— Ты в рубашке родился, парень. Теперь жить долго будешь. Отдыхай.
Потянуло в сон. Засыпая, разобрал слова:
— Один из тридцати выжил. Вот так. Один взрыв и один выживший.
Как один? А остальные все погибли? Все мои друзья?
А-а-а!
Пусть чернота скорей кончится. Свет, зовущий к себе, уже близок. Но появляется бледная и костлявая рука, которая хватает меня за плечо. Я шарахаюсь от неё, но возникает вторая рука. Они хватают меня и тянут меня, в пугающую и страшную черноту. Сил отбиваться нет. Рот в беззвучном крике. От дикой боли.
— А-а-а!
Меня толкают в грудь, и я чувствую, как боль уходит. Мне поднимают голову, и в рот вливается что-то горькое. С трудом раскрываю глаза и вздрагиваю. Передо мной натуральная Баба-Яга. Она смотрит на меня и улыбается:
— Вот теперь можешь спокойно спать. Марена от тебя отвернулась.
— Кто такая Марена? — Но ответа я не услышал.
Казалось, спал одно мгновение. Без снов, слава Богу. Ну их. А-то снятся всё кошмары. Открыл глаза и стал смотреть по сторонам. Интересно, где я? Ровные рубленые брёвна, подбитые мхом. Потолок из плотно подогнанных и отструганных досок. На стенах висят пучки сухих трав и веники непонятно из чего. Пахло зверобоем и мятой. Справа контур двери. Она закрыта. Свет лился из окна, но чтоб в него посмотреть, надо было повернуть голову. А двинуться, сил нет. Попробовал приподняться. От натуги закружилась голова.
Дверь открылась, и комнату наполнил громкий птичий щебет. Стало светлей. Поклонившись порогу, в дом вошла старушка. На голове платок. Одета в длинную рубаху с узором на рукавах и опоясана верёвкой. В руках коричневая плошка. Увидев, что я не сплю, всплеснула рукой и, семеня, подбежала ко мне.
— Лежи касатик, лежи. Язвы твои не зажили. Вот выпей.
И приподняв мне голову, поднесла плошку к лицу. Это была густое, зелёного цвета варево, почему-то пахнущее куриным бульоном. Точно куриный бульон, только горьковатый. Сразу потянуло в сон.
— Спи, баскак.
Проснулся весь в поту. Тело зудело. Почесать бы, так рукой не двинуть. Старушка видимо услышала моё кряхтение, встрепенулась и вскочила с лавки стоящей у окна. У лица опять та же плошка с бульоном.
— Пей, нерождённй. И спи. Пей, говорю, легче станет.
С трудом проглотил варево. Легче не стало, зато опять потянуло в сон. Снотворное что ли это?
Следующий раз проснусь, пить не буду. Как бы по слабости не оконфузиться.
Проснувшись, первое что сделал — вытер пот. О, руку поднял. Откинул одеяло, сшитое из овчины. Блин летом под овчиной! Вот и упарился. Рука сразу полезла по всем местам, где чесалось, а чесалось везде. С трудом приподнял голову и посмотрел на тело. Длинная рубаха до пят из серой ткани, а под ней ничего, только повязки. По ощущениям перевязаны обе руки, ноги и грудь. Что на голове? Ничего. Значит, у меня раны головы не было, хотя по куполу получил много раз. Скосил глаза на пол. Так, интересно, а где мои вещи?
Открылась дверь и в дом вошла давешняя старушка. В руках медный котелок, исходивший паром.
— А, проснулся касатик? Не вставай пока. Сейчас рубаху снимем. Перевязи снимем. Обмою и оботру тебя. Небось, свербит везде?
— Свербит. Чешется, мочи нет.
Старушка кинула.
— Так и должно быть. Потерпи, касатик.
— Бабушка, как звать-то тебя? И где я?
Старушка поставила рядом ушат с водой и из медного котла в него вылила кипяток.
— Бабушкой Мягой меня зовут. Ты дома у меня.
Вот так. Мяга. Как Яга. Только ударение на я. И вид как у Бабы Яги. В сказку попал, блин. Сразу захотелось выйти из дому и посмотреть под избу, только как сил больше будет. Баба Мяга подошла и стала стаскивать с меня рубаху.
