Нашествие арабуру

— Хватайте их! Хватайте! — командовал Бугэй, с трудом перелезая через стену. Мешал живот и одышка. — Хватайте, ахо!

Он так спешил, что не дал своим людям прицелиться.

— Стреляйте же! Стреляйте быстрее! — кричал он, хватаясь за пухлую грудь.

К тому же их руки дрожали, потому что кэбииси побаивались беглецов, которых назвали архатами. А с архатами, как известно, шутки плохи. Поговаривали, что у тех, кто по ним стреляет, отсыхают руки и прочие члены, а головы — так те просто отваливаются, как сучки на столетнем дубе. Если бы не Бугэй, все давным-давно разбежались бы. С другой стороны, подберись они ближе, последствия залпа для беглецов оказались бы плачевными. В принципе, кэбииси могли и не спешить, а окружить беглецов или даже послать за подмогой, чтобы действовать наверняка. Но Бугэй был перепуган не меньше стражников и поэтому торопил их, и случилось то, что случилось. Поляна перед летним домом мгновенно опустела. И хотя кэбииси все обыскали, но кроме сломанной окровавленной стрелы, ничего не нашли. Тогда они, подгоняемые Бугэй, которому уже нечего было терять, устремились в погоню. Впрочем, здесь они были не так успешны, и не потому что первые три кэбииси, по неосторожности сунувшиеся во двор следующего дома, были тут же зарублены Акинобу и Натабурой, а потому что действовали вяло и при первом же удобном случае пытались уклоняться от своих обязанностей и спрятаться в кустах.

Хотя Бугэй узнал и Афра, и Баттусая и даже подумал, что на этом можно сыграть, он уже прощался и с карьерой, и с жизнью — его кэбииси, как бараны, столпились перед узким проходом во двор следующего дома и не хотели идти вперед: тропинку загораживали три трупа в луже крови. Впрочем, ни учителя Акинобу, ни Натабуры, ни Афра, который всегда желал быть рядом с хозяином, к этому времени там уже не было. Так вот, Бугэй уже прощался с жизнью, когда с той стороны, куда убежали мятежники, послышались крики и звуки битвы. В свою очередь, Акинобу, Натабура и Афра нагнали своих в тот момент, когда они нос к носу столкнулись с отрядом корзинщиков, лишь трое из которых были вооружены мшаго. Остальные — нагинатами и катана. А если учесть, что бойцы из корзинщиков были никакие, то силы оказались приблизительно равными. Вот где пригодилось воинское умение учителя Акинобу, Натабуры и Баттусая.

Сражение произошло на крохотной площади, на которой сходились пять кварталов и разбегались пять улиц. Площадь называлась Ступенчатой, потому что состояла из трех длинных уступов. Беглецы двигались сверху, а отряд корзинщиков во главе с арабуру в чине лейтенанта — снизу из города. Корзинщиков послал первый великий министр Дадзёкан. Так называли рядовых арабуру, которые носили свой скарб и скарб офицеров в плетеных корзинах. Только корзинщики были направлены в такие районы, где беглецы не могли появиться. Это было сделано первым великим министром Дадзёкан для очистки совести и для того, чтобы охватить весь город.

Беглецам осталось всего-то миновать площадь, свернуть на третью улицу справа, ведущую к реке Ёда, и по ней попасть на Слияние, когда произошла стычка. Дома в этом предгорном районе столицы Мира были из камня, двух-трех ярусными, а в окнах блестело настоящее стекло.

