— Глубокая мысль!.. — На полном серьёзе согласился Гэлбрайтов.
— Думаю, что закрыть нашу дискуссию можно так!.. — Произнёс граф. — Чтобы простить, спроси себя, что ты хотел получить в этой ситуации и не получил? И смириться с тем фактом, что желание осталось неисполненным. Да, мир не упал к твоим ногам, и ты не являешься всеобщим любимцем. А если это так, то нужно больше ценить тех, кто рядом с нами.
— Золотые слова! — Негромко воскликнул князь, и поднял рюмку. — За умение ценить окружающих тебя людей!
-Разумеется, и они несовершенны в любви и могут испытывать к нам очень непростые чувства. — Не обращая внимания на тост князя, граф продолжал ораторствовать. — Но с ними мы можем обсуждать свои проблемы и говорить о том, чего бы нам хотелось. Не в форме ультиматумов, а форме диалога. Ожидая услышать: это я могу для тебя сделать, а вот это, извини, никак. Если это трудно принять, задумайся, не идеализируешь ли ты людей, не приписываешь ли им воображаемые возможности.
— Браво, князь! — зааплодировал Посадов.
Дьяков вдруг сунул руку за отворот пиджака и достал небольшую книжку. Пролистнул несколько страниц и прочёл вслух:
"Не будем же думать, будто мы, прощая ближнему, ему оказываем благодеяние, или великую милость; нет, мы сами тогда получаем благодеяние, сами для себя извлекаем отсюда великую пользу. Равным образом, если мы не простим ближним, то чрез это им нисколько не сделаем вреда, а себе приготовим невыносимую гееннскую муку".
— А это кто? — Спросил Посадов.
— Это святитель Иоанн Златоуст. — Ответил Дьяков, пряча книжицу.
— Ага, значит, Златоуста на память не помните? — Не удержался от колкости Гэлбрайтов.
— Чего Вы к нему прицепились? — Поморщился граф.
— Да так. — Замялся Гэлбрайтов.
— Так где же поставить запятую? Обидеться нельзя, простить? Или всё же: Обидеться, нельзя простить? — Спросил князь, бросая скомканную салфетку в пепельницу.
Слушая этих людей, глядя на их лица, я вспоминал совсем другую дискуссию, ту, на диком пляже, которая не шла ни в какое сравнение с, потрясающей воображение, эрудицией, умением держать себя и при этом ещё и шутить. Это было уже в конце нашего отдыха. Мы тогда приняли на грудь приличную порцию спиртного и спорили чёрти о чём.
— Я не пропагандист дамоклового меча. — Сказал он, слегка заикаясь.
— Так чего же ты тогда об этом говоришь? — Поинтересовался я.
— Я говорю о том, что ситуация сейчас меняется со страшной силой. Если хочется чего-нибудь экстраординарного...
— Митька, то, что вокруг меняется, нас совершенно не касается. — Перебил я его. — Абсолютно.
— Касается прямым образом. — Возразила Карина.
— Никаким. — Настаивал я на своём. — Абсолютно никаким.
— Ни фига себе заявочки?! — Возмутился Митька.
— Ну что изменилось оттого, что где-то стреляют? Что? — Потребовал я ответа.
— Что? — Переспросил Митька.
— Да, для тебя лично? — Уточнил я.
— Для начала цепная реакция. — Ответил он.
— Никакой. Абсолютно никакой. — Спокойно возразил я. — Для тебя лично ничего не изменилось.
— Ну, извините!.. — Он прожевал грибок, приложил салфетку к губам, добавил. — Я придерживаюсь иного мнения.
— Ты опять же рассматриваешь ситуацию с какого... — Начала Маша, но я её перебил.
— Я же спрашиваю: для тебя лично, — я сделал паузу, — что изменилось? Вот американцы начали войну в Ираке. Что изменилось для тебя лично?
— Мне? — Недоуменно переспросил он.
