Правомерно ли размещать подобные списки в сети интернет, до сих пор большой вопрос. С другой стороны, правомерно ли скрывать подобные списки? Импланты с "читателями" нарушают тайну частной жизни, узнают коммерческие тайны, не говоря уже о государственных. Устанавливать всюду "античиты" накладно, к тому же радиус их действия ограничен.
Не пора ли ввести закон, запрещающий вживлять подобные чипы? Таким вопросам задались депутаты Государственной Думы. Заседание длилось шесть часов, но к единому мнению народные избранники не пришли.
Сторонники запрета "читателей" помимо нарушения тайн личной жизни и разглашения государственных секретов, ссылались на извращенные представления людей об имплантах. Общество разделилось, участились стычки, вырос уровень преступности, атмосфера в стране приближается к точке кипения, за которой может последовать взрыв. Чтобы свести к минимуму недовольство, нужно запретить вживлять чипы, позволяющие читать мысли, или ужесточить контроль их установки. "Читатели" должны быть разрешены только государственным служащим и сотрудникам правоохранительных органов.
Противники запретов возражали. Их позиция такова: "читатели" должны быть доступны широким слоям населения, именно их недоступность для 99% жителей страны нагнетает обстановку, а не существование оных. Нельзя запрещать людям пользоваться достижениями медицины, запреты приведут лишь к новым забастовкам.
Если запретить "читатели", то как быть с теми, кто их уже установил? Принудить к еще одной операции? Выслать из страны? Запретить доступ в общественные организации? Пометить их инфобраслеты особым сигналом, который будет оповещать окружающих об опасности, исходящей от их владельцев? Все это грубо нарушает права человека и не приведет ни к чему хорошему. Но оставлять все, как есть, нельзя. Остается устанавливать "античиты" и вести пропаганду среди населения, чтобы "читатели" не вживляли даже те, кто имеет такую возможность.
Никто из депутатов не решился запретить людям калечить себя, и диспуты продолжатся. Решить проблему имплантов и "читателей" в ближайшее время не получится. Но кто знает, не найдется ли какой-нибудь человек, который подскажет, как поступить правильно? Как не нарушить ничьи права и вывести людей из социального тупика?
"Российская газета"
? 30, август 2099 г.
* * *
Знаменитая клиника доктора Сеченова была рассчитана на сорок пациентов. Это обстоятельство нервировало тех, кто месяцами ждал очереди, чтобы попасть на прием к знаменитому нейрохирургу, и радовало этих же самых людей, когда они, наконец, занимали одну из палат, по убранству и уровню обслуживания сопоставимую с высококлассным отелем.
Когда Евгений Михайлович строил больницу, поставил на первое место удобство и комфорт, пожертвовав количеством пациентов, и до сих пор считал это решение верным. Все равно люди, которые ложились в его клинику, хотели, чтобы операцию проводил Сеченов лично, а он не мог одновременно находиться в пяти операционных или работать двадцать четыре часа в сутки.
Через полгода после завершения строительства клиники, открылся второй блок, который служил реабилитационным центром. Когда пациент переставал нуждаться в контроле со стороны нейрохирурга, и его состояние приближалось к норме, человека переводили в новый корпус, где с ним занимались физиотерапевты, адаптируя новое тело к жизни, а на его место помещали нового пациента. Второй корпус сделали таким же богатым и удобным, как первый, и обслуживание там так же не уступало лучшим европейским клиникам.
Очередь желающих попасть на прием к Сеченову, состояла в основном из богатых людей. Однако раз в полгода Евгений Михайлович обязательно проводил две или три бесплатные операции нуждающимся. Сеченов всегда сам определял категорию больных, которым он сможет оказать помощь, и это всегда были операции по замене больных органов. Установка имплантатов, увеличивающих силу, выносливость или позволяющих читать мысли, осуществлялась исключительно за деньги. Исключений из собственных правил нейрохирург не допускал.
