— Самой бы не хотелось, м-да, — пробормотала я напоследок и, распрощавшись, вышла.
— Ну что, к лестнице? — с готовностью встретил меня провожатый. Правда, в этот раз выдержка мужчине несколько изменила, и по его лицу было видно всё, что он думает о подобных прогулках.
— Кхм. И часто вам приходится вот так ходить? — несколько растерявшись от услужливости сотрудника, уточнила я.
— Случается. — Он неопределённо повёл плечами и чуть поморщился.
— Да ладно, вверх приехала, как-нибудь спустимся. Надо же бороться со своими страхами!
Подобный настрой проводник полностью одобрил и уговаривать меня на пешую прогулку, конечно, не стал.
Не могу сказать, что обратный путь дался намного легче, но здесь сложнее всего оказалось заставить себя забраться в небольшую подвижную клетушку, а не упереться в проходе. Преодолению фобии в этот раз очень поспособствовала фантазия, так отравлявшая жизнь по пути наверх. Стоило представить, как посторонние мужчины вдвоём уговаривают меня или силой затаскивают в лифт, и внутрь я шагнула первой. Лучше несколько минут борьбы со страхом, чем целая жизнь с воспоминанием о таком позоре.
Оказывается, даже хорошее воспитание иногда приносит практическую пользу. Не зря мама с детства вдалбливала в меня правила приличия!
А по дороге в лифте согревала мысль, что земля неуклонно приближается и делает это плавно и равномерно. Что ещё совсем немного, и кошмар закончится, я окажусь на твёрдой земле.
О том, что это только начало и вообще сущие мелочи по сравнению с путешествием на Светлую сторону, я малодушно старалась не думать.
По пути домой завернув в аптеку и действительно обеспечив себя запасом успокоительного средства, по прибытии я обнаружила записку от Тринды с извинениями: сегодня ни он, ни Миришир прийти не могли, но зато доктор грозился появиться завтра к полудню, чтобы согласовать последние детали. Подобным новостям я несказанно обрадовалась и на радостях забилась в мастерскую, где просидела до ночи, подбирая хвосты и доделывая пару завалявшихся не срочных заказов. Видеть никого не хотелось.
Искру с личностью первого арра я установила в голову Гешу: с одной стороны, и для меня отличная компания — молчит и под руку не лезет, а с другой... мне бы на его месте было приятно осознавать, что про меня помнят и относятся ко мне как к живому человеку.
Настроение было на редкость паскудным. До меня внезапно дошло, что через считаные часы я покину свой дом и это уютное логово. И, если удача изменит, покину навсегда.
Пытаясь отвлечься от мрачных мыслей, я принялась разговаривать и размышлять вслух, заодно поясняя машинату, что и как мы планируем делать. На мой взгляд, он имел полное право знать, что нам всем предстоит. Правда, заводить его я не стала, честно сообщив, что опасаюсь оставаться один на один с разумной машиной.
И как-то незаметно вслух выболтала решительно всё. Особых тайн у меня отродясь не водилось, да и скрывать я ничего такого не собиралась, но неожиданно потянуло поделиться наболевшим. Наверное, сказалась привычка разговаривать за работой с самой собой, а наличие молчаливого слушателя только подтолкнуло в нужную сторону. Вот я и ворчала, ковыряясь в старых часах. Рассказывала о том, что смертельно боюсь высоты и совершенно не представляю, как переживу перелёт и вообще встречу со Светлой стороной. Жаловалась, как страшно во всё это лезть, и какой дурой я себя чувствую, задумываясь о масштабах грядущих неприятностей, в которые сую голову. Недоумевала, когда и какой молнией меня шарахнуло, раз я ввязалась в политику. Грозилась, что первый арр со мной за всю эту нервотрёпку не рассчитается, и я ещё подумаю, в какой форме принимать его благодарность...
В общем, долго разговаривала почти сама с собой, жалуясь на жизнь, и в конце концов с удивлением поняла, что скопившееся напряжение частью отпустило и дышать стало легче. Даже откуда-то взялась решимость и понимание, что я со всем справлюсь, и это издалека так страшно, а вблизи... человек ко всему привыкает. Вот и я — или помру, или привыкну.
Как и большинству живущих, всерьёз поверить в собственную скорую смерть было трудно. Не знаю уж, насколько достойна доверия моя интуиция, но на сей счёт она скромно помалкивала и "концом всего" не грозила.
Закончив текущие дела ко второму часу ночи, я уже со спокойным сердцем отправилась спать. Дёргаться осталось недолго, послезавтра утром стартует экспедиция, и там обратного пути уже не будет.
Глава 4. Путешествие за край света
Собственная беспомощность всегда неприятна, но сейчас это чувство оказалось настолько плотным и концентрированным, что начало душить. Не получалось напрячь ни одну мышцу, будто их не было вовсе, и даже вдохи, кажется, кто-то делал за меня.
