— Знаешь, медицина, вот все ты правильно говоришь, да как-то по-научному, — хитро прищурив глаза, начал разговор Голованко. — Слушаешь тебя и кажется, вот он фашист стоит перед тобой... Нет! Фашист другой, не такой как мы! Он самый, что ни на есть ирод! Блазень настоящий! — он с легонько стукнул себя по затылку. — Вот здесь у него не хватает чего-то! Понимаешь, ты медицина? Сумасшедший он! И ему твои россказни вот..., — старшина смачно сплюнул в сторону от себя. — Плюнуть и растереть!
К ним незаметно подсел капитан, продолжавший изучать карту. Казалось, еще минуту назад он сидел у окна, где было много света. И вдруг раз, его склоненная фигура уже буквально в метре от тебя! Старшина не раз ловил на себе его изучающий взгляд.
— Что ему все это? — продолжал Голованко, подвигая к себе котомку. — Если фашисту будет нужно, то он не задумываясь жахнет химическим оружием! Не задумываясь!
— А знаете, я полностью согласен с Ильей Петровичем, — вдруг в разговор вмешался капитан, оторвавшись наконец-то от карты. — Зря вы Карл Генрихович, с таким жаром отметаете возможность использования или испытания в данной местности химического оружия. Смотрите, сейчас крайне благоприятное время — это раз! Лето, мало дождей... Стоят просто идеальные погодные условия для испытания новых образцов отравляющих газов, например. Во-вторых, здесь отличная территория для подготовки и проведения подобных экспериментов! Население угнано в специальные лагеря, много военнопленных. В понимаете, что в распоряжение гитлеровцев попало много здоровых мужчин, на которых вполне могут что-то испытывать...
— Вот-вот, — встрепенулся старшина, от интереса даже чуть наклонившийся. — Я, товарищ капитан, о том же самом. Фашист, он все может сделать...
Бросив эту фразу, старшина зашуршал в своей котомке. Пару минут он что-то искал там с такой энергией, что волей-неволей привлек и внимание споривших. Оба — капитан и врач с интересом уставились на старшину и его мешок. Наконец, с торжествующим видом он что-то нащупал.
— Вот! — протянул он врачу какую-то изогнутую железяку. — Говоришь, все здесь нормально, ничего не обычного. Вот, смотри! Я давеча, у дома этого нашел. А патрон этот в лесу, у своего шалаша. Кумекай теперь, все ли здесь в порядке или нет?!
Наклонившись вперед, Карл Генрихович не удосужился стереть со своего лица самодовольной улыбки — «мол, что там еще может быть такого». На крупной, с окаменевшими мозолями, ладони лежали две железки — длинная, похожая на пластину, и обыкновенный патрон.
— Любопытно-любопытно, — пробормотал врач, сразу же хватая самый любопытный, по его мнению, предмет — золотистый бочонок. — Что же это у нас такое?
— Это, уважаемый Карл Генрихович, патрон калибра 7,62 мм. к винтовке Мосина. Дайте-ка посмотреть на секунду, — заинтересовавшийся Смирнов, осторожно, кончиками пальцев ухватил тельце патрона и приподнял его к свету. — Если я не ошибаюсь... выпущен он после 1930 г... Так... Точно! — Прищурив глаза, он внимательно рассматривал что-то такое, что было знакомо ему одному. — Фаска у нас не сферическая, а прямая. Кстати, и опорная площадь здесь поболе... Нет, точно после 1930 г. Возьмите!
Приняв патрон, словно величайшую драгоценность в этом мире, врач сразу же вооружился лупой, которая появилась как будто из неоткуда.
— Многочисленные крошечные отверстия, — забормотал он, внимательно всматриваясь в лупу. — Так-так... Диаметр примерно четверть миллиметра. Четверть! Ничего себе! А это у нас что такое? — Голова склонилась еще ниже, а очки, казалось сейчас вообще спадут с его носа. — Что за веревочки? Постойте-ка... Пенька что-ли?! Нет! Растение что-ли? Очень похоже на корень... Просто удивительно похоже. Высох только.
Лохматая шевелюра, непослушной шапкой пристроившаяся на голове, поднялась. Увеличенные очками глаза уставились на старшину, с невозмутимым видом сидевшего напротив.
— Очень любопытный патрон, Илья Петрович, — он стал осторожно протирать круглые стеклышки очков. — Я скажу даже больше, крайне странный патрон.
Смирнов насторожился. «В этом чертовом задании слишком много странностей, — мелькнуло в его голове. — Что ни шаг — то непонятное явление, что ни взгляд — странный предмет! Ох, не к добру это все».
— Вот, посмотрите, на эти отверстия, — золотистое тельцем медленно проплыло перед ними. — Их очень много и они крайне маленького диаметра... Я конечно практик-металловед, но тоже кое-что понимаю в плотности металла. На нашем оборудовании такие отверстия просверлить невозможно! — в конце фразы его голос приобрел таинственные нотки. — Это совершенно другой уровень технологического развития! Сверла, оставившие после себя подобные отверстия, должны обладать неимоверной плотностью... Это... Это достойно произведений Адамова, где наука шагнула далеко вперед!
