Еврейское счастье военлета Фрейдсона

— Завтра позвоните. За вами вышлют машину, — и, протянув нам с подполковником руку для пожатия, ушел догонять свиту Сталина.

— Кто ты такой, капитан? — спросил меня Гетман, разливая остатки коньяка.

— Лётчик.

— Вижу, что не сапёр. Давай со знакомством. — Поднял он стопку. — Я командир штурмового авиаполка. Летаю на Ил-2. А ты?

— Ночной истребитель ПВО. Адъютант эскадрильи. Летал на МиГ-3.

— А что за беспарашютный спорт, о котором тут говорили?

Мы выпили. И я рассказал свою историю с тараном, как мне её самому рассказали.

— Везучий ты, чертяка, — восхитился подполковник.

У него на груди кроме сегодняшних наград был такой же как и у меня орден ''Знак почёта'' и два ордена Красного знамени.

— Насколько везучий — покажет врачебная комиссия, — засомневался я. — Все говорят, что летать мне больше не дадут.

— С комиссией не поспоришь. Иди тогда ко мне начштабом в полк. Будешь руководить полётами с земли. Сейчас такая аппаратура поступает — блеск. И машины новые радиофицируют. Хотя лучше бы стрелка заднего впихнули с ''березиным''.##

$

$

## Б Е Р Е З И Н — сленговое обозначение авиационных 12,7-мм пулеметов УБС и УБТ конструкции Березина.

$

— Так у вас же ''илы'' бронированные, — удивляюсь.

— Ил бронированный, а хвост у него деревянный. Вот эти стервятники и повадились нам хвосты отстреливать. Пушка у ''худого''## двадцать миллиметров. От хвоста только щепки летят. Одноместным наш штурмовик делали в расчете на истребительное прикрытие. А оно... не всегда бывает, в общем. Ты как насчёт того, чтобы ещё на грудь принять? — покачал он пустую бутылку. — Меня в ''Москве'' поселили, там ресторан допоздна работает.

$

$

## Х У Д О Й — сленговая название немецкого истребителя Мессершмитт-109.

$

Не успел я согласиться, как подошел к нам молодой человек в отглаженном до хруста синем костюме.

— Кто из вас будет товарищ Фрейдсон?

— Я. — Откликаюсь.

— Вас просит подойти товарищ Горкин. С документами.

— Не судьба нам догнаться, — поворачиваюсь я к подполковнику. — Номер полевой почты оставь, а то я пока временно в Лефортовом госпитале прописан. И то уже ненадолго.

Одного жаль — много закусок на столе оставалось нетронутых нами. Вкусных. В госпитале так не кормят.

Вот что значит просьба Сталина? Пусть и выраженная шутливо. Не знаю, сколько бы меня Моссовет с новой комнатой мурыжил, а секретарь Президиума Верховного Совета СССР меня уже встречал с готовым ордером на однокомнатную квартиру в доме коридорного типа жилой площадью 37 квадратных метров, в который только и оставалось, что вписать мою фамилию.

Дом в самом центре Москвы в переулках параллельно улице Горького. Совсем рядом с памятником Пушкину, как сказали. Даже от Кремля пешком максимум двадцать минут мимо Центрального телеграфа.

Мое еврейское счастье оказалось в предусмотрительности. В том, что бумаги из бывшего моего дома я хранил на себе, в кармане гимнастерки. Их у меня забрали в обмен на готовый ордер из КЭЧ## Верховного Совета СССР. Ордер от сегодняшнего числа. Хочешь сразу заселяйся.

$

$

## К Э Ч — квартирно-эксплутационная часть.

$

Несмотря на то, что рядом, дали машину и сопровождающего. Предварительно позвонили коменданту дома. Предупредили, что я скоро приеду.

Да-а-а-а... сервис на грани фантастики.

Прощай Кремль с разрисованными на площадях крышами домов. С рубиновыми звездами забитыми досками и обтянутыми мешковиной на башнях разрисованных разными оттенками серого колера как военные корабли. С фанерными домами, присевшими на крепостные стены. С зенитками на каждом шагу. Большими зенитками. И обслуга у них из крепких мужиков. Прощай мавзолей Ленина, превращенный в черт его знает что, но на себя не похожий, ни разу. И Красная площадь также вся разрисованная ''заснеженными'' крышами.

