Уже немало старого меду было выпито и порядком охмелевшие гости только что затянули своими охрипшими в походах голосами дикую, как вой морского ветра, воинственную песню, как вдруг дверь в зал внезапно распахнулась, и на пороге появился неизвестный старик. На его голове была потрепанная широкополая шляпа, на плечах висел дырявый синий плащ, а в правой руке он держал огромный блестящий меч. У пришельца был всего один лишь глаз, но этот глаз сверкал таким умом, да и вся наружность старика была так величественна, что все невольно смутились и никто не осмелился даже поприветствовать нового гостя обычным "добро пожаловать". Не обращая на это внимания, старик медленно и важно вошел в зал, прошел между рядами гостей и, подойдя к дубу валькирий, с такой силой воткнул в него меч, что он по рукоятку ушел в ствол.
— Я оставлю здесь свой меч, — произнес он, и его слова громко прозвучали в наступившей тишине, — в дар тому, кто сумеет его вытащить. И знайте, что лучшего меча никто из смертных еще не держал в своих руках.
Сказав это, незнакомец повернулся и, не оглядываясь, вышел из зала. Слуги Вольсунга кинулись вслед за ним, но таинственный гость уже исчез, и никто не видел, откуда он пришел и куда скрылся.
Едва опомнившись от изумления, все, кто только был в зале, вскочили со своих мест и окружили дуб валькирий, в стволе которого тускло поблескивала золоченая рукоятка меча. Младший сын Вольсунга уже было протянул к ней руку, но отец остановил его и, обращаясь к Сиггейру, сказал:
— Ты мой гость, дорогой зять, попытайся же первым вытащить этот меч.
Сиггейр покраснел от радости. Он был молод и силен и надеялся без труда завладеть подарком незнакомца.
"Если старик смог его воткнуть, то уж я, конечно, сумею его вытащить", — подумал он.
Однако надежды короля Гаутланда были напрасны и, хотя он тянул с такой силой, что на лбу выступили крупные капли пота, меч не сдвинулся ни на волосок.
— Нет, видно не рука простого смертного всадила сюда этот меч, не руке простого смертного его и вытащить! — сердито проворчал он, садясь на свое место.
Сиггейра сменил старый Вольсунг, а того — сыновья и гости. Каждому хотелось испытать свою силу и получить чудесное оружие. Один за другим подходили они к дубу и один за другим смущенно отходили прочь. Меч словно прирос к стволу и не двигался с места.
Лишь один Сигмунд молчаливо стоял в стороне. Старый Вольсунг заметил это и подошел к нему.
— Разве тебя не хочется завладеть таким прекрасным мечом? Или ты не доверяешь своим силам? — спросил он.
— Нет, я не хотел мешать другим, — коротко ответил Сигмунд.
Он подошел к дубу и, схватив одной рукой рукоятку меча, выдернул его так же легко, будто вынимал из ножен.
Все невольно вскрикнули, восхищенные исполинской силой молодого Вольсунга. Не меньше восторгов вызвал и сам меч. Он был действительно великолепен. Испытав его, Сигмунд вырвал у себя волосок и бросил на лезвие. Едва коснувшись меча, волосок распался на две части. Раздались новые крики восторга.
— Послушай, Сигмунд, — сказал Сиггейр, который все время с завистью смотрел на меч, — продай его мне. Я дам тебя столько золота, сколько он весит.
— Если бы тебе подобало его носить, — насмешливо отвечал Сигмунд, — ты бы и сам его вытащил. Теперь же я его не продам его за все золото, которое есть в твоем королевстве.
Король Гаутланда вздрогнул от обиды. Но он был достаточно умен, чтобы не давать волю своему гневу, и весело расхохотался, дружески хлопнув Сигмунда по плечу.
— Ну, так носи его сам, — воскликнул он, — а мы выпьем за то, чтобы подвиги, которые ты совершишь этим мечем, навеки прославили твое имя!
Сказав это, он взял из рук слуги полный рог меду и осушил его одним духом. Остальные последовали его примеру, после чего веселье в зале вспыхнуло с новой силой и продолжалось уже без всякой помехи до самого утра.