Сегодня Евгений Михайлович пришел на работу на полтора часа позже обычного: вместо операций он запланировал деловую встречу с будущим пациентом — известным певцом Блэйном.
Молодой человек обладал чудесным голосом и пел о природе, времени, надежде и свободе, не опускаясь до слащавых и лживых песенных любовных признаний, чем заслужил уважение не только женщин, но и мужчин. Евгений Михайлович согласился на встречу с радостью и даже предложил певцу безвозмездную помощь, но Блэйн отказался, сославшись на то, что прежде ему нужно лично пообщаться с нейрохирургом.
Сеченов сидел за столом в своем кабинете и с любопытством смотрел на молодого человека. В жизни, как это часто бывает, Блэйн выглядел ниже, чем на экране, и несколько худее. На нем был черный блестящий кожаный пиджак и обтягивающие брюки. Ботинки и густо намазанные гелем черные волосы блестели в тон. Сеченов меньше всего ожидал увидеть певца в таком наряде, это был не его стиль, да к тому же черный цвет делал и без того бледную кожу еще бледнее.
Популярность Блэйна только начинала набирать обороты и слава о нем пока не вырвалась за пределы России, но Евгений Михайлович не сомневался, что следующий альбом певца обязательно будет транслироваться по всем европейским радиостанциям.
Тем не менее Блйэн не производил впечатления знаменитого человека, в нем не было высокомерия и самовлюбленности, присущих другим звездам сцены и экрана. Молодой человек был скромным и добрым, и Сеченову это нравилось.
— Рад знакомству, — Евгений Михайлович вышел из-за стола и пожал протянутую руку. — Присаживайтесь.
Блэйн опустился на кожаный диван, Сеченов сел рядом. Он не хотел, чтобы между ним и молодым человеком непреодолимой преградой встал письменный стол, напротив, постарался создать доверительную, почти домашнюю атмосферу, для чего придвинул к певцу столик с чаем и печеньем.
— Спасибо, ничего не нужно. Не хочу, чтобы мой визит отнял у вас лишнее время.
— Об этом не беспокойтесь, — улыбнулся Евгений Михайлович, но тут же посерьезнел. — Гм, у вас проблемы с сердцем?
— Да. С самого детства с ним мучаюсь. Несколько месяцев назад стало совсем плохо, думал вообще умру...
— Не волнуйтесь, Блэйн, я смогу спасти вашу жизнь. В конце концов, я, можно сказать, заинтересованное лицо. Как поклонник вашего творчества.
Молодой человек едва заметно улыбнулся.
— Взаимно. Поэтому я и обратился именно к вам. Вы не просто хорошо делаете свою работу, вы творите чудеса.
Сеченов склонил голову, как бы соглашаясь со сказанным.
— Гм, сначала мы сделаем анализы и определим, сколько времени у нас в запасе, а потом назначим день операции.
— Мне очень неловко оттого, что я воспользовался своими связями и практически ворвался к вам. Без приглашения, нарушая график операций.
— Это неважно. Случай экстренный, откладывать нельзя.
Блэйн вздохнул. Евгению Михайловичу показалось, что молодой человек сказал еще не все, но торопить гостя не спешил. Певец подвинул к себе чай и взял из вазочки печенье, неуверенно откусил и, как показалось врачу, виновато посмотрел на часы.
— У меня к вам еще одна просьба...
Сеченов кивнул. Кажется, он понял, о чем попросит его знаменитость:
— Не волнуйтесь. Подробности операции, равно как и ваше заболевание, останутся в тайне. Да и само пребывание в клинике можно сделать тайным.
— Спасибо, — Блэйн кивнул, — но я не об этом хотел вас просить, вернее, не только об этом. Я хочу вживить еще один чип, — певец запнулся, а потом выпалил: — Доктор, научите меня читать мысли.
* * *
Позже Евгений Михайлович не раз вспоминал тот разговор, и при этом его рука всегда автоматически искала сигару.
