тут тревожные крики возросли так, что пренебрегать ими было уже нельзя. Максим выглянул из-за колонны. На эту же колонну и оперся спиной.

Отряд преторианцев приближался к курии. Солдаты двигались ровным строем, сомкнув щиты. Наступали быстро, размеренно, неумолимо.

Теснимые солдатами люди давили друг друга. Вслед солдатам неслись свист, брань, насмешки. Преторианцы хладнокровно прокладывали себе путь в толпе. В их уверенной поступи было что-то зловещее. Постепенно крики и стоны затихли. Только стук подбитых гвоздями солдатских сапог эхом разносился по площади.

Возглавлял колонну Касперий Элиан. Он был верхом, в посеребренных доспехах, в шлеме с белыми перьями.

У ступеней курии Элиан спешился. Кто-то из солдат подхватил поводья. Сопровождаемый четверкой воинов, растолкав ликторов и слуг, Элиан взбежал по ступеням. Требовательно постучал в двери.

На площади наступила тишина. Сенаторы не спешили отворять. Элиан снова забарабанил в дверь. Звук отразился от стен окружавших Форум зданий, усилился многократно, стал грозным.

Максим хотел вмешаться, но понимал, что упрямство Элиана не сломить. "Чего добивается?" Впрочем, было понятно: выдачи убийц. Максим тотчас представил скользящую, вкрадчивую поступь Энтелла, вспомнил бесцветный голос Парфения. Сумеет ли Домиция защитить верных слуг? И... станет ли защищать? Лишь спустя несколько минут Максим додумался, что опасность грозит и ему самому.

Сенаторы хранили безмолвие. Элиан повернулся к солдатам, оскалился. Еще минута, прозвучит приказ. Солдаты ринутся на штурм курии. Народ — на солдат. Начнется побоище.

Максим поглубже вдохнул и отделился от колонны. Сам еще не знал, что сделает. Одно понимал: медлить дольше нельзя. В это мгновение двери курии распахнулись. Появились сенаторы. Впереди — Нерва. Максим не сразу его узнал. Сенатор держался прямо, гордо развернув плечи. Будто сбросил десяток лет.

Рядом с ним выступал Марцелл. Именно он объявил, что "...от имени римского сената и народа императором провозглашен Марк Кокцей Нерва".

Марцелл был краток. Не перечислил ни заслуг, ни похвальных качеств избранника сената. Торопился назвать имя. Максим подозревал, что подобная церемония никогда прежде не свершалась столь поспешно.

Долгий гул прокатился по площади. В нем слились и возгласы радости, и вопли разочарования. Нерва вскинул руку, желая говорить. Крики пошли на убыль. В наступившей тишине голосом неожиданно глубоким, хоть и недостаточно сильным, новый император пообещал бесплатные раздачи вина и хлеба, игры и сражения в цирках — для народа; и денежные подарки — для солдат.

— Приветствуйте императора! — крикнул Марцелл.

Это была опасная минута. Солдаты слушались только своего командира. Элиан стоял в нерешительности. Признать или не признать нового императора? Оглянулся на солдат. По их лицам читалось, что преторианцам не терпится получить подарки. Элиан колебался. Нерва ему не нравился. Ставленник сената, точнее, противников Домициана. Значит, убийц не выдаст, армию не возвеличит.

Максим напряженно ждал. Тишина сгустилась, сделалась вязкой. Чем взорвется? Приветственными криками императору? Или из шеренги солдат вылетит копье, пущенное меткой рукой, вонзится императору в грудь?

"Нет, Нерва же властвовал в Риме! Выходит, убьют Элиана?"

Сенатор Марцелл спрятал руку в складках тоги, точно нащупывая оружие. Максим шагнул вперед.

Касперий Элиан снова посмотрел на солдат, на толпу, со всех сторон окружавшую маленький отряд, и вскинул руку. Приветствовал императора.

Тотчас восторженными криками разразилась вся площадь. Солдаты мерно ударяли рукоятями мечей о щиты.

Но Элиан не уходил. Только сошел на одну ступеньку вниз, по-прежнему преграждая дорогу императору. И приветственные возгласы скоро стихли. Тогда Элиан заговорил. Голос его был слышен в самых отдаленных уголках площади. Начальник гвардии требовал наказать убийц Цезаря Домициана и обожествить мертвого императора. На это Нерва ответил: "...людей, избавивших Рим от тирании, наказывать не за что. Равно как не за что воздавать почести Домициану. Сенат принял решение об уничтожении памяти ненавистного императора".

