Берег мой. Книга 1

— Гляди, какие ежедневники в Торце продаются, — толкнула она Сашу.

— Сколько стоит? — Та мигом забыла про ссору, глаза ее загорелись от восхищения и вожделения.

— То-то и оно, что всего семьдесят копеек.

Саша поняла, что грядущие два часа станут для нее истинной мукой, если она найдет в себе достаточно сил, чтобы пойти на семинар, а не помчится со всего духу в книжный сразу после лекции. Ведь где гарантия, что такое чудо станет ее дожидаться? Раскупят, как пить дать!

Между тем Наталья раскрыла ежедневник. Корочка приятно заскрипела. "Уж не лекции ли она собирается туда писать?" — ужаснулась Саша, но в ту же секунду поняла: не лекции.

Бдительно следя, чтобы Саша не подсмотрела, и гадко ухмыляясь, Наташка переписала телефоны преподавателя и тут же захлопнула книгу, а листок спрятала в сумке. На этот раз Саше удалось остаться невозмутимой. Однако внутри все кипело. "Да сдались они тебе, эти телефоны, не собираешься же ты ему звонить?! По какому делу-то?" — пыталась она образумить себя, но получалось плохо. Досадно было до слез. И что она такая неосторожная! Могла ведь запомнить номера, хотя бы один, пока держала листок в руках. Но тогда ей не настолько, вроде бы, нужно было.

Что же произошло за эти минуты, отчего даже мысли о скорейшей покупке ежедневника отошли на второй план, не говоря о математике? Безо всякого интереса, на автомате конспектировала она лекцию, а перед мысленным взором стоял тот злополучный листок, и Саша вглядывалась, в отчаянной надежде прочесть заветные циферки, вдруг да отпечатались они в памяти, бывает же так? Но циферки расплывались, видно было только две первых: 35. Это и так понятно, все местные номера начинаются на 35, значит, ей всего-то нужно было запомнить восемь цифр, а не двенадцать.

Эх, не вернуть время, а хочется... Ужас, как хочется. Зачем? Да какая разница, зачем, надо — и все.

5

На семинар явилось, как ни странно, две трети группы.

— Представь, Димасик как меня напугал сегодня, — пожаловалась Саша Ольге. — Говорит, старостой меня выбрали.

— Разве было собрание? — удивилась Ольга. — И потом, как же Витька?

— Витька вылетел, — вмешался в их разговор сидевший впереди Петров. — А идея выбрать тебя неплохая, я лично не стану возражать.

— И я не буду, — живо отозвался с соседнего ряда Ренат Заиров.

Но Сашу эта поддержка совсем не порадовала, наоборот — Рената она недолюбливала. Слишком темные у него были волосы, слишком черные глаза, слишком пристальный взгляд, слишком резко пахло от него табаком и одеколоном, и вообще, он был какой-то взрослый и непонятный. И дружелюбие его Сашу настораживало, потому что тоже было из серии "слишком".

— Хватит прикалываться, — рассердилась она. — Не буду я старостой, это Панарин выдумывает.

— Жалко Витьку, — вздохнула Ольга.

Разговор прервало появление преподавателя.

— Кто дежурный? — спросил он с порога.

Группа ответила молчанием. Преподаватель был немного похож на матанщика Попова — такой же пожилой, седой, высокий и плотный, только волосы у него были погуще и сильно кудрявились, да круглые серые глаза смотрели пристально и жестко.

"Даже не поздоровался", — осуждающе подумала Саша. Она была не одна, кому не понравилось такое начало знакомства.

— Здравствуйте, — произнес Петров.

Преподаватель повернулся к нему.

— Здравствуйте, — бросил небрежно. — Вы дежурный?

— Нет, — спокойно сказал Петров.

— А кто?

— Не знаю.

— Хорошо, тогда — кто староста? — обратился преподаватель опять сразу ко всем.

Вопрос повис в воздухе.

— А как вас зовут? — нагловато спросил Панарин.