Окружающий мир ощущался где-то рядом, отделённый опущенными веками, разливающимся по коже онемением и гулом в ушах. Только запах оставался отчётливым, но это совсем не радовало: химический, резкий, холодный, сладковато-кислый, мучительно-липкий, он пронизывал всё вокруг, заползал под кожу, пропитывал до самых костей и ещё больше отравлял существование. Хотелось помыться, заткнуть нос, задержать дыхание... да хоть совсем задохнуться, лишь бы не слышать этой вони!
Через темноту, гул и вату в ушах доносились размытые голоса. Различить их количество не получалось, но в некоторых отчётливо звучало что-то знакомое, враждебное — то, что делало ощущение собственной беспомощности непереносимым, повергало в отчаянье.
К отчаянью примешивался страх, так же сладко и резко пахнущий чем-то химическим. Страх осознания неотвратимой катастрофы, которой совсем нечего противопоставить, с которой бесполезно бороться и которой невозможно сопротивляться. Я слышал, чувствовал, но не мог ничего сделать, не мог даже запомнить лиц, чтобы потом являться собственным убийцам в кошмарах. А что меня убьют, сомнений не вызывало.
Отчаянье мешалось с бессильной злостью, и приходилось только ждать развязки. Которая, впрочем, не заставила себя ждать. Боль прошила голову от виска к виску, но мне не оставили даже возможности закричать, махом отрубив все внешние ощущения.
Расплывающееся мутнеющее сознание отчаянно цеплялось за жизнь, за малейшие обрывки, за воспоминания об ощущениях, и в конце концов — за боль, которая единственная никуда не пропала.
Боль оказалась якорем, центром кристаллизации рассудка, не позволяющим тому расплыться в однородную аморфную массу. Да, разум мутнел, от него отслаивались какие-то обрывки и растворялись в темноте. Но пока жила и ощущалась эта боль — не привязанная к телу, отдельная, объёмная, самая реальная из всего существующего сейчас — он тоже жил.
А потом боли не стало, и вместе с ней не стало меня.
Очнулась с ощущением, будто это не я проснулась, а темнота брезгливо отторгла инородный предмет, выплюнула меня в реальный мир. В теле ощущалась неприятная слабость, а в горле ощутимо саднило; кажется, я всё-таки кричала во сне. Несколько мгновений потратив на то, чтобы осознать себя собой, я села и принялась выпутываться из одеяла, которое коконом успела намотать на себя за время сна.
— Ну, знаешь ли! — проворчала, зло поглядывая на карманные часы, лежащие на прикроватном столике. — Это уже совершенно не смешно и ни капли не остроумно!
Предыдущие кошмары оставляли после себя осадок потусторонней жути, но сейчас во мне мгновенно вскипело раздражение, быстро вытеснившее все прочие эмоции. Если прежние сны ещё можно было с натяжкой причислить к обычным, поискать глубинный смысл, найти возможные причины, то сейчас я готова поклясться, что наблюдала последние осознанные мгновения жизни Первого арра, причём наблюдала в подробностях, почти без искажений. Сторону этого утверждения приняла интуиция, за неё же говорила отчётливость и странность впечатлений. А кроме того, я во сне осознавала себя мужчиной, о чём после этого разговаривать!
Да, Первому арру стоило посочувствовать, сложно назвать подобные воспоминания приятными, но... молния разорви этого страдальца, при чём тут мой сон?! Откуда вообще берутся эти видения и почему? Как я могу видеть чужие воспоминания, если они принадлежат, фактически, куску камня? И, главное, как можно от этого всего избавиться?!
Это открытие впечатлило и деморализовало меня, кажется, сильнее, чем само столкновение с разумным машинатом и заточённая в искру человеческая личность. Наверное, потому, что все предыдущие события пусть с натяжкой, но укладывались в стройную сложившуюся картину мировоззрения, а теперь та дала трещину. Знакомая мне наука могла худо-бедно допустить перенос сознания в кристалл. Я даже в вещие сны готова поверить, если считать их обострением интуиции, а ту, как говорит отец, — просто ещё одним чувством. Но передача воспоминаний на расстоянии без каких-либо технических средств? Причём передача воспоминаний даже не человеком — куском камня?! Это уже не наука, это уже мистика!
Считается, что человек, как и прочие живые существа, после смерти возвращается туда, откуда начал свой путь — в землю. Чтобы ускорить этот процесс, умерших хоронят в пламени вулкана: там тело быстро сгорает, и на этом жизненный путь заканчивался. Судьба разума и личности обычно не отделяется от судьбы тела, их постигает та же участь.
Вопросы существования души, насколько я знаю, занимают только немногих фанатичных философов, абсолютное большинство обывателей же придерживается прагматичной точки зрения: "Вот когда столкнусь напрямую, тогда и буду думать". Сложно всерьёз воспринимать и обдумывать что-то, что невозможно пощупать, измерить или хоть как-то оценить эмпирически. Обычно душой собирательно называют разум отдельного человека со всеми его чувствами, эмоциями и характерными чертами. Истории о том, что эта сущность — цельная и неделимая — продолжает существовать после смерти тела, весьма популярны, но воспринимаются обычно как сказки, сюжеты для развлекательной литературы.