Один из корзинщиков, который числился слугой у брата самого императора Чачича, а теперь стал десятником, был преисполнен решимости схватить улетевших мятежников. По причине непонимания он презирал архатов, как и остальное население Нихон, однако при виде Натабуры его все же бросило в дрожь. Он невольно вспомнил, при каких обстоятельствах погиб его господин, и обстоятельства эти показались ему сродни колдовству. Лично ему жизнь спасла только лошадь, которая шарахнулась в сторону и понесла по полю. У него до сих пор не укладывалось в голове, как можно какой-то железкой, хоть и очень остро заточенной, противостоять оружию кецалей. Эта заминка стоила его господину жизни. Не успел он и глазом моргнуть, как Натабура, который был до этого мгновения не меньше чем в одном тане от него, самым невероятным образом преодолел все три огромные ступени, очутился совсем близко, и его грозный взгляд, а еще больше голубой кусанаги, парализовали руки и ноги корзинщика. От страха он даже не успел привести мшаго в боевое положение. А если бы даже и успел, то чувствовал, что не может поднять руку. Честно говоря, он боялся этого оружия господ, которое плавило всех и вся. По правилам, лезвие мшаго полагалось активировать лишь при виде противника, не только для того, чтобы как можно дольше сохранить ту энергию, которая скрывалась в рукояти, но и для того, чтобы по неосторожности не задеть световым лучом кого-то из своих. В общем, какие бы мысли ни владели корзинщиком, он умер прежде, чем опустил руку к поясу, где висел мшаго. Натабура ударил его в шею и тут же взлетел, используя старый испытанный принцип хаябуса . Катана корзинщика всего лишь срезал подошву его сандалии на левой ноге.

Баттусай же в свою очередь всеми силами старался подстраховать Натабуру, хотя против него выступил другой корзинщик с мшаго. С ужасным звуком, похожим на гудение гнезда шершней, сверкнул луч мшаго, но недаром Баттусай слыл лучшим из лучших синоби мэцукэ школы Кожаиба. За мгновение до удара он сделался тенью, на которую луч мшаго не оказал никакого воздействия. Со стороны Баттусая это было большим риском, ибо он не знал в полной мере свойств мшаго. Но Баттусай рискнул и не ошибся — он выиграл этот поединок, перебил корзинщику горло с помощью тэкко . Мшаго, упав на мостовую и, вращаясь по инерции, покалечил много корзинщиков. Их-то крики и услышал Бугэй.

Акинобу действовал менее успешно. Пробиваясь к третьему корзинщику, владеющему мшаго, он потратил время, и хотя от его руки пало много рядовых корзинщиков, а еще больше было ранено, Акинобу тоже пришлось применить хаябуса — как самое простое решение в бою. Он взлетел, и десятки лезвий нагинат и катана сопроводили его движение, и он уже не мог пробиться сквозь их лес, чтобы поразить третьего корзинщика с мшаго. Да и сам корзинщик не проявлял особого боевого духа, а старался как можно быстрее убраться с поля боя, понимая, что он столкнулся с опытными бойцами, которые рано или поздно всех их перебьют. Возможно даже, что из всех корзинщиков этот оказался самым умным и дальновидным. Ощетинясь нагинатами, воины медленно попятились к центру города. К ним невозможно было подступиться ни сверху, ни с боков. В этот момент и застал их отряд Бугэй. На это раз Бугэй действовал хитрее, не кричал и не подталкивал своих солдат. А велел подкрасться и напасть внезапно. Его стражники не могли применить луки без того, чтобы не поразить своих, что чрезвычайно уменьшило боевую эффективность, зато вместе с корзинщиками они получили численный перевес.

Афра успел предупредить об опасности. Он залаял и взлетел, неся на себе Митиёри. На его счастье, стрелы, пущенные в них, растаяли в голубом небе. Афра было тяжело лететь. Они с Митиёри опустился на ближайшую крышу, и, высунувшись из-за ее конька, наблюдали за сражением, не в силах ничем помочь своим.

Неизвестно, как сложилась бы ситуация, если бы к моменту появления кэбииси — городской стражи, Акинобу, Натабура и Баттусай не пробились бы на третью улицу справа, узкую, где могли лишь разминуться два человека, темную, словно ущелье, и извилистую, как ручей в горном лесу. Здесь никогда не было ни каменной мостовой, ни водостоков, и под ногами зачавкала грязь. Соломенные стрехи нависали так низко, что мешали бежать, а солнечный свет едва освещал дорогу.

Они преодолели почти треть пути к реке, когда им вслед полетели стрелы: 'Шу-у-у...шу-у-у...' От этого звука душа уходила в пятки. Стрелы ударяли в стены домов: 'Тук-тук, тук-тук!' и с шуршанием застревали в крышах.

Корзинщики, воодушевленные подмогой, попытались их преследовать, но Натабура, воспользовавшись преимуществом, убил самого смелого из них, и корзинщики, и кэбииси предпочли держаться на расстоянии. Вот тогда им и пригодились луки.