Он разочаровался в Блэйне.
Чувства, нахлынувшие на Сеченова, когда он услышал просьбу певца о вживлении "читателя мыслей", можно сравнить с хрупкой фарфоровой чашкой, которую неловкая рука столкнула с полки. Чашка пару секунд кувыркалась в воздухе, а потом мгновенно превратилась в пыль.
Евгений Михайлович наполнил легкие дымом. Перед операцией стоит собраться, но сегодня почему-то он слишком много думал о прошлом.
Хотя Сеченов и являлся ведущим нейрохирургом страны и одним из самых известных врачей, работающих с "читателями" и имплантатами увеличения мускульной силы, он не понимал тех, кто стремится изуродовать свое тело. Не понимал и ненавидел.
Человек слаб. Слаб и глуп. Тянется к славе, силе, могуществу, власти, а сам калечит себя: тело и душу, губит человечность в угоду тем преимуществам, которые дают чипы. Будь его воля, Сеченов уничтожил бы технологию. Люди не должны пользоваться изобретениями дьявола, эта извилистая дорожка, вдоль которой растут ягоды наслаждений, ведет прямиком в ад.
Евгений Михайлович распахнул окно своего кабинета и снова затянулся.
Десять лет назад он и помыслить не мог, что дело, которому отдал всю жизнь, станет приносить ему столько боли. Десять лет назад он верил в медицину и искренне считал, что чипы сделают людей счастливыми, но глубоко разочаровался. Именно из-за его профессии, именно из-за технологии и этих самых чертовых чипов умер человек, которого он любил больше жизни.
десять лет назад
— Зачем тебе это, Олесь?
Евгений вопросительно смотрел на сидящего напротив него человека и держал его тонкую холодную руку в своих ладонях, стараясь согреть. Олесь — молодой мужчина лет тридцати — хмурился и прятал взгляд.
Они сидели в полупустом летнем кафе, где кроме них находилась только официантка, но той не было дела до странной парочки в одинаковых длинных серых плащах. Она выполнила свою работу, подала кофе, и теперь, подперев щеку ладонью, смотрела в окно.
Дождь за окнами уныло выстукивал шифрованное послание, от чего на душе у подающего надежды хирурга Евгения Сеченова было тоскливо, а сердце билось в истерике, в предчувствии чего-то нехорошего.
— Ну как ты не понимаешь? — Олесь отнял руку и достал из внутреннего кармана серебряный портсигар. — Кто я сейчас? Никто, человек без имени, без судьбы, пустое место. А так не должно быть! Каждый должен приносить пользу! Не должно быть лишних людей, которые живут ради того, чтобы не умереть раньше положенного срока. Каждый должен что-то дать обществу, стране, да просто окружающим людям!
— Ты несправедлив к себе. Ты не бесполезен, ты очень много даешь... мне.
— Тебе? А что тебе надо? Ты полезный член общества, можно сказать, стоишь на вершине мира. Медицина — лучшее, чем может заниматься человек, она спасает людям жизнь. Что может быть полезнее? Через пару лет ты войдешь в медицинскую элиту, откроешь собственную клинику, станешь уважаемым нейрохирургом, к которому будут выстраиваться очереди, а я так и останусь никем. Недоучкой-художником, неудавшимся музыкантом, никчемным поэтом.
Олесь открыл портсигар, достал сигару, отрезал кончик, закурил и выпустил струю дыма под стол.
— Ты просто еще не нашел своего призвания. Разносторонне развитые люди часто пробуют себя в разных видах деятельности. Вот и у тебя то же самое. Ты просто пока не нашел себя.
— Нашел, — Олесь взмахнул рукой, едва не уронив чашку с кофе на пол, — нашел! Я взвесил все варианты, оценил риски и уверен, что это мое. Помнишь, как мне нравилось заниматься ай-ки-до? У меня ведь получалось! Действительно получалось!