Сейчас же я, кажется, столкнулась с этой самой сказкой лицом к лицу, потому что иначе, чем существованием души и пресловутым "путешествием эфирного тела сновидца", объяснить происходящее не могла. А если принять во внимание содержание сна, то получается, путешествовала не я, а Первый арр Верда Аото, иначе я просто не могла столкнуться с его воспоминаниями. И что со всем этим делать, я просто не представляла. Можно попробовать рассказать Тринде, но стоит ли? В прошлый раз он неоднозначно высказался о собственном отношении к снам, но как отреагирует сейчас на такое?
Или я всё придумываю, и это был просто странный сон, спровоцированный впечатлениями последних дней?
На этот раз водные процедуры не слишком-то помогли исправить настроение, и к завтраку я спустилась в подавленном состоянии. Госпожа ту Мирк же, напротив, пребывала в радостном оживлении: её дочь намеревалась выйти замуж, и мысли экономки витали исключительно вокруг этой темы. Женщина почти без перерыва вдохновенно ворковала о нарядах, меню, развлечениях для гостей. В собеседнике она не нуждалась, только в слушателе, и подобная ситуация полностью меня устраивала. Во-первых, монолог Танары легко проходил мимо ушей, не задерживаясь в голове и не засоряя её лишней информацией, а во-вторых, женщина не обращала внимания на моё собственное состояние и, соответственно, не пыталась расспросить о его причинах. Её даже новости не интересовали, поэтому газету я просматривала молча.
Пресса как назло тоже не радовала. Нашли третий труп задушенной женщины, и нюхачи не отрицали версии о появлении маньяка. А вот журналист, приводивший их слова, говорил о нём настолько уверенно, будто лично здоровался за руку или вовсе — сам являлся этим маньяком. И, как обычно происходит в таких случаях, активно сеял панику и взывал к осторожности читательниц.
Покончив с завтраком, я прихватила одну из всученных вчера Малуной развлекательных книг и забилась в мастерскую. Работать не хотелось, общаться с кем-то — тоже, так что пухлый чуть затёртый томик оказался кстати.
От занимательного чтива меня отвлекло появление Тринды: доктор, как и обещал, появился вскоре после полудня.
— Надо же, оказывается, ты увлечена не только работой, — иронично заметил он, бросив взгляд на корешок книги.
— Ничто человеческое мне не чуждо, — вздохнула я и отложила том. — Очень кстати, что Мух где-то бродит, и ты пришёл один. Есть важное дело.
— Весь внимание, — с некоторым удивлением заверил мужчина, огляделся в поисках посадочного места и угнездился на ящике: стул в мастерской по-прежнему присутствовал в единственном экземпляре один.
— Я, увы, сразу об этом не подумала и только теперь сообразила. Я боюсь высоты, очень боюсь. Успокоительными я запаслась, но хотела ещё расспросить тебя как специалиста по человеческим мозгам: нет ли возможности как-то побороть этот страх?
— Попробовать можно, но не за один же день! — нахмурился Тринда. — И насколько сильно у тебя проявляется эта фобия?
— Ну... я способна наступить себе на горло и, скажем, подняться на лифте. Меня трясёт, сердце колотится как бешеное, но разум от страха не теряю.
— Зачем ты тогда вообще согласилась на эту авантюру?! — проворчал доктор. — Почти все перемещения на Светлой стороне происходят по воздуху!
— А что, есть другие варианты? — вопросом на вопрос ответила я. — Послушай, если бы я желала нотаций или сочувствия, я бы обратилась к той же госпоже ту Мирк. Я задала конкретный вопрос, не можешь помочь — так и скажи.
— Извини, — предпочёл капитулировать мужчина. — Я не собирался тебя воспитывать. Пойдём.
— Куда? — растерялась я.
— Полагаю, в гостиную. Спальня в этом смысле удобнее, но не могу же я столь безжалостно потоптаться по твоей репутации! Эта женщина... экономка, да? Она и так странно на меня смотрит и явно подозревает в чём-то недостойном.
— Погоди, а чем мастерская не подходит? — уточнила у него, но с места послушно встала и двинулась за доктором к выходу.
— Попробуем начать лечение и будем продолжать его всё время экспедиции, — спокойно пояснил тот. — В дирижабле тебе придётся пить свои таблетки — кстати, покажешь, что ты такое купила, — а к прибытию на Светлую сторону, надеюсь, какого-нибудь положительного результата мы достигнем, иначе от твоего самоконтроля может остаться очень немного.
— Почему? — продолжила недоумевать я.
— Потому что перемещение между островами по воздуху — это мелочи. В той или иной степени боязнь высоты и открытых пространств на Светлой стороне проявляют даже абсолютно здоровые тенсы, требуется достаточно продолжительное время, чтобы привыкнуть.
— Привыкнуть к чему? — Повинуясь жесту Тринды, я уселась на диван в гостиной, потом вовсе улеглась на заботливо подложенные мужчиной подушки.