Однако, с первыми же лучами солнца Сиггейр поднялся и, обращаясь к Вольсунгу, сказал:
— Подул попутный ветер, дорогой тесть, и я хочу воспользоваться им, чтобы сегодня отплыть домой. Позволь же поблагодарить тебя за гостеприимство и радушие.
Лицо старого Вольсунга омрачилось.
— Ты слишком рано собрался в дорогу, — возразил он. — У нас не в обычае кончать свадебный пир так скоро.
— Знаю, — ответил Сиггейр. — Но я и не собираюсь его кончать. Я получил важные известия и должен спешно вернуться домой, но, если ты со всеми, кто здесь присутствует, через две недели пожалуешь ко мне в Сиггейраутланд, мы продолжим там то, что начали здесь, и поверь, я сумею ответить гостеприимством на гостеприимство.
Слова Сиггейра вызвали одобрительные крики гостей, которые уже заранее радовались предстоящему празднику.
— Я принимаю твое приглашение, — сказал старый Вольсунг, — и даю тебе слово, что через две недели буду у тебя в Гаутланде со всеми, кто пожелает мне сопутствовать. А таких, — добавил он, оглядывая зал, — наберется немало.
— Чем больше гостей ты привезешь, тем веселее нам будет, — приветливо улыбаясь, ответил Сиггейр.
Он попрощался с Вольсунгом и вышел, чтобы приказать своим людям собираться в дорогу.
В этот момент Сигни, которая до сих пор безучастно сидела на своем месте, вдруг бросилась на колени перед старым королем и со слезами на глазах воскликнула:
— О дорогой отец! Молю тебя, позволь мне не ехать! Не верь Сиггейр: он коварен и злобен. Пусть уезжает он один в свой Гаутланд, а я останусь здесь, с тобой и братьями!
— Ты с ума сошла, Сигни! — сердито взглянув на дочь, отвечал старый Вольсунг. — Как я могу нанести такое оскорбление своему гостю и зятю, да к тому же такому уважаемому человеку, как Сиггейр! Немедленно ступай к нему и не смей подавать даже виду, что он тебе неприятен!
Сигни понурила голову и, не говоря больше ни слова, вышла вслед за Сиггейр. А два часа спустя корабли гаутландцев уже покинули землю франков и быстро понеслись по бурным волнам Северного моря. Они увозили Сиггейр и его молодую жену, глаза которой до последней минуты были устремлены на юг, к родным берегам, словно она предчувствовала, что уже никогда больше их не увидит.
Старый Вольсунг сдержал обещание, данное им зятю. И через три луны после отъезда Сигни он со всеми своими сыновьями, друзьями, родственниками отправился в Гаутланд, чтобы там продолжить празднество, так неожиданно прерванное Сиггейром.
Плавание франков было удачным. Попутный ветер быстро нес вперед их легкие, похожие на большие лодки корабли, и однажды под вечер они увидели перед собой суровые скалистые берега Гаутланда. Путники приветствовали их радостными криками. В ожидании скорого отдыха и обещанного Сиггейром богатого угощения они затянули веселую песню и еще дружнее налегли на весла.
Лишь один старый король не разделял общего веселья и, стоя на носу своего корабля, с удивлением всматривался в быстро приближающийся берег. Он ожидал, что Сиггейр, заранее зная о его прибытии, с богатой свитой выйдет ему навстречу, но все вокруг было пусто, и только на одной из прибрежных скал виднелась высокая стройная фигура женщины. Лучи заходящего солнца играли в ее длинных золотистых волосах. Прижав к груди свои белые, украшенные тяжелыми браслетами руки, она напряженно всматривалась в подплывающие корабли, а потом вдруг, как бы не в силах далее ждать, бросилась в воду и поплыла им навстречу. Вскоре она поравнялась с кораблем Вольсунга и, схватившись руками за борт, одним быстрым и ловким движением поднялась на палубу.
Это была Сигни. С ее платья и волос ручьями стекала вода, щели побелели. Не говоря ни слова, она бросилась к ногам отца и прижалась лицом к его коленям.
— Что с тобой, дочь моя? — воскликнул старый Вольсунг. Где твой муж? Уж не случилось ли с ним какого-нибудь несчастья?