— Я как раз собирался написать свое имя на доске, но это, как видите, невозможно, — тон у преподавателя был неприятный, раздражение в нем мешалось с высокомерием. Однако насчет доски он был прав, она была испещрена записями, а тряпка в уголке напоминала комок грязной бумаги или, скорее, кусок серого кирпича. — Я хотел бы напомнить дежурному о его обязанностях. А если таковой отсутствует, то пусть его заменит староста.

— Старосты у нас нет, — сказал Вовка Боровиков, самый скромный парень в группе. И единственный из них, кто сдал сессию на все пятерки.

— Почему нет, — усмехнулся Панарин. — Бурмина Саша — староста наша.

Преподаватель посмотрел на Сашу. Ей стало не по себе от его взгляда. В общем-то ничего особенного, но уж больно учительский, подчеркнуто начальственный. За полгода она успела отвыкнуть от таких отношений.

— Если вы — староста, то будьте так добры, сходите, намочите тряпку и протрите доску. Раз не потрудились или забыли назначить дежурного.

Будь они в школе, Саша без звука отправилась бы исполнять приказ. Или если бы он просто попросил — откликнулась незамедлительно. Но подчиниться сейчас было верхом унижения. И, кажется, это понимали все. Группа зароптала, но сдержанно, идти не хотел никто. "Заразы, — подумала Саша, кусая губы, чтобы не заплакать. — Им рядом, а мне на второй этаж переться до туалета, неужели ни один..." Тут она услышала позади себя движение и с ужасом поняла, что Вовка собрался все-таки идти, вот уж чего ей хотелось меньше всего. Она готова была уже сдаться — ради Вовки можно, — как вспомнила про Панарина. Неплохая месть!

— Сиди, Володя, — спокойно сказала она. — Дежурный сегодня Дима Панарин, он забыл, наверное.

— С какой это радости я дежурный? — возмутился Димка.

— С той же, с какой я — староста, — отрезала Саша.

Под одобрительный смех группы Панарин поплелся полоскать тряпку. Преподаватель тоже улыбнулся, и в аудитории стало как будто теплее. Или показалось?

— Понимаю, сегодня первое занятие, но впредь, надеюсь, вы не будете забывать вовремя готовить доску, — по-прежнему сухо проговорил он. — Итак, начнем.

Саша изо всех сил старалась вызвать в себе утренний настрой на учебу, сродни азарту, но он пропал, как не было. "Вот всегда с тобой так", — уныло думала она, бездумно, под диктовку записывая решение очередной задачки. Только на полчаса и хватило задора. Почему вот этому противному... как его? Патрацкому. Почему ему не хочется доказывать, что она чего-то стоит?

— Бурмина, у вас как с идеями насчет решения? — поинтересовался преподаватель, подходя к ее парте. — Понятно, никак.

Саша с надеждой прислушалась к себе: не просыпается ли то самое... честолюбие? Ведь тон Патрацкого куда оскорбительнее того Кулигинского "А я думал..." Эх, зря она это вспомнила: мысль тут же устремилась в старое, проложенное еще на каникулах русло. "Зорич, Зорич", — застучало в голове. Надо будет дома прочитать про Лопиталя. И вообще, все прочитать, что упустила, плюс сегодняшняя лекция, что там было, кстати? Забывшись, она достала тетрадь.

— Нет, матанализ тут вам не поможет, — раздался рядом голос Патрацкого.

— Я перепутала тетрадки, — нашлась она.

Как хорошо, что переписала лекцию и взяла с собой!

— Красиво оформлено, — кивнул преподаватель, пролистав тетрадь. — Приятно, что по крайней мере у одного человека в группе оказалась запись лекции, не напрасно вас выбрали старостой.

— Моя идея, — проворчал Панарин.

Ребята засмеялись.

— Я прав, только один человек посещает лекции? — спросил Патрацкий, отдавая Саше тетрадь.

Смех сменился недовольным гудением.

— Еще не все вернулись с каникул, — сказала Саша. Только примерной девочкой ей не хватало прослыть! — Я сама вчера приехала, и лекцию у Оли списала.

Ольга сердито толкнула ее в бок.