Оба слушателя переглянулись между собой. Все было предельно ясно! Если это сделали не советские специалисты, значит это сделал кто-то другой! А вот по вопросу об этом таинственном мастере и старшина и капитан имели совершенно противоположные мнения.
— Могу лишь предположить, что это изделие немецких инженеров, — медленно проговорил Завалов, вновь и вновь поворачивая патрон в лучах солнца. — И до войны точная механика в Германии была необыкновенно развита... А сейчас я просто не знаю, что могло быть изобретено в этой сфере!
— Что это у вас за дудулька такая? — вдруг влез в разговор Абай, выглядывая со стороны двери. — Патрон что-ли? Хм! Развели тут... Тут такого добра лопатой греби!
Перед удивленной компанией на пол полетели точно такие же гильзы. Абай высыпал, наверное, десятка три — столько, сколько поместилось в его ладони. Все они, как один имели аналогичные отверстия!
51
Возможное будущее.
_______________________________________________________________
Небольшой, утопающий в зелени городок, где-то в центре Сибири. Устремленное в высоту белое здание венчала строгая информационная табличка — НИИ проблем психо— физио— механотехнологий.
— Уважаемые коллеги, слово имеет профессор …, доктор … , почетный член … Академии … Скополопус Загиад Амвросиевич, — разнеслось по просторному залу, потолки которого терялись где-то высоко над головами собравшихся. — Заявленная тема выступления «К вопросу о специфических особенностях зарождения и эволюции разума в рамках негуманоидных форм жизни». Заранее отмечу, что тема уважаемым профессором была изменена буквально в последнюю минуту.
В этот момент откуда-то с середины зала поднялся древний старичок с задорно выпяченной вперед бородкой и бодро зашагал в сторону кафедры. По мере его движения в зале нарастал еле слышный недовольный шум, в котором ближе к передним рядам даже можно было разобрать отдельные выкрики.
— Сколько же это можно? — громко шептал чей-то тонюсенький голосок, сопровождаемый громким стуком по сидению кресла. — Этот старый маразматик опять начнет болтать про свою безумную теорию!
— Нет, а как же выступление о психотехнологической природе разума? — пытался перекричать первого кто-то со второго ряда. — Вот же в программке написано черным по белому?!
— Коллеги, я прошу вас, соблюдайте тишину! — вновь пронесся по залу немного раздраженный голос, казалось докатившийся до самых потаенных уголков. — Вам же сообщали, что тема была профессором изменена.
Наконец, в микрофоне что-то покряхтело и зашипело, словно подавало голос невиданное животное.
— Как вам и сообщили тема моего выступления — К вопросу о специфических особенностях зарождения и эволюции разума в рамках негуманоидных форм жизни, — в конце концов профессору удалось справиться с микрофоном и начать свой доклад. — Тема без всякого сомнения интересная и полезная, в особенности неким псевдоученным-керраитам...
После этой фразы какой-то мужчина с первого ряда возмущенно зашипел и попытался вскочить, однако был остановлен своими менее возбужденными соседями.
— … Неокрепшему разуму любой формы жизни, за исключением коллективной, в первый период своего существования жизненно необходимо общение с себе подобными. Я уверен, что это утверждение вряд ли будет кем-нибудь оспорено в силу своей законченности и безусловности!
С первого ряда вновь послушался возмущенный шум и тот же самый человек опять попытался прорваться к трибуне. Однако, как и в первый раз, ему это не удалось.
— Давайте с вами представим такую, естественно, чисто гипотетическую ситуацию, когда некий разум развивается в условиях отсутствия себе подобных. Вы только представьте, что вокруг нет тех, с кого бы он мог брать пример, у кого бы мог что-то спросить... Вы можете спросить, а в чем здесь опасность для такого сознания? Вы ведь хотите спросить, уважаемый доктор Раапе?
Вопрос был задан столь провокационным тоном, что кого-то вновь чуть удар не хватил!
— Да, держите его, лучше! — прорычал кто-то. — Вырывается ведь!
— Здоровый больно! — донеслось в ответ, словно в оправдание. — Такого разве удержишь?!
— Так вот..., — ухмыльнулся профессор, наклоняясь вперед, чтобы лучше видеть покрасневшее лицо своего извечного оппонента. — Без подобного общения, пусть даже виртуального, разум будет вынужден сам для себя вырабатывать жизнеутверждающие безусловные установки, то есть некие правила своей жизни! Вот прошу, уважаемое сообщество, обратить свое внимание на схемку, которую я вам приготовил.
В воздухе возникла огромная голограмма, наполненная значительным числом каких-то знаков, пиктограмм, стрелок, кружочков и иных обозначений.
— Для некоторых коллег, которые страдают ограниченностью научного кругозора и фантазии, я поясню, что здесь изображено, — ехидным голосом начал Загиад Амвросиевич. — Здесь изображены те связи, которые жизненно необходимы разуму для его гармоничного развития...
