Иллория: спасти королевство (общий файл)

— Не только увидеть, но и забрать в замок. К тому времени, как вы обучите его всему, что умеете сами, мы найдем способ избавить Иллорию от гибели вместе со своим королем и вы, наконец, сможете уйти на покой.

Власт помолчал, а потом вздохнул:

— Я не буду рубить тебе голову, Лоддин. Хотя ты заслуживаешь хорошей порки за то, что не рассказал обо всем раньше. Мой сын должен был расти во дворце.

— Прежде всего, ваш сын должен был выжить и не погибнуть от рук сошедшего с ума от горя короля.

Лоддин поднялся и направился к двери. Королю нужно было о многом подумать, а ему кое-куда съездить.

* * *

Отец Богун всегда знал: появление у стен монастыря королевской кареты с золотыми солнцами на дверцах — плохой знак, а уж в сложившихся обстоятельствах это сомнений не вызывало. Будто святой Палтус ополчился на своего верного слугу за сорванное торжество и решил наказать по полной программе.

Священник стоял в дверях храма, не решаясь выйти к гостю. Он знал, кто приехал, но был удивлен тем, что на сей раз первый министр не стал прятаться и скрываться, а прибыл открыто, в королевской карете.

— Добрый день, Богун, — поздоровался Лоддин, слезая с подножки.

— Добрый день, министр. — Настоятель монастыря слегка поклонился и указал на церковь. — Прошу.

Лоддин неспешно отправился знакомым ему маршрутом, а отец Богун тем временем подозвал одного из ребятишек и распорядился, чтобы приготовили чай и самое лучшее угощение, какое найдется на кухне.

Богун провел гостя в свой кабинет, где на месте портрета отца Андрияна висел невыразительный пейзаж, изображающий половодье, и предложил кресло.

— Чай сейчас принесут.

— Не стоит беспокоиться, — улыбнулся первый министр, — я приехал не для того, чтобы доставлять вам хлопоты, а чтобы от них избавить.

В животе отца Богуна что-то перевернулось, сердце дернулось от нехорошего предчувствия.

— Разве вы приехали не затем, чтобы внести плату за очередной год?

— Нет. Сегодня я заберу у вас то, что оставил восемнадцать лет назад.

Богун закашлялся, поперхнувшись собственным языком.

— Понимаете, Ивора сейчас нет. Я... отослал его в город. Нам нужны свечи... да, нам нужно много свечей, чтобы освещать храм. И масло.

— Ничего, — Лоддин откинулся на спинку кресла. — Я подожду, пока он вернется.

— Он может задержаться в городе. Он всегда задерживается, а иногда даже не приходит ночевать, потому что мы не разрешаем воспитанникам бродить по опасным городским улицам в темноте.

— И где же ночуют ваши воспитанники? Не в поле же. Я поеду туда, и заберу его.

Отец Богун почувствовал, что вспотел. Руки стали липкими и горячими, по лбу стекла жирная капля пота и повисла на кончике носа. Он смахнул ее, сделав вид, будто обмахивается рукавом от жары, хотя в кабинете было не жарко.

— Боюсь, это невозможно, — промямлил священник. — Понимаете, Ивор очень своенравный ребенок. Не хочу сказать о нем ничего плохого, но он может переночевать в любом месте, где захочет...

Священник не знал, что еще придумать, а под вопросительным и пронзительным взглядом первого министра потерялся и сам слышал, как неправдоподобно звучат его слова.

— Где он, Богун? Где Ивор?

— Он, — священник снова смахнул с носа каплю, — он гуляет. Но вернется не скоро. Не сегодня. Может быть, завтра. Или послезавтра. А скорее всего на следующей неделе. Но как только он появится, я обязательно пришлю к вам человека, чтобы сообщить...

— Богун, где он?!

В голосе министра послышалась сталь. Сталь прочная, закаленная, из которой делают лучшие мечи и ножи. Эта сталь могла ранить, а могла даже убить.

Богун сглотнул и удивился, как осип его голос:

— Он сбежал.