— Почто ужимничаешь? — Строго на меня посмотрела старушка. — Видела я мужиков глезных по боле вашей рати. Я тебя сейчас отваром целебным оботру, а в баню пойдешь, как сил прибавится. Лежи смирно.
И стала снимать повязки. Я косил глазами, следя процессом. Умело и быстро старушка сняла бинт, обнажая розовый рубец.
Ё-моё! Это сколько я тут лежу?
Баба Мяга сняла все бинты. Рубцы покрывали тело затейливым узором, похожими на роспись художника кубиста. И все они выглядели уже зажившими.
-Баба Мяга, а сколько я тут лежу?
Старушка намочила тряпку в ушате, чуть её отжала и стала обтирать меня.
— Два дня, касатик.
— Не может быть!
Она вновь намочила тряпку и продолжила процедуру.
— Может. Тебе бы девку ладну ба. Зараз бы силы вернулись.
Я не сразу понял, о чём она говорит. Потрясение от быстрого заживления ран ещё стояло. Она обтёрла меня всего. И бросив тряпку, взяла плошку.
— Всё. Пей вот.
Автоматом пил варево и тут же повалился в сон.
* * *
Теплый ветер ласкал лицо и колыхал траву. Я отмахнул в сторону колосок, почесал щёку и открыл глаза. Рядом увидел девушку с большим венком на голове, она улыбалась и смотрела на меня. Я открыл рот и...
Девушка быстро присела и закрыла его ладонью. Шепнула:
— Тсс. Молчи.
И сняла с себя всё. Богиня!
Я думал — у меня сил нет. Угу. Ещё как есть. Кажется, у него силы есть всегда. Сказалось долгое воздержание, и рубаха встопорщилась в районе паха. Девушка улыбнулась и стала снимать её с меня. Я открыл рот и хотел сказать, но тут же его накрыла ладонь, пахнущая полевыми цветами.
Вот это сон! Или не сон? Может ли во сне так пахнуть цветами? От наших движений этот запах усилился и к нему прибавился запах полыни. Если это сон, то пусть он никогда не закончится.
Проснулся и долго лежал, вспоминая сон. Потягиваясь, задел что-то. Посмотрел. Венок. Значит, это было. Было по-настоящему. Здорово!
Мысль, промелькнувшая в сознании, заставила меня подскочить.
Ё-моё!
Ведь женщин, кроме старушки Мяги, я больше не видел. Вот... бабуся! А ведь во сне выглядела на двадцать лет. То-то молчала, и говорить не давала. Это чтобы по голосу не узнал? Точно, Яга.
А что это я такой бодрый? Неужели эта, блин, терапия подействовала? Сижу и прекрасно себя чувствую. Руки слушаются нормально. Голова? Голова не болит, только чуть кружится и подташнивает. Ну, это понятно от чего. Лежал долго, и пожрать надо. Спрыгнул с лежанки и расправил рубаху. Ну и покрой. В этой рубахе я как привидение. Где же мои вещи? Заглянул под лежанку. Пусто. Ладно, посмотрим снаружи. Переждал лёгкое головокружение и двинулся к двери.
Снаружи меня ждал чудный вид. Напротив входа в дом простирался залив реки. По берегам, над рекой, нависали мощные и древние дубы. Высокие кроны их не касались друг друга. Подлеска практически не было. Ни дать, ни взять парк, а не лес. От дома почти к самой реке выстелена дорожка из ошкуренных осиновых брёвнышек. На помосте девушка из сна полощет бельё. Или старушка ещё не перекинулась в свой настоящий вид? Я сделал несколько шагов и обернулся. Нет, у избушки куриных ног не было. Только это ничего не говорит. Я присел на ступень и стал смотреть на девушку.
— Здравствуй, молодец.
Из-за дома вышла Мяга, несущая в руках глиняный кувшин.
— Проснулся? И как себя чувствуешь?
Я покосился на девушку и ответил:
— Спасибо, хорошо.
Старушка протянула мне кувшин и сказала:
— Вот испей.
Я взял и подозрительно посмотрел в него.
— А я не усну после него?
Мяга засмеялась.
— Нет, нерождённый. Это просто квас. А до этого ты пил отвар целебный. И спал после него.
Квас шипел и бодрил, как кофе.