Белая ''эмка'' вынесла меня из Спасской башни и через Красную площадь повезла вверх по улице Горького.

— В Гнездниковский переулок, — уточнил маршрут водителю мой сопровождающий, выделенный из секретариата Калинина.

— Какой нумер? — уточнил адрес шофёр.

— К ''Тучерезу''.

— Понятно, — водитель слегка прибавил газу. — Десятый нумер.

— ''Тучерез'', — покатал я незнакомое слово на языке. — Очень высокий дом?

— Десять этажей, — ответил вместо сопровождающего водитель. — На крыше целая зенитная батарея стоит.

— Так что можете, товарищ Фрейдсон, не беспокоиться, этот дом не разбомбят, — ухмыляется мой сопровождающий.

Водитель развернул автомобиль на Пушкинской площади, немного проехал по улице Горького обратно в сторону Кремля и свернул в переулки.

''Тучерез'' по сравнению с окружающими строениями действительно казался небоскрёбом.

— Вас отсюда куда-нибудь завозить надо?— спросил чиновник, когда машина остановилась у подъезда.

— Да. В госпиталь, — отвечаю. — Там вещи мои остались.

— Тогда я товарища Пригожина отвезу по месту службы и вернусь за вами сюда, — сказал водитель.

Комендантом дома оказалась холёная дама лет тридцати пяти, которой меня быстро сдали с рук на руки. Товарищ Коростылёва, как представилась.

— Этот доходный дом построил известный московский архитектор Нирнзее ещё до империалистической войны, — читала мне экскурсионную лекцию комендантша, поднимаясь со мной пешком на третий этаж. — И его сразу прозвали ''Дом холостяков''. Все квартиры тут небольшие, однокомнатные. Максимальной площадью пятьдесят метров. Чем выше этаж, тем больше метраж. В подвале у нас есть столовая, прачечная и театр ''Ромэн''.

— Цыганский что ли? — спросил я.

— Он самый, — поджала губы дама. Чувствовалось, что цыган она не любит. — Вот ваши хоромы.

Дверь в мою квартиру была одна из многих в длиннющем широком коридоре. Во весь дом. Так что можно было войти в один подъезд, а выйти из другого. Дневной свет шел через окна с торцов.

Комендантша большим ключом открыла массивную дубовую дверь и жестом предложила мне войти в довольно просторную квадратную прихожую. Удивила дверь своей толщиной — дециметра полтора.

— Налево будет санузел: ванна, раковина, унитаз и газовая колонка. Так, что от стороннего бойлера в горячем водоснабжении мы не зависим, — сказала, включая электрический свет.

Ванная комната впечатляла. Где-то три на два с половиной метра. С потолком уходящим ввысь. Стены крашены блёклой масляной краской. В саму ванну на фигурных львиных лапах вытянувшись уляжется и двухметровый гигант.

— Потолок четыре метра будет? — спросил я.

— На этом этаже три семьдесят, — удовлетворили моё любопытство.

От прихожей в саму комнату вел короткий коридор. А сама комната была огромная, светлая — панорамное окно во всю стену, по военной моде перечёркнутое белыми полосами бумаги. И абсолютно пустая. Разве, что красивая бронзовая люстра висела на длинной цепи. В сторону входа находился альков, оформленный как бы аркой. И по всей окружности комната была обита темными дубовыми панелями по плечо взрослого человека. Забавно, что на окнах шторы не сохранились, а в алькове висят и в любой момент его можно отделить от самой комнаты, задёрнув их.

— Тридцать семь с половиной квадратного метра жилой площади, не считая прихожей и санузла. Всё согласно вашему ордеру на вселение.

— Как вас зовут?

— Алевтина Кузьминична.

— Алевтина Кузьминична, мне всё нравится, — снял я свою пафосную каракулевую шапку. В комнате было тепло. Под окном проходила длинная батарея водяного отопления. — А где кухня?