— Сбежал? — Лоддин вскочил с кресла, едва не опрокинув столик, подготовленный для чаепития. — Сбежал?! Куда? Когда? Почему?

Священник сложил руки на груди и тоже встал с кресла.

— Мы его найдем, — быстро произнес он. — Мальчишка не успел далеко уйти.

— Почему он сбежал? — практически закричал министр. — Что ему здесь не нравилось?

Лоддин замер на полуслове и медленно опустился в кресло. В нем что-то изменилось, отец Богун это понял, но не разобрал что именно, однако старик вдруг перестал казаться добрым и безобидным, теперь напротив священника лениво расположился лев. Он, может, и был стар, но еще мог рыкнуть так, что сердце уйдет в пятки, махнуть лапой и превратить одежду в кучу лохмотьев, вгрызться острыми зубами в плоть, разорвать, лишить жизни...

— Так ты с ним плохо обращался, — медленно и тихо произнес первый министр. — Так здесь ему было плохо. И ты довел мальчика до того, чтобы тот сбежал. Значит, бродить по дорогам и зарабатывать на хлеб случайной работой для него лучше, чем жить здесь.

Богун медленно втянул голову в плечи. Пожалуй, впервые в жизни ему стало страшно. Сидящий перед ним старик мог не только закрыть монастырь, выгнать его на улицу, но и посадить в темницу и даже казнить. А он, Богун, не мог ничего, кроме как снова пообещать:

— Я найду его, Лоддин. Он из баловства сбежал. С девушкой.

— С девушкой?

— Ну да, — Богун услышал в голосе министра заинтересованность и тут же схватился за спасительную мысль. — Ей исполнилось восемнадцать, и она решила уйти из монастыря. А мальчишка, хоть я и пытался его уговорить остаться, меня не послушал. Сбежал тайком за своей невестой. Мы найдем его, я обещаю.

Лоддин тяжело поднялся с кресла и направился к дверям.

— Ты пожалеешь, Богун, если в ближайшие дни Ивор не появится во дворце. Сильно пожалеешь.

— С вашим сыном все будет в порядке, — заверил священник.

— С моим сыном? Кто сказал, что он мой сын?

Лоддин произнес это спокойно и уверенно и в то же время удивленно, и священник сразу ему поверил.

— Мы найдем его. Мы уже его ищем.

Министр кивнул и вышел за дверь. А священник задумался. Если Ивор не сын министра, но за ним присматривает, значит, Ивор сын... кого-то повыше, чем министр? Но кто может быть выше статусом? Только король.

Отец Богун медленно опустился в кресло. Ему предстояло о многом подумать.

* * *

В дорогу отправились рано утром. Бьорн все еще сомневался, стоит ли ему брать с собой Верею, но девушка оказалась упрямой и настойчивой, и объявила, что если Бьорн ей откажет, она расскажет министру правду о сыне разбойника, и его не только никуда не отпустят, но и посадят в темницу.

— За то, что я родился в разбойничьем замке, в тюрьму не посадят, — отрезал Бьорн. — Я не разбойник и никого не грабил и не убивал. А если ты вздумала шантажировать меня, так мне тоже есть, что рассказать министру. Например, о твоем Голике. Бросила его лесным духам на потеху и даже не вспомнила ни разу.

— С Голиком все будет хорошо, — рассердилась девушка. — И прекрати называть его "моим"!

— Я же о тебе беспокоюсь, дурочка. Мало ли что в дороге случиться может! Сиди дома, ухаживай за старушкой матерью, травки собирай...

Договорить Бьорн не успел — получил довольно ощутимый удар кулаком в живот.

— Еще одно слово, и я покажу тебе, кто здесь дурочка.

Молодой человек отдышался.

— Не слабо дерешься.

— Я еще и не то могу. Ну, берешь меня с собой?

— Ну что с тобой сделаешь? Беру.

— Вот и ладно. Только прежде мне надо домой зайти, попрощаться.