— Это потому что я не ездила на каникулы, — поспешно выпалила она, предупреждая замечание преподавателя, что кто-то приезжает вовремя. И добавила едва не с вызовом: — Хвосты досдавала.

— Чего врешь, — прошептала Саша.

Но Ольга пнула ее под партой, заставляя замолчать.

— Хорошо, — покровительственно кивнул Патрацкий. — Будем надеяться, на следующий семинар и группа будет в полном составе, и лекции будут у всех.

— Проверять станете? — удивился Панарин.

— Возможно.

— А на зачет наличие лекций повлияет? — поинтересовался Ренат.

— Отсутствие повлияет непременно, — заверил его преподаватель. — Но давайте вернемся к задаче.

Саша посмотрела на часы. Прошло всего тридцать пять минут. Как же долго тянется этот семинар, и даже отвлеченные разговоры не ускоряют его хода. Ничего, все кончается, и он кончится, можно будет пойти в Торец за ежедневником, съесть мороженое и погулять, а потом — матан, семинар. "Опять будешь скучать", — укорила она себя, но уверенности не было.

— Что-то я по Попову соскучилась, — шепнула она Ольге.

— Ты и впрямь матаном увлеклась, — покачала та головой.

Саша только вздохнула в ответ. Неужели Ольга права, и ей не удастся увлечься всей учебой в целом? Она снова сделала усилие, пытаясь вникнуть в решение последней задачи. Собственно, непонятного в нем ничего не было. Но вот идей о том, как решать очередную, тоже не было. И — что хуже всего — не хотелось их искать, эти идеи. И доказывать никому ничего не хотелось. "Ладно, — подумала Саша. — Это просто первый запал прошел, и я не спала почти сегодня. Решила учиться — и буду учиться. И матан тут ни при чем, просто он легче. Да, именно что — легче физики. Как алгебра в прошлом году. Но я добьюсь, докажу... Ему — докажу!".

Она опять будто услышала насмешливый Кулигинский голос, и в голове прояснилось. "Задачка-то простая!" — ахнула Саша едва не вслух и начала писать решение. Это не укрылось от преподавателя, он подошел и стал ее поправлять, а потом вызвал к доске. Ребята удивленно смотрели на нее, уверенную и веселую, никогда прежде не отличавшуюся на физике, и вообще нигде. Им было невдомек, да и Саша вряд ли отдавала себе отчет в том, что не им, не Патрацкому рассказывала она решение. Другого человека видела она сейчас перед собой, другому были адресованы ее задор и улыбка, и...

А, собственно, при чем тут какой-то человек? Ведь она решила учиться. Вот и учится.

6

— Напрасно мы тогда отказались отселиться. Дуры набитые. Вот как теперь жить? Таньку жалели, а забыли, что она, чуть что, и домой может...

Саша молча мешала картошку. Ольга была права.

— И никогда у нее не пройдет это! — Ольга в негодовании металась по кухне. — Ты вспомни, она еще в сентябре болеть начала, на базу не ездила, и потом никуда, на английский один и ходит... Сама не учится и нам не дает.

Тонкие картофельные кружочки блестели растопленным маргарином, источая упоительный запах еды. До которой еще долго. Жуть как долго. Саша пошурудила вилкой в надежде извлечь со дна сковородки готовые дольки. Увы, лишь некоторые из них порозовели и то с самого краешка. Ольга прервала гневный монолог и подошла к плите.

— Долго что-то жарится, — заметила она, потянув носом.

— Долго. Зато не прилипает.

— Дай-ка вилку...

— Зачем? — Саша даже немного обиделась. — Я нормально мешаю.

— Да я не мешать.

Ольга подцепила самый поджаристый кусок и, подув, сунула в рот.

— Сырая же, — удивилась Саша.

— Ну и что, все равно вкусно.

Саша с сомнением посмотрела на сковородку. Сырую картошку она любила. Жареную — тоже. А вот чтобы так, наполовину... Попробовать, разве?

— Правда вкусно!

Ольга согласно кивнула и снова забрала у нее вилку.

— Ты куда? — окликнула она Сашу, двинувшуюся в коридор.

