Красный цветок #1

Положив руки ему на плечи, я прижалась к нему, словно ища защиты. Для меня самой это было удивительным. Так приятно чувствовать тепло, приятно, когда тебя обнимают. Эллоис*сент умел быть нежным. Как умел быть и настоящим ублюдком.

— Я никогда на стану 'одной из многих', Эллоис. Никогда! Я вовсе не невинная маленькая девочка, вырвавшаяся из монастыря.

Я почувствовала, как его губы мягко щекочут волосы.

— А кто же ты, по-твоему, малышка?

Я проклята. Иначе, почему доброта и нежность жгут душу, как кислота?

Прежде чем мысли и воспоминания вырвались из меня каскадом образов, я оттолкнула его в грудь и рванулась к лошади.

Только не думать! Не думать о том, кто я. И что, незримо для него, связывает нас.

В недоумении Эллоис*сент смотрел мне вслед. Наверняка усматривая в моем поведении очередной каприз взбалмошной избалованной девчонки.

— Осторожней! — сорвалось с его губ, когда я взлетела в седло.

Я рассмеялась, подбирая поводья.

— Мое падение — случайность. Впрочем, это ты виноват во всем.

— Ну, конечно, я. Кто же ещё, как не я? — Эллоис нервно дернул плечом. — Ты сумасшедшая?

— Да ладно? Хочешь сказать, что там, в беседке, ты не заметил меня?

— В какой беседке? — то, как бледные щеки слегка зарумянились, заставило усомниться в том, что спектакль разыгрывался для меня. Настроение это отчего-то не улучшало. — Нет, я тебя не заметил.

— Ещё бы? — вскинулась я. — Ты был слишком увлечен другой особой.

— Это что? Сцена ревности? Это смешно. Я не обязан перед тобой отчитываться!

— Ты вообще мне ничем не обязан. Не в пример мне. Я-то как раз задолжала за сегодняшнее 'лечение'. Сочтемся позже, кузен.

Дав лошади шпоры, я понеслась к волшебному замку, к которому устремлялись все тропы Чеарэта.

* * *

Я ненавидела его.

Меня раздражали бесконечные любовные приключения и множащиеся о них слухи. Телячьи взгляды, которыми провожали Эллоис*сента не только малолетние девчонки, порочные тупые гризетки, но и дамы постарше. Я негодовала, задаваясь вопросом, ну, неужели ни у кого не возникает желания хорошенько щелкнуть по носу зазновалу, чтобы перестал воображать о себе много?!

Нет. Эллоис*сэнт мне не нравился. Ни капельки. С чего бы это? Все, что 'слишком', — противоестественно! То, что он, парень, был умен, дерзок, смел, ещё можно терпеть. Но даже в красоте он не уступал мне!

Хотя случались мгновения, когда я готова была поклоняться ему: Эллоис*сенту удалось невозможное — я заслушивалась музыкой, что вытекала из— под его пальцев. На белом рояле красовались пышные белые хей*ро — цветы, прекрасные настолько, что имели полное право проявлять свойственное им высокомерие. Тонкие ароматные лепестки дрожали в такт музыке, пока мелодия струилась, подобная тонкому аромату. Впитываясь, как вода в песок, в мою память.

В эти мгновения я была готова стать нежной, доброй, кроткой. Чудовище прятало коготки, влеклось свернуться клубочком и мурчать. Грустно, скорбя о невозможном. А непостижимо-раздражающая гармония продолжала журчать: не жалоба, ни мятеж, ни насмешка. Печаль. Пустота. Бесконечность.

В огромном зале с высокими арками сквозняки колыхали тонкие занавески, и звучала музыка, наполняя душу болью, воскрешающей душу. За стеклами падали капли дождя, просясь в дом настойчивым, но едва различимым стуком. Тонкий профиль отражался в черном мокром стекле. Длинные изящные пальцы в обрамлении пышной пены кружев летали над перламутровыми клавишами.

Все бабы любили его. Удача, она ведь тоже баба — сука такая! Ну, и пусть себе любят. А вот я буду ненавидеть! Потому что я — не все.