Как только запели первые стрелы, все трое тут же попрятались в укрытия: кто умудрился втиснуться в ниши, рядом с бронзовым Буддой и горящей свечой, кто разлегся за горкой мусора, прижавшись к стене. Баттусай вообще сумел зависнуть под стрехой — благо, что стрелки не разглядели его. После этого пришлось очень быстро перебегать от одного тупичка к другому.

Низкие стрехи домов не давала прицельно стрелять. Да преследователи не особенно спешили, потому что пошли на хитрость, послав часть кэбииси и корзинщиков в обход. Поэтому все их действия носили демонстративный характер. Впрочем, стоило кому-то из троих: Акинобу, Натабуре или Баттусаю совершить перебежку, как две-три стрелы летели вслед. Кэбииси и корзинщики действовали крайне осторожно, не приближаясь, однако и не давая всем троим оторваться слишком далеко. Но в одном из тупиков дом оказался на сваях.

— Натабура! — тихо позвал Акинобу.

Они как раз юркнули в следующий тупичок между домами, и Натабура прикрывал их. Позиция была неудобной не только для того, чтобы долго прятаться, но чтобы перебежать к своим. К тому же, похоже, его уже стерегли, потому что две стрелы воткнулись в стену напротив, и их древки еще дрожали. По крайней мере, корзинщики знали, где он прячется. Третья стрела расщепила доску перед его носом, когда он собрался выглянуть, и ее наконечник, пробив дерево, вылез наружу. Натабура потрогал его. Наконечник был теплым. Потом он услышал, как стражники перебегают переулок наискосок, чтобы им было удобнее стрелять, и кожей ощутил опасность. Конечно, они не сунулись бы в его тупичок, пока он не ранен, но могли удержать на выходе из него.

— Натабура! — снова позвал Акинобу.

О том, чтобы применить хаябуса, не могло быть и речи — слишком близко были расположены крыши. Да и как такового хаябуса у них сегодня не получалось. Высокий прыжок — иногда замедленный, иногда быстрый. Но только не классический хаябуса. Слишком долго они с учителем Акинобу не тренировались.

— Натабура!!! — в третий раз, уже не скрывая беспокойства, позвал учитель Акинобу.

Тогда он кувыркнулся через улицу, ощущая, как на излете поют стрелы: 'Шу-у-у...шу-у-у...' и втыкаются в стены: 'Тук-тук, тук-тук!' Прыгнул к противоположной стене, где в нише блестел Будда. И снова: 'Шу-у-у...шу-у-у...' И снова: 'Тук-тук, тук-тук!' Одна стрела прошила кимоно на спине. Он почувствовал, что ранен, окончательно сбив с толку лучников, кувыркнулся еще раз и оказался рядом со своими.

Оказалось, что они нашли-таки лазейку. Надо было всего лишь поднырнуть под фундамент, и они перебрались на соседнюю улицу, где их уже ждали Афра и Митиёри. Фундамент заметно просел, и Натабура пару раз задел его раненой лопаткой. Как только они собрались все вместе, Афра тут же начал оказывать знаки внимания — подпихивать руку и урчать, как кот, от удовольствия.

— Бежим! — крикнул Митиёри, с ревностью глядя на Афра, — я уже все разведал.

Здесь они и столкнулись с преследователями, которые пошли в обход. Но теперь преимущество было на стороне Акинобу, Натабуры и Баттусая — ведь ближний бой для самурая — все равно, что чашка сакэ перед обедом.

На свою беду Бугэй бежал впереди всех. То ли его в конце концов подвела судьба, то ли он просто обмишурился — не остановился вовремя, не прислушался к себе. Но ни огненный катана, ни два стражника с острыми нагинатами, оказавшиеся рядом с ним, не помогли ему. Стоит ли напоминать, что Бугэй никогда не был бойцом и никогда не занимался тем, чем занимались Акинобу, Натабура и Баттусай — всю жизнь они совершенствовались в искусстве фехтования. И хотя мшаго в его руках уравновесил шансы обеих сторон, ловкость и опыт самураев не имели себе равных.