— В Афганистане идёт война. Что изменилось для тебя? Лично? — Я напирал.
— Ну, как же?! — Он улыбнулся. — Героин стал дороже!..
— Можно подумать, ты его покупаешь. Пока тебя не коснётся, ты не почешешься. А почешешься, никто и не заметит. — Продолжал я.
— Ха-ха! — девушки захихикали, отмечая удачную шутку.
— Да, накладно стало. — Поддержала Микешку подруга.
— Не, Митька, пока... — я подцепил на вилку гребешок и продолжил, — пока не коснётся конкретно тебя или твоего окружения всё, что вокруг происходит, тебе до фени.
— Позиция очень специфическая. — Отмёл мои доводы он.
— Это не позиция! — Попробовал я возразить.
— Когда уже коснётся тебя, — не замечая моей реплики, продолжал он, — непосредственно поздно пить боржом, когда почки отвалились.
— именно. — Вновь поддержала его подруга.
— На фиг, вдребезги и пополам. — Продолжал он горячиться.
— Хорошо! Хорошо! Хорошо! — Пытался урезонить его я. — Я не буду с девушкой спорить, она у нас ещё человек молодой...
— Это ты мне так мягко намекнул?.. — Вспыхнула Карина.
— Я у тебя спрошу, — я обратился к Микешке, тыкая в его сторону вилкой, как дирижёр своей палочкой. — Скажи мне, пожалуйста, а что изменится от того, что ты будешь знать о завтрашних событиях в мире? Для тебя лично? Внесёт изменения в твою личную жизнь? Никак.
— Я думаю несколько иначе. — Попробовала вмешаться Маша.
— Подожди. — Я отмахнулся. — Смотри. Вот возьмёт завтра и войдёт в нашу бухту американский авианосец. Для тебя это изменит что-то? Ты можешь противостоять этому? Нет.
Могу. — Сказал Митька.
— Нет. — Отрезал я.
— Могу. — Упрямо повторил он.
— Не можешь. — Возражал я.
— Могу. — Настаивал он.
— А вот и нет. — Ухмылялся я.
— Могу.
— Ну, как?
— А я пойду и скажу: америкэн бой!
— и всё?! — Слегка удивился я.
— Нет. Ёлы-палы, вдребезги и пополам. — Сказал он, и взялся за бутылку.
— Но ты этого не сделал ни сегодня, ни вчера, ни тем более позавчера. — Сказал я, загибая пальцы.
— Хорошо. — Вдруг согласился он. — Я возьму два литра коньяка и пойду к ним. И проведу диверсию.
— мало, мало. — С сожалением сказала Карина.
— Хорошо, ящик. — Сказал Митька, ничуть не задумываясь.
— Пожалуйста. — Согласился я. — Только их будет много.
— Я напою их вусмерть, и наши возьмут их тёпленькими. — Продолжал Митька.
— Ну, давай реально судить. — Слегка обиделся я. — Это реально? Что ты говоришь? Нет. Значит, о чём это говорит? правильно, ты городишь чушь. Следовательно, влиять на политику, историю, и так далее, ты в своём нынешнем положении не можешь.
— Но, реагировать на неё мы обязаны. — Сказал он устало.
— Ты лично можешь реагировать на что угодно, только это никак не отразиться на общем положении. — Возразил я.
— Хорошо. Но реагировать-то надо?! — Удивлялся он моей тупости.
— А зачем? — Спрашивал я у него.
— Действительно, а зачем? — Подхватила Маша.
— Тебе на голову летит кирпич. Ты его видишь, ты понимаешь, и остаёшься на месте. — Начинает кипятиться он.
— Он летит не тебе. — Не приемлю я.
— Подожди, Митя, подожди. — Снова пытается вмешаться Маша. — Хорошо. Вот сейчас ты рассматриваешь аспект ситуации с крайне негативной точки.
— Виноград, сливу, грушу, персик? — Предлагает Карина Маше.