При этих словах отца Сигни резко выпрямилась. Ее большие синие глаза потемнели от негодования.
— Ах, если б это было так! — гневно вскричала она. — Но нет, с ним не случилось несчастья. Это он готовит несчастье другим. Там, — и она показала рукой на длинную гряду прибрежных скал, — там, за этими скалами, он собрал несметное войско, которому приказано напасть на вас, едва вы высадитесь на берег. Таков будет тот пир, на который он вас пригласил. Не медли же, отец мой! Прикажи повернуть корабли и, пока не поздно, направь их прочь от этой проклятой земли!
Сигни говорила так громко, что ее слова были слышны на всех кораблях. Франки положили весла и молча смотрели на своего короля. Лицо старого Вольсунга было угрюмо. Его косматые седые брови сдвинулись. Наконец он решительно покачал головой.
— Ты мне не веришь, отец? — в отчаянии вскричала Сигни. — О, клянусь всеми богами, что я сказала правду!
— Я верю тебе, дочь моя, — спокойно ответил старый король, — и мне не надо твоих клятв. Но еще в молодости я сам дал клятву никогда не отступать перед врагами, как бы сильны они не были. Эту клятву я сдержу и теперь. Мы высадимся на берег и примем бой с дружинами твоего мужа.
Сигни побледнела еще больше, но потом ее глаза сверкнули, и она гордо подняла голову.
— Хорошо, отец, — сказала она, — поступай так, как ты считаешь нужным. Позволь только мне остаться с вами и разделить вашу победу или вашу смерть!
Суровые, словно высеченные из гранита черты старого вождя немного смягчились, но лишь на одно мгновение.
— Нет, Сигни, — произнес он решительно, — не мне нарушать обычаи наших предков. Ты замужем, и не судьба отца и братьев, а судьба мужа отныне должна стать твоей. Ты вернешься к Сиггейру и останешься с ним навсегда.
И, уже не обращая больше внимания на дочь, король франков обернулся к своей дружине и громко воскликнул:
— Друзья мои! Вы слышали слова Сигни и знаете, что вас ждет. Мы не хотели вражды с Сиггейром и приехали к нему как друзья, но бежать от него было бы недостойно нас, франков! Лучше погибнуть в бою и быть почетными гостями в Валгалле, чем умереть смертью трусов и отправиться в подземное царство Хель. Вперед же, друзья, и да поможет нам мой прадед Один!
— Вперед! — дружно повторили франки.
Они снова взялись за весла и несколькими взмахами подвели корабли к берегу.
Сигни первая легко соскочила на землю.
— Прощай, отец, — грустно сказала она. — Я исполню твое приказание и вернусь к Сиггейру, но знай, что, если вам суждено будет погибнуть, твоя смерть не останется неотомщенной. Прощай же навсегда, прощайте и вы, друзья и братья!
Она в последний раз окинула взором спокойные, бесстрашные лица молчаливо готовящихся к бою франков, а потом, уже не оборачиваясь, быстра побежала к груде утесов, которые скрывали дружину Сиггейра, и вскоре исчезла за ними.
Тем временем небольшая дружина Вольсунга вышла на берег реки построилась плотными рядами вокруг своего короля и его десяти сыновей. Им не пришлось долго ждать. Не прошло и нескольких минут, как справа и слева от франков показались первые ряды бесчисленной рати Сиггейра. Гаутландцы наступали широким полукругом, стремясь отрезать франков от берега моря.
Вольсунг взглядом искал в их толпе своего зятя, но тот был слишком хитер и осторожен, чтобы самому встретиться в бою с прославленным старым воином и его могучими сыновьями, и предпочел остаться в своем дворце, поручив командовать дружинами своим военачальникам.
— Жалкий трус! — с презрением прошептал Вольсунг. — Вперед, франки! — крикнул он уже громко и, высоко подняв свой меч, кинулся навстречу врагам.