Сил ему, и жизненных, и магических, дано было много. Развратничая всю ночь напролет, утром в классных комнатах, в тренировочных залах, в магических спаррингах Эллис*сент оставался точен, внимателен, и всегда, во всем занимал первые места. Казалось, этот парень просто не умеет проигрывать.

Ну, и долго можно стерпеть подобное безобразие?! Двуликие! Терпение — не мой конек.

Спуститься в фехтовальную залу и наблюдать, как легко, будто бы танцуя (и в самом деле скорее танцуя, чем сражаясь), Эллоис отбивает бесконечные кванты и квинты, переходит от атак к контратакам, было больше, чем удовольствием. Это было наслаждением. Видеть его гибкие, сильные, ловкие движения. Слышать звон стали, каленной и твердой. Как в раю побывать!

Эллоис не любил страховок. Я — тоже. Мы оба считали, что сражаться нужно обнаженным клинком.

Тело Эллоис*сэнты плясало в опасной близости от тонкого треугольного лезвия, заставляя мое сердце замирать. То от опасения, то ли от надежды, что она, эта сталь, наконец, вопьется в плоть. Пустит высокомерную, алую, горячую кровь.

Но, хохоча, легко увертываясь от серебряной молнии клинка, он уходил, играл, манил за собой противника. Неуязвимый и язвительный. Способной вывести из себя святого.

Такие моменты заставляли меня хотеть его. Не так, как 'хотели' милые безобидные дурочки-гризетки. Я хотела сразиться. Хотела победить. Ломать до тех пор, пока не сломаю. По-звериному торжествовать победу, прорисовывая на белой коже наливающиеся кровяными каплями глубокие борозды. Чтобы его кровь остывала на моих губах, чтобы мои руки чувствовали сопротивление терзаемой плоти.

То утро, подобно другим, выдалось солнечным и свежим. Экипировавшись для утренних тренировок в брюки и рубашку, я чувствовала себя так, словно разом потеряла половину веса: перышком, былинкой, пузырьком в игристом вине. Мне нравился яркий солнечный свет, врывающийся в распахнутые окна, сопровождаемый горьким запахом поздней сирени, переплетенным с тонким ароматом жасмина. То, как легкомысленные солнечные пятна скакали с одного места на другое, вычерчивая на плиточном полу дополнительные узоры. Я влюбилась в роскошь того толка, которым окружали себя новозванные родственнички.

После разминки все выстроились по боевым линиям, приняв боевую стойку. Занятие посвящалось оттачиванию выпада. Пока мы карячались на площадке, потея от усилий, учитель мягким голосом рассказывал:

'Фехтование это необыкновенно красивый, изящный и романтичный вид спорта. Но одновременно это и древнее боевое искусство, прекрасное и смертельно опасное'.

— Подумать только? — попыталась сдуть со лба непокорную прядь Сиэл*ла, 'работающая' со мной в паре. — Новое тут то, что 'красивое' или то, что 'опасное'?

— Один хрен, — кивнула я, продолжая наступать.

'История фехтования уходит вглубь веков. Уже у древних людей была книга о принципах упражнения с оружием. В Фиаре и Антрэконе именно фехтование получило известность, как зрелищное искусство. В Черных землях созданы целые школы по владению холодным оружием. В Эдонии оно есть непременный элемент воспитания, и носит, как вам известно, классовый характер'

— Он нарочно зудит? — увернувшись от очередного выпады Сиэл*лы, рыкнула я.

— Учит нас не отвлекаться на мелочи.

— Бездна! Поневоле прислушиваешься к его болтовне!

' Рапира, коей вы имеет честь сражаться, есть разновидность шпаги. Она слишком легкая для того, что ею нанести рубящий удар, она способна только колоть'.

— Конечно, без него мы этого не знали? — первый раз переходя от защиты к наступлению, выдохнула Сиэл*ла. Она начала уставать, дыхание у неё сбилось.

'Клинок рапиры граненный. Поскольку тонкое острие легче воткнуть в отверстие или щель лат, то клинок классической сабли, предназначенной рубить, сузили. В результате модификации оружие значительно потеряло в весе, и теперь дамы способны участвовать в сражениях. В то время как древняя классическая сабля была бы им не по плечу'.