— Индивидуальные кухни проектом дома не предусмотрены. До революции здесь снимали квартиры холостые чиновники и лица свободных профессий, не имеющие кухарок. После гражданской войны жили сотрудники Коминтерна, которые увидели в этом зачатки коммунистических отношений. Они же и устроили в подвале общую столовую. В разное время здесь жило много видных старых большевиков. Сейчас союзный прокурор Вышинский проживает на девятом этаже. Но у него другой лифт. Если хотите я вам со склада выдам керосинку, сможете себе наскоро что-нибудь сготовить в нише коридора.

И повела меня смотреть то, что я проскочил не глядя. Коридорная ниша была небольшая. В глубину — ровно ширина стола, который там стоял. Такой стол — ящик с дверцами. Оставалось место еще для одного такого же. Над столом висели полки без дверей. Это была вся мебель в квартире.

— Вот сюда, товарищ капитан, керосинку поставите. А так питаться вы, наверное, на службе будете.

— Да. Но для начала надо изобрести, хотя бы на чём спать, — помыслил я вслух.

— Нет никаких трудностей. Могу со склада выдать комплект мебели во временное пользование. Мне по телефону сказали, что вы Герой Советского Союза, так что входите в номенклатуру. Только на каждом предмете будет бирка с инвентарным номером. Вас это не смущает?

— Нет, не смущает. А выход из затруднений зримый. Я согласен.

Дальше мы обговорили необходимый мне комплект мебели, решили вопрос о бригаде уборщиц, которые нынешнее запустение приведут в порядок. А я заселюсь завтра к вечеру уже на всё готовое. Оплачу потом по счёту.

Везла меня белая кремлёвская ''эмка'' в Лефортово. А я в уме решал задачу, как собрать воедино расползшееся по городу мое хозяйство, перескакивая на неожиданную вчерашнюю ночь. Яркие воспоминания, но неоднозначные.

И первая, кто навстречу мне в госпитале попадается — Костикова. Легка на помине. Моргнула левым глазом, улыбнулась до ямочек на щеках и почесала мимо. Вот и думай...

Вчера привез новую форму. Спросил: где завтра её погладить можно будет? А то пока вёз на себе — замял.

— У тебя номер в ''Москве'' простаивает. Там есть и утюг и кому за него подержаться, — сказал рассудительный Коган, когда мы у него в каморке сидели вчетвером — я, он и Шумская с Костиковой.

— А горячая вода там есть? — вдруг спросила Костикова.

— Где? — уставилась на неё Шумская.

— В гостинице. А то я баню пропустила на этой неделе. Обмороженных вал просто. А эта... ''деревянный крест'' которая, только сегодня на службу явилась.

Это да. Обмороженных действительно вал в связи с новым наступлением. Даже меня из палаты выжили. Сапёрный майор с руками и пехотный подполковник с ногами провоняли всё вокруг мазью Вишневского. За один день.

Майор Дмитрий Борисов автобаты под Горьким формировал для Ленинградского фронта. Сам моторы чинил на морозе. Потому как большинство механиков отправил на завод в Горький. Их там кормили, а зарплату выдавали нужными запчастями. Вот и приходилось самому руками работать, чтобы в сроки уложиться.

Подполковник Леонид Ратников в полынью провалился при форсировании речки Ржевки. Речка — переплюйка, полынья попалась мелкая — по колено, но бурки льдом моментом схватило насквозь. Когда бой закончился, бурки с ноги снять не было никакой возможности. Пришлось резать. Пока бурки. И снегом ноги оттирать было уже поздно. Три пальца с правой ноги в медсанбате отчекрыжили. Теперь Богораз старается пальцы на левой ноге ему сберечь.

У сапёрного майора ещё жена с дочкой мою койку оккупировали. Жена с ложечки майора кормит — у того пальцы в бинтах как в варежках, а с четырёхлетней Наташкой вся палата играет. В детство впала.