— До тех пор, пока ты не сломал руку, — мрачно заметил Сеченов.
— Вот именно. Сломал, потому что был слабым, а теперь стану сильным, снова займусь боевыми искусствами и буду лучшим в своем деле. Помоги мне!
Евгений вздохнул. Он не знал, какими словами отговорить молодого человека от глупости, однако хотел много ему сказать. Только вот будут ли его слушать?
— В каком деле, Олесь? Вживишь ты себе имплантат, позанимаешься пару месяцев и поймешь, что это тоже не твое. Но будет поздно, ты не вернешься к тому, что имеешь сейчас, никогда не будешь прежним!
— Я и не хочу быть прежним, а ты... ты сомневаешься во мне?! Ты в меня не веришь?!
— Гм, я слишком хорошо тебя знаю.
— Ты в меня не веришь, — Олесь резко поднялся, и чашка все-таки упала на пол. — Но я все равно сделаю эту операцию. Обойдусь и без твоей помощи!
* * *
Вечером они все же помирились.
Евгений пришел домой около десяти вечера — в самом конце смены его попросили подменить хирурга и сделать экстренную операцию по замене сердечных клапанов. Сеченов не мог отказать, но когда пришел домой, Олеся еще не было.
Врач пожарил бекон, яичницу, сварил сосиски, взбил молочный коктейль и, в ожидании молодого человека, успел дважды все подогреть.
Олесь явился в первом часу ночи. Молча повесил мокрый плащ на вешалку, разулся и, ни слова не говоря, прошел в ванную.
Евгений подошел к двери и стал слушать, как течет вода.
— Я приготовил тебе ужин.
Напор воды уменьшился.
— Где ты был? Я беспокоился.
Вода перестала шуметь, и Сеченов отступил на шаг назад, чтобы открывшаяся дверь не ударила его по лбу. Олесь улыбался. Во рту его дымилась сигара.
— Правда беспокоился?
Евгений не счел нужным повторять свои слова, он вытащил изо рта молодого человека сигару и отправился на кухню. Там он аккуратно переломил табачное изделие пополам и выбросил в ведро.
— Бросай курить.
Олесь не обиделся. Он подошел к мужчине и обнял его со спины за талию, прижавшись щекой к лопатке.
— Не брошу. Это единственное, что действительно мое, понимаешь? Единственное, что выделяет меня из толпы, что отличает от других таких же бесполезных людишек.
— Но скоро это изменится?
— Да. Скоро. Я уже договорился с клиникой Баранова. Операция через месяц.
Сеченову много хотелось сказать Олесю, но он не сумеет отговорить сумасброда от его очередной безумной затеи. Оставалось только верить, что молодой человек не разочаруется в собственном теле и найдет приличную работу. "Лучший в своем деле" — это не призвание, и на жизнь этим не заработаешь.
Евгений получал достаточно, и они жили, как короли, но если Олесь когда-нибудь захочет самостоятельности, Сеченову хотелось бы, чтобы он жил в нормальных условиях и не бедствовал.
— Я не буду тебя отговаривать, — произнес Евгений.
— А поддерживать? Будешь?
— Гм, как я могу не поддержать человека, которого люблю? — Сеченов осторожно освободился от объятий и повернулся к молодому человеку. — Только обещай мне, что когда станешь лучшим в своем деле, выбросишь к чертям эти проклятые сигары.
* * *
Операция по вживлению имплантата, позволяющего нарастить мышечную массу, занимала не менее шести часов. С момента, когда Олеся увезли в операционную, прошло около четырех, но Евгений нервничал. Он бродил по выложенному белым кафелем больничному коридору клиники Баранова и проклинал себя за глупость и упрямство. Он должен был взяться за это дело, должен был лично провести операцию, проконтролировать, чтобы с Олесем ничего не случилось, а сейчас ему ничего не оставалось, кроме как мерить шагами коридор, пытаясь протоптать дорожку и пробуравить взглядом безликие кафельные плитки.