Выбив оружие из рук Сиэл*лы, я положила конец поединку, отсалютовав игрушечному противнику, направилась к выходу.

В дверях столкнулась с Эллоис*сентом, вид которого не оставлял простора воображению. Причина его опоздания была налицо. От него за версту шибало вином и пряными женскими духами.

— Маэра? — поклонился он, и его все-таки не занесло.

-Маэстро, — передернула я плечами, всем своим видам пытаясь выразить презрение.

— Вы не в духе, красавица? — ухмыльнулся наглец. — Конечно же, не в духе. Вы же не бываете в хорошем расположении?

— Какая муха тебя покусала? — попыталась я стряхнуть удерживающую руку.

— Подожди убегать. У меня к тебе интересное предложение.

— Правда? Какое же?

— Устроим поединок? Если выиграю я, ты станешь моей любовницей.

Я поморщилась. Право, это уже становилось скучным.

— Понятно. Ну, а то, что могу выиграть я, ты, видимо, не допускаешь?

— Чисто теоретически.

— Чисто теоретически? Ну, ты наглец. Бери шпагу, придурок.

Продолжая улыбаться, он вытащил рапиру, лениво занимая позицию.

Я начала атаку.

Эллоис*сент не слишком усердно прикрывался, разыгрывая галантность. Подобно многим другим он меня недооценивал.

Игрок! Что ж, я буду не я, если не отучу его от подобных игр.

Серией молниеносных ударов я быстро загнала его в угол, довернув руку, вышибла, клинок из не твердой кисти. Он со звоном покатился по скользким плитам.

— Опаньки! — засмеялся сорванец.

Крестообразным движением, рассекая рапирой воздух с неприятным грозным свистом, я превратила рубашку в ровные белые ленточки. Повторный удар, — и грудь противника покрылась тонкими неглубокими царапинами. Произнеся заклинания потери равновесия, мне удалось сбить его с ног.

Я резко вонзила клинок, впритык к тому месту, от которого любой мужик, пусть даже нетрадиционной ориентации, предпочитает клинки держать подальше.

Резко опустившись на одно колено, рядом, глядя на него поверх подрагивающего меча, я насмешливо и призывно улыбнулась.

Обескураженный, Эллоис*сент покачал головой:

— Ну, это, пожалуй, слишком, красавица.

— Думай, что делаешь. Что и кому говоришь, кузен. Не стоит рисковать, — пусть с усилием, но удалось вытащить клинок из расщепленной плитки, — самым сокровенным, -договорила я.

Прежде, чем я успела сделать шаг, классической подсечкой меня сшибли с ног. Потеряв равновесие, я оказалась в кольце рук. Меня одарили поцелуем, напоенным такой яростной страстью, что я не смогла остаться равнодушной. Кровь вскипела в жилах. Голова наполнилась золотистым туманом.

— Эллоис! — услышали мы окрик учителя. — Одиф*фэ! Прекратите немедленно!

Неохотно разжав руки, Эллоис*сент успел прошептать на ухо:

— Ты просто тигрица, кузина. Но такой ты мне нравишься даже больше, Красный цветок!

Закипевшая кровь моментально застыла в жилах.

— Как?! Как ты меня назвал?!

— Красный цветок. — Эллоис нахмурился. — Что опять не так?! Это было комплементом, кузина. Расслабься! Сделай хотя бы попытку, если не знаешь, как это делается.

— Никогда меня больше так не называй!

— Двуликие! — поднял Эллоис*сент глаза к потолку. — Хорошо. Можешь идти. Я успел от тебя устать.

— Подумать только? 'Успел устать', — передразнила я его. — Ты просто засранец.

Кто-то возмущенно ахнул. Наверное, благовоспитанной девице так выражаться не полагалось? Впрочем, о приличиях после только что разыгранных сцен беспокоиться смешно.

Повернувшись на пятках, я устремилась к выходу.

Но не успела я захлопнуть за собой дверь, как даже визгнула от неожиданности: в кресле сидел Эллоис*сент, накручивая густую темную прядь на палец.

— Как ты ...?

— Не нужно, Одиф*фэ. — Я не заметила, как его руки сомкнулись: одна на талии, другая на горле. — К чему лишние слова, радость моя? У нас был уговор.