Жила Верея в старом бревенчатом доме недалеко от рынка. Бьорн подождал снаружи, пока девушка попрощается и соберет вещи. Он приготовился к долгому ожиданию, но Верея вышла довольно скоро. Она переоделась, и теперь на ней были кожаные ботиночки, коричневые штаны, подпоясанные широким ремнем, с которого свисал небольшой кошель, коричневая рубаха с длинным рукавом и кожаный жилет с двумя нагрудными карманами. Волосы девушка завязала узлом и перетянула тонкой коричневой лентой. В руках травница держала небольшой мешок на завязках.

Бьорн невольно улыбнулся. В таком наряде она походила на настоящего маленького разбойника. И где только нашла такие штаны и жилет?

— Куда сначала? — спросила девушка.

— Сначала на рынок. Нужно узнать, в какую сторону ушли артисты и куда отправились. — Бьорн скептически качнул головой. — Может, мешок мне отдашь? Тебе, наверное, тяжело его нести.

— Не отдам. Во-первых, мало ли что случится — отберут у тебя мешок, а там все наши вещи. А во-вторых, он совсем не тяжелый.

— И что у тебя в мешке? Травки?

— Может, и травки. Ты топай, не разговаривай. Болтун.

Бьорн улыбнулся и пошел в сторону рынка. В его дорожной сумке лежала сменная одежда, кремень для разжигания огня, металлический котелок, запас вяленой рыбы, немного сушеного мяса, пара свечей, веревка и завернутый в тряпицу отцовский кинжал. Нож с голубым лезвием, который когда-то подарила ему мать, был спрятан за поясом. Он предполагал, что путешествие окажется недлинным, но в пути может случиться всякое, и лучше взять с собой что-то лишнее, чем в критический момент чего-то не досчитаться.

Опрос на рынке ни к чему не привел. Артистов видели многие, но никто не знал, куда они ушли.

— Туда куда-то, — махали люди рукой, указывая в совершенно противоположные стороны.

— Что делать будем? — спросил Бьорн.

— Спрашивать дальше.

— Но никто не знает!

— Ты просто не умеешь разговаривать с людьми. На тебя смотрят, как на бродягу, дай я попробую.

— Ну попробуй, — улыбнулся Бьорн.

Молодой человек был уверен, что Верея, которая тоже, между прочим, выглядела как бродяга, не добьется успеха. Вот если бы на ней было длинное платье, а не штаны, и в руках она держала корзину с травами, а не дорожный мешок, с ней наверняка говорили бы охотнее, чем с Бьорном, но теперь они были на равных.

Но Верея его удивила. Она вернулась раньше, чем он предполагал, и, улыбаясь, сказала:

— Кажется, они отправились в Северную Рандорию.

— Кажется, или они действительно отправились в Северную Рандорию?

— Кажется. Но это наверняка. Мне показали дорогу, а насколько я знаю, это дорога именно в Северную Рандорию и ведет. Там есть пересечение с торговым трактом, но не думаю, что артисты отправятся по деревням. В любом случае, нам известно направление. Как дойдем до развилки, будем думать дальше. Ну что, правильно сделал, что меня с собой взял?

Бьорн показал все тридцать два зуба и повесил дорожную сумку на плечо.

— Пошли уже.

— Значит, доволен, — констатировала травница. — Отсутствие ответа, это тоже ответ. Но давай сначала купим лошадей. Не пешком же идти.

И они отправились на рынок.

* * *

Ночевали Ивор и Ирия в том же самом дровяном сарае, где нашли спасение от Дрота. Было холодно и жестко, но все лучше, чем вернуться в монастырь, где отец Богун спустит с них три шкуры.

— Не пожалела, что ушла со мной? — спросил Ивор утром, когда они, позавтракав сухарями, вышли из сарая и отправились по дороге к лесу.

Ирия качнула головой и показала сложный жест, который молодой человек истолковал как "слишком много глупых вопросов". Больше вопросов Ивор не задавал.

Они шли сначала между маленьких домов бедняков, окруженных огородами, потом вышли на широкую улицу, выложенную булыжником, и направились подальше от центра. Ивор затруднялся объяснить, куда именно вели его ноги, но они определенно вели подальше от монастыря святого Палтуса и замка, где их караулил Дрот и, может быть, другие монахи, подосланные отцом Богуном.