Кэбииси во главе с Бугэй бежали в гору и запыхались. Однако Бугэй и не думал сбавлять темпа, ему нужно было как можно быстрее оправдаться в глазах императора Кан-Чи. Он гнал от себя мысли: о том, что не надо рвать пупок ради арабуру — это глупо, и о том, что за поворотом может быть засада. Эти мысли он самоуверенно проигнорировал, полагая, что судьба, как всегда, будет ему благоволить. Его больше заботили стрехи крыш, и он все время наклонял голову, оберегая глаза. В том месте, где две улицы сходились почти на берегу реки и где стояли низкие, убогие дома, окна в которых были заклеены желтой промасленной бумагой, в лучах вечернего солнца блестела маленькая площадь, размером с бу. Здесь-то он столкнулся с теми, кого преследовал. По правилам во время бега или в засаде мшаго не полагалось приводить в боевое положение. Во-первых, огненное лезвие было опасно для самих нападающих, а во-вторых, гудение мшаго выдавало засаду или скрытное приближение к врагу. Все это Бугэй проигнорировал с непонятной даже для самого себя беспечностью, поэтому Акинобу первым заметил Бугэй и спрятался за стену крайнего дома. Его появление перед Бугэй оказалось для того полной неожиданностью, и хотя он довольно уверенно рубанул световым лучом, но сделал это так, словно рубился катана, и, не имея ни малейшего представления, как надо правильно действовать мшаго, приложил слишком много сил, поэтому-то провалился. Даже если бы он попал в Акинобу, он бы все равно провалился — слишком сильными были замах и удар. Луч бордового цвета чиркнул по земле, от которой сразу же пошел пар, и Бугэй повел рукоятью снизу вверх, чтобы исправить положение, он было поздно — клинок Акинобу пробил Бугэй грудь и безошибочно нашел его сердце. В этот момент Бугэй почувствовал облегчение. Должно быть, он подспудно стремился к смерти, чтобы враз избавиться от всех тех грехов, которые поработили и управляли им. Вместе с хлынувшей кровью из Бугэй выскочила его черная душа, и люди, которые обычно не видели души умирающего человека, на этот раз разглядели черную-черную тень, очень похожую на Бугэй.

Так умер Бугэй, который при арабуру служил начальником городской стражи, но в душе так и остался поваром. Бугэй, который больше всего в жизни любил деньги, а потом оказалась — что и власть. Бугэй, который с легкостью предавал все тех, кто был рядом с ним. Его черная-черная душа с воем шарахнулась в горы подальше от тела, ибо она это тело ненавидела. В горах же ее уже поджидали духи и демоны, которые питались свежими душами умерших. Но всех-всех их опередил арара — демон генерала Го-Тоба. Он растолкал всех, расшвырял, недвусмысленно грозя своим мечом, и съел все, что можно было съесть, не оставив сородичам ни капли, ни кусочка новоиспеченной души. Таким образом, от Бугэй ничего не осталось. А вскоре о нем и позабыли, потому что история этой страны не желала запоминать имена предателей и негодяев.

Натабуре и Баттусай тоже выпала возможность во всей красе показать, на что они способны. Пять или шесть кэбииси упали, обливаясь кровью, на площади размером с бу, а остальные обратились в бегство. Путь к Слиянию был открыт.

Однако если бы Акинобу, Натабура и Баттусай знали, что там их ждет полное крушение всех их планов, они бы со всех ног бросились на помощь капитану Го-Данго. Впрочем, если бы они поспешили, то столкнулись бы с арабуру, а не их слугами, и исход битвы был бы предопределен. Но они, ничего не подозревая, обрадовано сбежали меж холмов, поросших бурьяном и чертополохом, к реке, посреди которой чернел Запретный остров. Желтое заходящее солнце отражалось в воде, мошкара клубилась меж ивами, и тихо плескались волны. На мгновение всем показалось, что ничего не случилось, что нет ни иканобори, ни арабуру, ни императора Кан-Чи, который сидел в двенадцатиярусной пирамиде Оль-Тахинэ и убивал народ, а есть только эта величественная река, несущая свои воды к далекому морю. Это чувство владело всеми до тех пор, пока они не разглядели в воде человеческие трупы.