— Нет. — Отказывается та.
— К сожалению, кругом... — Начинает он, но девушка перебивает.
— Хорошо. А если всё же найти во всём этом нечто позитивное? и попробовать всё-таки включиться в игру какого-то игрока?
— Я скажу только одно. — Восклицает он, поражаясь нашей тупости. — Позитивное, милочка, я вижу только одно — когда мы все здесь сдохнем — планета вздохнёт свободней. И наступит следующий этап развития. И это положительно!
— Подожди, подожди! — Заторопилась девушка. — Нет. Даже в ситуации Россия — Грузия — НАТО есть один позитивный момент...
— Да-а. — Согласился он, не слушая.
— Который ты, кстати, тоже в начале нашего застолья отметил. Все! И даже выпили за это. Это тот аспект, что Россия наконец-то становится на ноги, то, что Россия набирает силу. Так? — Горячо закончила она.
— Я сторонник имперских амбиций. — Сообщил Митька.
— Но ведь проблема не в этом!.. — Не выдерживаю я.
— Почему, к сожалению? — интересуется девушка. — Если этот маятник, эта ситуация кажется для тебя наиболее выгодной, наиболее позитивной...
— Не выгодной для меня, зато выгодной для планеты. — Бесцеремонно перебивает он.
— Правильно. — Соглашается она. — Давай так рассуждать: почему тогда в таком случае не двигать свои мысли, свои стремления именно в этом направлении?
— Стоп! Стоп! — Чуть не завопил я. — Господа! Вы опять занимаетесь демагогией!
— Хорошо. — Неожиданно согласился Митька.
— Вы откуда знаете, что это планетарное или нет? — Всё-таки не выдерживаю я. — Вы сейчас рассуждаете с точки зрения России...
— Это моё субъективное мнение. — Перебивая меня, веско объявляет Митька.
— Вы рассуждаете с точки зрения Россия — не Россия... — Пытаюсь не обращать внимания на его выпад я. — Россию загнали в угол, а когда загоняют в угол, всякий нормальный начинает сопротивляться.
— Правильно. — Растягивая гласные, согласился Митька.
— Вопросов нет. — Пытаюсь поставить точку я. — Здесь вступает в силу закон самосохранения. Это даже не обсуждается.
— И не только. — Бубнит он себе под нос.
— Объясни мне другое. — Настаиваю я. — Ты говоришь: "Украина — кирпич на голову...". А я отвечаю, в данном конкретном случае реально ты на события внешние влиять не можешь. Никак. Оттого, что ты будешь возмущаться, ругаться, материться, топать ногами, кричать... Ничего не изменится.
— Да-а. — Снова соглашается он.
— То есть, на сегодняшний день ни ты, ни я, ни все мы вместе реально влиять на события в мире не в состоянии.
— Ну, грубо говоря, всё-таки словами того же господина Зеланда, — вмешивается Маша, — смотря какой маятник ты собираешься раскачивать? И для чего, собственно? Вот сейчас мы говорим о кирпиче...
— Да прекрати ты со своим маятником! — Срываюсь я. — Мы же не о маятнике.
— Я имею в виду просто саму ситуацию... — Пытается продолжать девушка. — И наполнение самой ситуации какими-то...
— Сама ситуация говорит о том, что я говорю не о маятнике. — Раздражаюсь я. — Я говорю, что мы на сегодняшний день не в состоянии качать этот твой маятник. Никак.
— Ну-у! Это ты не совсем прав. — Говорит Митька.
— Ты что? — Вскрикивает Маша, увидев в руке Карины ручку. — Ты что, пишешь всю эту галиматью?
— Почему галиматью? — Не понимает та, беспрестанно строча в блокноте. — Это совсем не галиматья. Это самый натуральный компромат.
— Энергетическая подпитка соответствующих эгрегоров... — икает Митька. — Извините.
— Я об этом как раз и говорила. — Вставляет, в образовавшуюся паузу, Маша.