Натиск франков был так стремителен, что ряды Гаутландцев смешались. Впереди всех, мощными ударами прокладывая себе дорогу, шел старый король. Рядом с ним неотступно следовал Сигмунд со своим чудесным мечем в руках. Казалось, что Вольсунг, доселе никогда не знавший поражения, и на этот раз одержит победу. Однако гаутландцев было слишком много. Девять раз прорывались франки сквозь их ряды, устилая свой путь трупами многочисленных врагов, но и сами понесли при этом тяжелые потери. Не замечая, что от его дружины осталось не более трети, Вольсунг в десятый раз повел ее на врага. В этот момент метко брошенное копье одного из гаутландцев пронзило ему грудь. Старый богатырь пошатнулся и, не издав даже стона, мертвым рухнул на землю. Увидев это, Сигмунд, думая, что отец только ранен, бросился к нему и опустился около него на колени. В тот же миг крепкая ременная петля перехватила ему горло и опрокинула его на землю. Сигмунд попытался встать, но тут же свыше десяти гаутландских воинов навалилось на него, обезоружили его и туго связали по рукам и ногам. Точно так же были взяты в плен и остальные девять братьев Сигмунда, а еще через несколько минут последний франк, истекая кровью, пал, пронзенный копьями своих врагов. Битва была окончена.
Гаутландцы привели Сигмунда и его братьев во двор королевского замка. Здесь их поджидал сам Сиггейр, сидевший на простой деревянной скамье в окружении своей свиты. Рядом с ним стояла Сигни. Ее лицо было величаво и бесстрастно. Казалось, она полностью смирилась со своей судьбой и участью отца и братьев. Зато глаза короля Гаутланда загорелись дикой радостью при виде пленников.
— Привет тебе, Сигмунд, — сказал он насмешливо. — Не повторишь ли ты еще раз, что я недостоин носить этот клинок?
И его рука любовно погладила рукоятку чудесного меча, которым он уже успел опоясаться.
— Этот меч не для тебя, Сиггейр, — спокойно отвечал Сигмунд, — и рано или поздно он достанется тому, кому предназначался.
— Тебе-то он уж во всяком случае, не достанется! — злобно возразил Сиггейр. — Эй, воины, взять этих франков и отрубить им головы!
— Постой, Сиггейр! — поспешно воскликнула Сигни, не в силах далее сдерживаться. — Постой, не торопись выносить им свой приговор.
— Что это значит, жена моя? — угрюмо сказал король Гаутланда. — Так-то ты любишь своего мужа! Или ты забыла, какую обиду мне нанесли в доме твоего отца, или ты хочешь, чтобы я ее простил?
— Нет, я не забыла нанесенной тебе обиды, — ответила Сигни, — и я сама не могу ее простить. Но ты слишком скупо за нее расплачиваешься. Смерть от меча легка. Прикажи лучше отвести их в лес и заковать в колодки. Пусть они умрут там от голода и жажды.
— Клянусь Одином, ты права, Сигни! — усмехнулся Сиггейр. — Теперь я вижу, что ты верная жена и хорошая подруга. Смерть от меча действительно слишком легка. Вы слышали слова королевы? — обратился он к своим воинам. — Делайте же так, как она сказала. А вы, Вольсунги, умирая от голода и жажды, утешайтесь, что этим вы обязаны сестре! — И он громко расхохотался.
Повинуясь приказу своего короля, гаутландские воины отвели братьев Вольсунгов в лес и там приковали их рядом друг с другом к огромному стволу поваленного бурей дерева. Убедившись в том, что пленные не могут шевельнуть ни рукой, ни ногой и что убежать им никак не нельзя, они оставили их одних, а сами вернулись в замок сообщить Сиггейру, что они исполнили его повеление.
Сигни недаром посоветовала мужу заковать пленных франков в колодки. У нее был старый преданный слуга, находившийся при ней с детства, и она надеялась с его помощью освободить братьев и помочь им бежать. Однако все случилось совсем не так, как она рассчитывала. В первую ночь на поляну, на которой сидели франки, вышла из чащи огромная лосиха и, тяжело ступая, направилась прямо к ним. Братья с ужасом заметили, что ее глаза горят в темноте, как у хищного зверя. Лосиха подошла к самому младшему из них и, перекусив ему горло, с жадностью стала его пожирать. Тщетно остальные Вольсунги кричали и свистели, надеясь испугать страшного зверя. Лосиха остановилась лишь тогда, когда съела свою жертву, после чего вновь скрылась в чаше леса.