— Спасибо. А почему ты меня нерождённым называешь?
Старушка хитро посмотрела на меня и улыбнулась:
— А ты сам ответ знаешь. Я ведь ведунья и слышу лес. Кстати, знаю местного лешего.
— Понятно. А как я сюда попал?
Старушка забрала кувшин и пошла за дом. На ходу обернулась и сказала:
— Матвей свет Власович привёз.
Я вскочил и бросился за ней.
— А он-то где?
Мяга поставила кувшин на стол под навесом и подошла к небольшой печи, что стояла рядом. На ней в нескольких медных котелках варилось что-то вкусное.
— Он к отрокам своим отъехал. Обещался сегодня вернуться. Кстати, вот и он.
Всадник появился из-за постройки, соскочил с коня и, повернувшись, замер.
— Не может быть! — Он быстро подошел и обнял. — Как же так? День назад ты ещё полумёртвым лежал, а теперь... это чудо!
Я помотал головой.
— Это не чудо. Меня от смерти спасла Баба Мяга.
Раздался голос старушки:
— Не меня надо благодарить, а Ладу, мою названную внучку. И древо, что силу такую тебе дало, нерожденный.
Потом улыбнулась Кубину:
— Здрав будь, Матвей свет Власович.
— И тебе долгие лета ведунья.
Я посмотрел в глаза Кубину. Спросил тихо:
— Власыч, кто ещё живой?
— Мало ратников осталось из наших двух сотен. — Вздохнул дед Матвей. — Десятка не наберётся, и то все раненые. Только братья Варнавины без единой царапины. Да отроки все уцелели.
— А Демьян?
Кубин чуть улыбнулся:
— Этот молодец жив и здоров. Всё рвался сюда. Только я его урезонил — стал над отроками, командуй ими. Пойдём, я подробней тебе расскажу.
Я наклонился ближе к Кубину и прошептал:
— Как получилось, что ты, крещёный, меня, тоже крещёного, к язычнице привёз? А вера? Что-то не похоже на тебя, Власыч.
Кубин открыл рот, чтоб ответить, но у Мяги, наверно, был чуткий слух, и она, что-то мешая в бурлящем котелке, сказала:
— А его ко мне тоже язвлёным привозили. Много раз на ноги его поднимала. Вот и привёз тебя ко мне. Садитесь, бояре. Сейчас снедать будем.
Мяга окрикнула проходящую мимо девушку, несущую бельё:
— Ладушка, как управишься, подходи, поможешь.
Потом повернулась к нам. Посмотрела на меня и сказала:
— Послушай, что я тебе скажу, нерождённый. Все мы от одного создателя. Только сам люд разный. И вера у каждого разная. Но не в этом главное. Главное, какая она, эта вера. Чистая ли? И сколько её? Что есть человек? Сосуд. Что него влито, то и будет. — Мага помешала варево, подчерпнула немного и, подув, попробовала. — Только по-разному в нем всё варится. Но одной веры мало. Вера без любви слаба. Мой совет тебе, нерождённый. Делай всё с любовью. Даже с врагом сражайся с любовью. Не давай заменить в себе любовь на ненависть. Ненависть разрушает. Любовь созидает. Пусть будет ярость, но никак не ненависть. Помни об этом.
И, улыбнувшись, добавила:
— А переоделся бы ты, боярин. В исподнем не след трапезничать.
Эк, как она меня. А и правда, одёжа неподходящая.
— А где мои вещи?
— У меня.
Кубин вскочил и побежал к коню. Вернулся, неся сумы.
— То, что на тебе было, только на тряпки и годится. Я в сумы глянул, тут есть что надеть. Кстати, бронь твою вычистили и починили. Она тоже тут.
Когда я переоделся и вышел из дома, стол уже был собран. Ждали только меня.
— Ну, вот. Другое дело. Проходи и садись. — Мяга показала на лавку.
Я сел и оказался рядом с Ладой. Девушка улыбнулась и поздоровалась:
— Здравствуй, витязь. — И покраснела. Мяга сказала, подмигнув мне:
— Все разговоры потом. Снедайте.
Каша с мясом, копчёная рыба и сбитень были необычайно вкусны. Я отвалился от стола первым и стал смотреть, как едят остальные. Мяга, прожевав, посмотрела на меня.