— Пойду, еще одну вилку возьму.

— Там же Наташка!

Саша опомнилась и, помрачнев, вернулась к плите. Наталья с утра "чувствовала себя неважно", и поэтому находиться вместе с ней в комнате было тяжело. Особенно к вечеру.

Понять можно все. И девушки старались. Понимать и жалеть. И прощать. Правда, в свое время они настояли на отселении Надежды. Уж больно она не вписывалась в компанию. Уходя, она обозвала их стоячим болотом и синими чулками. Такое мнения, наверное, было не только у нее. Но лучше слыть болотом, чем борделем, как сказал Алексей. Саша согласилась с братом. Ольга, Таня и Наталья тоже предпочитали тихую жизнь. Тихую, но ведь жизнь! С некоторых же пор их комната все больше начинала напоминать палату тяжелобольного, роль которого взяла себе Наташка. Остальным полагалось всячески ей сочувствовать и ходить на цыпочках.

Чем именно болела Наташка, никто из них не понимал. Но верили. Она то и дело ходила к невропатологам, пила таблетки. И даже достала справку, по которой ей продлили сессию. Иначе бы давно вылетела, никому просто так не разрешат сдавать экзамены до марта. Витьку, вон, выперли.

Когда человеку плохо, его жалеют. Они и жалели. Но сколько можно? Жить-то хотелось! Хотелось приходить домой и отдыхать — смеяться, петь, приглашать гостей. Да просто свободно ходить и разговаривать вслух, не опасаясь кого-то разбудить или рассердить. Но Наталья требовала тишины. Не для того, чтобы заниматься. А чтобы спать. Или просто лежать.

Занятия она забросила, посещала аккуратно лишь английский да лабы. И в последнее время — свои бесчисленные пересдачи. Дома же, вместо того, чтобы усиленно к этим самым пересдачам готовиться, она валялась в постели, занавесившись покрывалом, как пологом. Но покрывало не делало внешнюю жизнь неслышимой, а саму Наташку невидимой. Она и не старалась такой быть, частенько срывая на соседках свое плохое состояние. Днем она если не спала, то беспрерывно стонала и ругала преподавателей (особенно доставалось Кулигину), и горе было тому, у кого первого кончится терпение и вырвется намек, что неплохо бы сменить пластинку.

Бывали, правда, и светлые времена, когда Наташка вдруг добрела. Тогда она веселилась больше всех, готовила что-нибудь вкусное, сама просила соседок петь и подпевала, но опять же — петь надо было лишь то, что нравилось ей, говорить о том, что интересовало ее, а лучше вообще не говорить, а ее слушать и со всем соглашаться. Они и тому были рады! Лишь бы не шептаться, не ходить крадучись, боясь задеть стул или тронуть струну. Но такие часы выпадали все реже. Наталья чем дальше, тем глубже погружалась в депрессию. И соседки чувствовали, что сами мало помалу следуют за ней.

Бердчанке Тане было легче, она ночевала дома. А Ольге с Сашей становилось совсем тяжко. Пришла, видно, пора всерьез задуматься о дальнейшем житье-бытье.

— Все, хватит, — Саша положила вилку, которую тут же схватила Ольга. — А то что Наташке скажем? Когда с пустой сковородкой придем?

— Если кушать захотелось — ляг, поспи, и все пройдет, — мстительно продекламировала Ольга. — Ладно, я последнюю.

— Я серьезно, тут меньше трети осталось.

— Да нормально осталось. Она ведь ужаривается.

В коридоре заскрипела, отворяясь, дверь. Девушки замерли, прислушиваясь.

— Соседи, — одними губами прошептала Саша.

— Только бы не Серега... Он! — Ольга быстро присела за плитой. — Если что, ты одна тут, поняла?

Даже в полутемной, освещенной половинкой дневной лампы, кухне было видно, как она побледнела. "Нет, надо сваливать отсюда, и поскорее", — подумала Саша, слушая тяжелые мужские шаги... мимо.

— Ушел, вылазь, — позвала она Ольгу.

Но та сама слышала, что опасность миновала.