Элиан со свистом втянул воздух. Глаза его стали совсем белыми от ярости. Будь его воля, Нерва скатился бы по ступенькам мертвый. Но Элиан чувствовал, что упустил время. Подобное убийство уже будет не убийством одного из сенаторов, но — убийством императора. Труднее склонить солдат. А если и заставит воинов подчиниться, уйдут ли они от гнева разъяренной толпы? Элиан продолжал сжимать и разжимать кулаки, взглядом ощупывая долговязого Нерву. И тут, совсем рядом, у колонны, заметил прорицателя.

Головой, руками, всем телом Максим говорил одно слово: "Нет". Элиан не мог забыть, как прорицатель посулил смерть Домициану. А Нерве — власть; даром, что и Цезарь, и начальник гвардии покатились со смеху. У Элиана задергались губы. Максим еще энергичнее показал: "Уходи!"

Точно переломив в себе что-то, Элиан резко нагнул голову.

— Прикажи солдатам вернуться в лагерь, — сказал Нерва.

Элиан, развернувшись, сбежал по ступеням. Преторианцы покинули площадь.

Максим опять прислонился к колонне. "Вовремя успели". Сумей Элиан высказать требования раньше, чем сенат — выбрать императора, а Нерва — пообещать подарки, разыгралась бы трагедия.

Император, сопровождаемый сенаторами, отправился на Палатин. За ним вереницей потянулись зеваки.

По ступеням взошел бестиарий. Передал Максиму лоток со снедью, постоял, вытирая пот со лба, потом сел в тени рядом с Максимом. Неторопливо подкрепляясь пшеничными лепешками, сыром и финиками (медовые пироги погибли в толчее), они смотрели, как горожане медленно разбредаются в разные стороны.

Максим внезапно поперхнулся, закашлялся. Бестиарий в приливе дружеских чувств так саданул его по спине, что Максим едва успел разминуться с ближайшей колонной. Бестиарий в некотором смущении спрятал руки за спину, но Максим и слова не сказал. Думал о другом.

Сервия! Как он мог забыть о Сервии?! Ведь она еще ничего не знает. Счастье, если услышала о гибели Домициана. А если нет? До сих пор изнывает от ужаса за него?

За него? Максим отложил надкусанный ломоть, аппетит пропал сразу. Про Марцелла забыл? Еще бы! Так упоен был победой: кончиной Домициана, собственным спасением, что Марцеллу слова благодарности не сказал. А сенатор не на праздник собирался. Пришел на Палатин, рассчитывая своею жизнью выкупить жизнь его, Максима.

Актеру сделалось очень неуютно. Марцелл шел на верную смерть. И Гефест — с ним. Ничего бы они у Домициана не добились, ясно. Попусту сложили бы головы. И были готовы к этому, согласны. Не могли жить, зная, что он погибнет. А у него достало совести принять все, как должное.

Максим раскрошил остаток лепешки, бросил голубям. Ладно. Вечером увидит Марцелла с Гефестом, скажет все, что думает о них и о себе.

А теперь — Сервия. Прежде всего — известить Сервию. Максим повернулся к бестиарию, искоса за ним наблюдавшему. Понимал: лучше отправить вперед германца, а то сам он, после всех сегодняшних событий, плохой ходок.

— Сервия...

— Не тревожься о ней. Они с Корнелией давно уехали.

— Уехали? — тревога Максима переросла в смятение. — Куда?

— В Лаций, на виллу Сервии. А оттуда переберутся в Фалерно, в имение Марцеллов.

Посмотрев на онемевшего Максима, бестиарий прибавил:

— Сам понимаешь, там безопаснее.

Максим медленно перевел дыхание, стараясь подавить огорчение и досаду. Он рассчитывал в ближайшие часы увидеть Сервию, сказать ей, как превосходит она всех женщин на свете, как он ею дорожит, как стосковался. И в ответ надеялся услышать... Но бестиарий, конечно, прав. Как еще мог поступить Марцелл, отправляясь во дворец на верную гибель? Заставить, упросить, умолить сестру с весталкой бежать из города.