— Но ты проиграл, — сдавленно выдохнула я. — Так что убирайся.

— Уберусь. Позже. — Развернув, юный герой-любовник прижал меня к себе. Я изогнулась, стараясь увернуться. — Тише. Тише, красавица. Кстати, это не лесть. Ты в самом деле очень красива. Завораживающе красива. Даже для тех, в ком течет наша кровь. Совершенное создание. Воплощенная страсть. — Я дернулась, пытаясь ускользнуть от нежных прикосновений. — Огонь и страсть, ярость и необузданность. Но при твоей красоте в тебе так мало женственного, доброго, нежного. Ты словно сирена, кузина. Ты сжигаешь, не грея.

— К чему ты клонишь?!

— Просто думаю вслух. Пытаюсь тебя успокоить. Ты дрожишь? Ты что, боишься меня?

Я судорожно сглотнула.

— Не бойся, — мягко произнес он, гладя по волосам. — Я не стану делать ничего против твоего желания. Одиф*фэ, тебе совершенно не обязательно меня кастрировать, — криво усмехнулся он. — Достаточно простого 'нет'.

— Я его уже говорила.

— Да. Но если завтра я просто пройду мимо, никто из нас двоих счастливей не станет.

— Ты заставляешь меня чувствовать себя слабой!

— Это плохо?

— Хуже не бывает.

Он покачал головой:

— Одиф*фэ, это не слабость. Ты же женщина, душа моя. Опусти колючки и расслабься. Я никогда не причиню тебе вреда.

— Как ты меня назвал?

Он заморгал, с непониманием глядя сверху вниз.

— Извини. Я не помню.

— Ты сказал 'душа моя'. И даже не удосужился этого запомнить. Ты не причинишь мне вреда? А как насчет боли, Эллоис? Именно ты можешь сделать мне очень, очень больно. Любовь — это боль. Я не могу быть с тобой, и не любить тебя. А для тебя сегодняшнего все привязанности идут от того, что ниже пояса. И поэтому имей же совесть — не смей играть со мной! Я не из тех, с кем можно просто убивать время. Найди опасность и развлечения в другом месте. Обещай!

Он покачал головой:

— Что обещать? Чушь какая. — Он приблизился, но больше не делал попыток меня обнять. — Даже если я пальцем тебя не трону, это ничего не изменит. Ты сама придешь за мной.

Я стрельнула яростным взглядом.

— Придешь. Сама знаешь.

Выйдя, он тихонько прикрыл за собой дверь

Как же я его ненавидела!

Как ненавидела.

Потому что, — бездна!!! — он, кажется, прав...

Глава 8

Бал

Платье из бледного серебристо-зеленого материала, расшитого мельчайшими, стертыми в блестящую пыль, драгоценными камнями, мерцающими в складках, будто роса на лепестках, стоило похвалы. Фасон его был предельно прост. Красота заключалась в переливах материи да россыпи драгоценностей. Но стоило облачиться в подобную 'простоту', как она превращала вас в фею, явившуюся в мир прямиком из снов.

— Посмотри, как прелесть. Ну, посмотри же! — щебетала Сиэл*ла. — Не верю, что такое может оставить кого-то равнодушным. Это же произведение искусства.

— И не нуждается в дополнительных дифирамбах, — буркнула я под нос.

Как не старалась я сделать вырез декольте менее глубоким, фасон платья упрямо открывал верхнюю часть груди, оставляя обнаженными плечи.

Горничная присела в реверансе, протягивая последний штрих туалета — веер.

Тяжело вздохнув, я поспешила вниз, где обязалась вместе с Сант*рэн встречать гостей.

Первые лица ещё кое-как пыталась запомнить, но людской ручеёк, стекающийся в залу, прискучил свыше всякого терпения в самом скором времени. Люди беспрестанно входили, каждый что-то говорил, фраза звучала за фразой, реплика за репликой. Среди шелков и вееров, магических шаров, запаха духов, пенящихся вином фужеров, я чувствовал себя деревянной куклой. Спина ныла от бесконечных реверансов. Становилось все труднее удерживать на губах неживую улыбку. Разворот, поклон, улыбка; разворот, поклон, улыбка — пытка мнилось бесконечной.