Мамлей радостный, ходит гоголем: ему на правой руке операцию сделали, и теперь у него от локтя два длинных 'пальца'' из костей предплечья сотворенных. Точнее — клешня. Пока забинтованная, но уже сдвигается-раздвигается. Хватало, в общем, такое получилось грубое. Но это лучше, чем совсем без руки. Всё же доктор Богораз кудесник.

— Когда звезду покажешь? — спросил Данилкин.

— Завтра дадут, — ответил я. — А пока я от вас съезжаю.

— Куда?

— В гостиницу ''Москва'' определили.

— Тогда вам стоит поторопиться, а то скоро комендантский час начнется, — предупредила меня жена майора Борисова, востроносая дама с недобрым стеклянным взглядом. Она явно намылилась тут ночевать на моей койке.

— Вот и я о том думаю, — присел я на корточки перед тумбочкой и стал вытряхивать оттуда свое имущество в сидор.

Оставил курящим по пачке ''Беломорканала'' в утешение.

Мелкой мятная карамелька нашлась. Ледящая.

— Не поминайте лихом, товарищи, — склонил голову и пошел по направления к когановской каморке. Остальные мои вещи у него лежали в американской брезентовой ''колбасе''.

А там у него эта неразлучная парочка — Шумская с Костиковой, с разговором про баню.

Договорились с подачи политрука, что Костикова меня до гостиницы проводит — дорогу покажет, а то я один заблужусь. А я за это её в ванну запущу в отеле.

— Могу даже ужином покормить в ресторане. У меня талоны со вчерашнего дня не отоварены, — заявляю.

Проводили Коган с Шумской нас до трамвая заснеженным парком. С весёлым смехом и подначками.

Костикова с полотняной сумкой и моим сидором в руках. Я с американской ''колбасой'' за плечом.

Ехали долго. С пересадкой. Трепались по дороге обо всём и ни о чём. Только, что стихи друг другу не читали. Да и то, потому, что Костикова ими не увлекается. За трамвайными стёклами снег пушистый шел. Темно. Ничего особо не видно.

В холле гостиницы дернулся я, было, в гардероб, но Костикова меня за локоть притормозила.

— Ключ от номера возьми, — шепчет. — Там разденемся.

И смеётся глазами. Фраза двусмысленная получилась.

Получил по предписанию ключ от одноместного номера на восьмом этаже. Легко. Без вопросов. Видно новая шинель и каракулевая шапка так на халдеев влияют.

Прокатились на лифте.

В номере сел, не раздеваясь, в кресло, пытаясь отойти от роскоши окружения. Пафосный отель. Паркет наборный, деревянные полированные панели, блестит надраенная бронза и хрусталь светильников. Фрески на потолках. Окна странные — подоконники на уровне колена.

Костикова уже без шинели и будёновки, в распоясанной гимнастёрке. И в тапочках. Встала, руки в боки. Тряхнула кудряшками.

— В ресторан мы не пойдем, — заявила. — Я ванну надолго займу. Ари, ты ужин сюда в номер закажи. А меня на ключ закрой пока.

— Зачем?

— А чтоб не украли, — смеётся заливисто.

— Вино к ужину брать? — кидаю я пробный шар.

— Обязательно. Я ''Кюрдамир'' люблю. И терпеть не могу портвейн ''Три семёрки''. Всё. Иди. Я раздеваться буду. Куда! — повысила девушка голос. — Куда в шинели. Не на улицу же идёшь. Да и по дороге ''наган'' мой прибери в тумбочку. Нехорошо ему так валяться на стуле.

На удивление у меня после ателье осталось приличная сумма денег. Хватило в коммерческом буфете и на это сладкое азербайджанское вино и на черную икру со сливочным маслом. И на бутерброды с севрюгой горячего копчения. Девушка у меня вроде как ночевать остаётся — не попрётся же в комедиантский час она одна в Лефортово через половину города. Надо соответствовать роли соблазнителя. Хотя тут не понять: кто кого соблазняет.

Вчерашний талон спокойно взяли вместе с сегодняшним. Обязались принести ужин в номер через час.

Такие как я — с пакетами и бутылками в руках — в коридорах гостиницы оказался каждый второй.