— Ты не прав. — Констатирует Митька. — Энергетическая подпитка да, можно сказать... А что там!.. делов-то?! Микрон с меня, микрон с тебя?.. А в совокупности уже далеко не микрон. Энергетическая ментальная подпитка эгрегора... Не скажи... Не скажи...
— Вот об этом я как раз и говорила. Просто привела термин маятника как бы наиболее такой понятный и доступный. — Сказала девушка, и победно посмотрела на меня.
— почему я сейчас категорически... — Заговорил Митька, но я его перебил.
— А я ответил, что маятник мы не в состоянии раскачивать. Не тот уровень. А своего маятника у нас нет.
— Подожди. — Завелась она. — Дорогой мой, да ты вливаешься в общий маятник, который уже кто-то раскачивает. Массы какие-то давно контролируют его движение. Маятник, в который уже включены...
— А мы не будем его раскачивать. — Грубо перебиваю я её. — Это противовес общему маятнику. Я ведь как раз о том и говорю, что вы не в состоянии управлять этим маятником, а своего не имеете...
— Но мы можем свои микроны... — Пытается встрять Митька.
— Давайте определимся, — настаиваю я, не обращая на него никакого внимания, — на сегодняшний день планетарно мы можем что-либо определять? нет.
— можем! — Сказал Митька.
Можем. — Подтвердила Маша.
— Нет, нет, и тысячу раз нет. — Отверг я все их возражения.
— Можем! — Продолжал настаивать на своём Митька. — Мы можем положить свои микроны на ту или иную чашу.
— Нет. — Отрицал я.
— Присоединить, да!.. — Соглашалась Маша. — Совершенно верно, можем.
— Вы лично можете раскачать планетарный маятник? — Тупо талдычил я. — Нет.
— Ну, ты даёшь! — Возмутилась девушка.
— Тихо! — Потребовал я тишины. — Подожди. Давай доспорим дальше.
— Давай. — Благосклонно разрешил Митька.
— республиканский, или государственный? Можете? Нет! Городской можете? нет! Так что же вы можете? Вы можете раскачивать маятник только в кругу ваших знакомых, друзей и обязательно единомышленников. Всё. Извините, ребята, о чём мы спорим?
— Если так говорить, то планеты не было бы. — Вмешалась Карина. — и всех остальных маятников не было бы! Потому что всё равно каждый добавляет свою крупинку в общий маятник движения мироздания.
"Какие разные люди?! Какие разные мысли?! " — Размышлял я поздним утром, сидя в салоне такси, направляющегося в отель.
Глава 9
Город встретил нас пасмурным утром. Перелёт сложился как-то неудачно. Сначала рейс задержали почти на два часа. Потом уже в воздухе что-то случилось, пришлось делать экстренную посадку в Вене. Там ещё часа два ремонтировали какую-то фиговину, и вот наконец мы приземлились дома. Пройдя паспортный контроль и получив багаж, мы вышли из здания аэровокзала. На площади было необыкновенно пусто. Я взглянул на часы. Стрелки показывали начало девятого.
— Мить, — обратился я к другу, — не подбросишь мой багаж в общагу? А то если я туда заеду, то сегодня уж на работу точно не попаду.
— Ладно. Завезу. Только вот что-то я не вижу на чём? Вообще-то нас должны были встретить.
— Кто? — Не удержался я от вопроса.
— Карина — это как минимум, и работники одной специфической организации, которым ты был позарез так нужен перед отлётом.
— Видимо, не так был нужен!.. Иначе бы!..
— Ага. И я про тоже.
— Хм!.. Действительно, что-то их не видать.
— Не каркай. — Предостерёг меня Митька.
— От тюрьмы и от сумы не зарекайся. — Проинформировал я, рассматривая машину, выезжающую на площадь. — А вот и Карина.
— Уверен? — С сомнением спросил Загальский. — У неё немного другая марка.
— Теперь уже нет.