Для себя Ивор решил уйти из Кливра навсегда и никогда не возвращаться в столицу. Он хотел поселиться в какой-нибудь милой деревушке, где они с Ирией могли бы заняться хозяйством. Но девушке об этом он решил пока не говорить. Пусть она думает, что они ищут себе не постоянное, а временное пристанище. Ему не хотелось "выслушивать" очередную проповедь о том, что он сын королевского министра и достоин лучшего. Ивор не думал, что чего-то достоин. Раз отцу было угодно сделать его подкидышем, сиротой, таковым он и останется. У него нет отца. И никогда не будет.

Булыжная мостовая постепенно сужалась, дома становились все беднее и беднее, сильнее пахло навозом, по всему становилось понятно, что молодые люди отдалились от центра.

— Ну, куда теперь? Направо? Налево? — спросил Ивор, когда они подошли к развилке на самом краю города.

Ирия пожала плечами. Молодому человеку тоже было безразлично, куда идти. Географию он не знал, о ближайших селениях и городах никогда не слышал, и единственное правило, которому он собирался следовать — держаться подальше от леса и разбойников. У них было нечего взять, но и терять то, что имелось, было нежелательно, ведь им предстояло построить новую жизнь лишь с тем, что лежало в их дорожных сумках.

Дорога слева уходила в степь. Там вдали виднелся лес, и Ивор не мог бы поручиться, что тропинка проходит от него на достаточном расстоянии. Дорога справа сворачивала за небольшой холм.

— Поднимемся? — предложил молодой человек.

Ирия согласно кивнула, и направление было определено.

За холмом начинались дикие поля. Раньше их засеивали пшеницей, ячменем или брюквой, но забросили, и теперь они постепенно зарастали кустарником и березой. Молодые деревца окружали дорогу со всех сторон, и впереди практически ничего, кроме голых деревьев, видно не было. Снега здесь было больше, чем в городе, но солнце припекало сильнее, и идти было довольно легко. Дорога постепенно сузилась, но все же это была дорога, и к закату молодые люди вышли из заросших полей. Перед ними простиралось озеро, дорога огибала его справа и скрывалась в лесу.

— Не хочется через лес идти, — Ивор вздохнул. — Но другого выхода нет. Не возвращаться же? К тому же там тоже лес. Пошли. Авось обойдется.

Ивор подмигнул девушке, а сам незаметно вытащил из-за пояса нож, который когда-то украл на монастырской кухне и который пригодился ему, когда отец Богун вздумал проучить воспитанника. Исключать возможность встречи с разбойниками не стоило.

Они обогнули озеро и остановились на поляне.

— Знаешь, — молодой человек развязал свой мешок и достал оттуда штаны. — Переоденься. И волосы спрячь. Где-то у меня был платок... Если встретимся с кем-нибудь...

Договаривать не пришлось, Ирия все поняла без слов. Она сняла юбку, натянула штаны, которые оказались ей широки и длинны, и повязала на голову шарф, спрятав длинные светлые волосы.

— Уже лучше. Только ты слишком чистенькая.

Ирия, беззвучно смеясь, наклонилась и зачерпнула с дороги немного пыли. Втерла ее в щеки, измазала лоб и провела ладонью по лицу спутника.

— Да, — улыбнулся Ивор. — Я тоже был слишком чистый. Теперь мы простые крестьяне, пришедшие в дальний лес за хворостом. Идем.

В лесу оказалось гораздо темнее, чем у озера. Исполинские деревья вытягивали голые ветви к небу, словно умоляли солнце поскорее прислать тепло и настоящую весну. Между тем весна уже вовсю хозяйствовала везде, куда ни посмотри. Дорога оттаяла полностью, и им не приходилось пробираться через сугробы, сугробов почти не осталось, а снег скуксился, съежился, будто лес простыл и вот-вот оглушительно чихнет. Вокруг деревьев образовались впадины — нагреваясь, стволы растапливали снег, а под некоторыми образовались небольшие круги черной, пахнущей прошлогодней хвоей, земли.