— Наелся, касатик? Тогда спой. Ведомо мне, что много ты песен хороших знаешь. А мы послушаем.
Я замялся. Честно говоря, петь не хотелось. Лада положила ладонь мне на руку.
— Спой. Пожалуйста.
— Ладно.
Что им спеть? Как назло все песни выветрились из головы. На ум приходила только 'Времени река'. Ладно, её и спою. И, собравшись, затянул:
— Течёт времени река,
Не замедлится.
А вперёд не посмотреть,
Туман стелется.
И с плота мне не сойти,
Глубока река.
Не подняться от реки,
Круты берега.
Мне тебя моя любовь,
Трудно отыскать.
Жаль как птица в облаках,
Не могу летать.
Видно мне мою мечту,
В жизни не найти.
И не встречу я тебя,
На своём пути.
Не построить мне свой дом,
Сад не посадить.
Сыновей с тобой в любви,
Не дано растить.
Течёт времени река,
Не замедлится.
А вокруг меня туман,
Густо стелется.
— Грустные песни поёшь. Но хорошие. Ладно. — Мяга поднялась. — Поговорите пока, а мы с Ладой приберём здесь всё.
Мы с Кубиным пошли к реке.
— Ну, давай говори. Какие еще новости?
Кубин чуть замялся и, смотря под ноги, сказал:
— Новости не очень хорошие. Честно говоря, даже и не знаю, что сказать.
— Говори как есть. Как я понял, план удался, и монгол зажали с двух сторон.
Кубин кашлянул.
— Не совсем.
— Как так?
По-прежнему смотря себе под ноги, дед Матвей начал рассказывать:
— В общем, остатки тех двух тысяч, которые, как мы полагали, просто идут впереди, большой полк добил. Но! Тут чертовщина какая-то. Бояре говорят, что эти поганые единственные, что встретились. Больше не было.
— Не может того быть. А куда могли деться остальные? Не сквозь землю ведь провалились? Слушай, а может, они ушли какой-нибудь тропой?
Кубин помотал головой.
— Там нет троп, чтобы такое войско могло незаметно уйти и следов не оставить.
Мы остановились на берегу. Я смотрел на темную воду. Блин, куда могло подеваться столько войска.
— А кто темник, узнали?
— Нет. Пленных не брали.
— Зря. — Я в досаде сплюнул. Нас обвели вокруг пальца. Темник выставил против нас две тысячи, а сам увёл остальных. Куда? Как? И какая у них цель? Уж точно не прогулка. Хорошей добычи по деревням не собрать, мало их тут. Городов крупных тоже. Из всех только Верши да Китеж. Ну, Китеж им ещё поискать. А вот Верши...
Я смотрел на реку. Крупный жук упал в воду и зажужжал, пытаясь взлететь. Раздался мощный всплеск рыбы, через мгновение вода успокоилась, и уже ничего не напоминало, что здесь барахталось насекомое.
— Власыч, а в Керженец ведь полно ручьев впадает. Может, они по нему ушли. А вода следы скрыла. Погоди, не перебивай. К примеру, все идущие впереди сворачивают, убирая за собой следы, а те две тысячи, идущие последними, прямо. Они определённо знали, что впереди и сзади. Поэтому ушли, оставив две тысячи.
Тут мне смешно стало.
— А знаешь, я думаю, нас действительно провели. Не такой уж темник дурак. Он, скорей всего, послал разведку, которую мы прохлопали, и сделал ход конём. Мы думали, что это мы время тянем, а на самом деле монголы время тянули, давая уйти основному отряду. И ещё, я считаю, что их больше, чем тьма.
— Это ещё почему?
— Не знаю, чую.
Кубин пнул ногой ветку и проследил её взглядом.
— Чтобы вот так уверенно уводить крупный отряд, надо тропы знать. А знают их местные.
— Или бояре.
Кубин посмотрел на меня:
— Думаешь... Кутерьма?
Я показал на круги, расходящиеся в стороны:
— Водяной его знает. Если верить легенде. Возможно, он, или ещё кто. Кстати, при войске он был?
— Не видел, а спросить не догадался. Не до того было.
Я повернулся и направился к дому.
— Пойдем, Власыч. Про Кутерьму узнаем, да новости, какие есть.