В первых рядах кто-то продолжал хрипеть. Время от времени оттуда же доносилось какое-то глухое хлопанье.
— Далее, — профессор вновь взялся за микрофон. — Добавим еще один штрих к нашей картине! Пусть у разума будет неограниченный доступ к фактической информации. Как в таких условиях он будет развиваться? — он, по-видимому, хотел добавить что-то обидное, но, увидев лицо оппонента, сдержался. — Уверен, что это будет крайне хаотичный процесс!
Он взмахнул рукой и разноцветная диаграмма исчезла. На ее месте появилась новая схема, которая, судя по ровным рядках цифр, отображала результаты каких-то опытов.
— Нами были проведены ряд экспериментов. Смею заметить, удивительных экспериментов, ни чета тем, которые осуществляются некоторыми, — укоризненный взгляд в сторону недовольного булькания. — Результаты оказались очень необычными! Существо с зачатками разума в условиях изоляции и доступа к информации демонстрировало крайне противоречивое развитие... Хаос наблюдался практически во всем — в поведении, в реакциях на внешние и внутренние раздражители и т.д. Вы понимаете к чему я клоню?
— Бред! — наконец-то, человек с первого ряда, оказавшийся доктором Раапе, смог освободиться. — Все это самый настоящий бред! Что это за разум такой, который развивается в естественной изоляции? Чушь! Разум сам по себе не возникает и чисто физически требует... Да, отпустите меня! Прочь! Пошли прочь!
Некоторые повскакивали с мест, чтобы насладиться этим бесплатным спектаклем.
— Ну, вот и хорошо! Пока наш уважаемый доктор нашел достойных собеседников, мы с вами продолжим, — удовлетворенно хмыкнул профессор. — В таким, я повторяю гипотетических условиях, разум всякий раз принимает очередной поток информации за окончательный и объективный, а все предыдущее за устаревшее и неправильное! Он раз за разом меняет вектор своего развития! Понимаете, уважаемые коллеги?! Вот в чем истоки хаоса в его развитии... Существо в таких условиях не способно самостоятельно выработать для себя некие устойчивые рамки поведения. Всякая новая информация, которая так или иначе касается его, может спровоцировать его на совершенно иное, подчас и противоположное поведение!
— Да, профессор, сегодня вы превзошли сами себя! — доктор Раапе подбежал к трибуне и попытался вырвать у первого микрофон. — Подобный бред я не слышал даже из уст зеленых первокурсников!
52
Рука в телячьей перчатке небрежно коснулась плеча водителя. Знак был истолкован верно — штабной «Хорьх», проехав пару метров, застыл. Следом, соблюдая дистанцию, приткнулся грузовик, из которого посыпалось с десяток солдат.
Майор Вилли фон Либентштейн некоторое время раздумывал, а что это его толкнуло остановить машину. Возле окон уже маячил лейтенант из приданного сопровождения, всем своим видом выражая недоумение по поводу незапланированной остановки. «Действительно, что это я? — лениво подумалось ему. — Ехали и ехали бы себе дальше...». Его рука потянулась было к водителю, но остановилась на полпути. Майор был суеверен и привык полагаться на свои ощущения.
— Если я остановился, значит само провидение меня заставило сделать это, — пробормотал он, хватаясь за ручку двери. — Да, и пара поразмять ноги! Вперед!
Увидев выходящее начальство, незнакомый офицер скомандовал что-то солдатам и те рассредоточились. Передовое охранение расположило мотоциклы так, чтобы пулеметы контролировали заросшую лесом балку.
— Неплохо, — не мог не отметить военную сноровку солдат майор. — А теперь, посмотрим, что это ха русский лес такой?
На дороге было, пожалуй, еще более жарко, чем в автомобиле. Майор хотел было расслабить ворот кителя, но сразу же передумал.
— Фриц ….э … , — майор вопросительно посмотрел на стоявшего рядом лейтенанта с покрытым оспинами лицом. — Э...
— Зауэр! Фриц Зауэр, господин майор! — мгновенно сориентировался тот, вытягиваясь перед офицером. — Господин майор, а почему мы остановились?
Спокойно проигнорировав вопрос, фон Либентштейн кивнул в сторону леса.
— Значит, Зауэр?! Хорошо! — покровительственно пробурчал майор. — А что вы думаете о русском лесе, лейтенант?
Лейтенант несколько секунд молчал, сбитый с толку неожиданным вопросом. Его взгляд пару раз остановился на высокой стене деревьев, выходящих к дороге, потом — на редко стоявших молодых березках с другой стороны дороги.
— Господин майор, он другой, — наконец, проговорил он. — У нас он совершенно другой! Здесь все по другому!
— Хм, заладил «другой», «другой»..., — сквозь зубы выдал майор, демонстрируя, как ему тяжело общаться с такими людьми. — Понятно, что другой! Меня беспокоит вот, что... Птиц я не слышу. Они что вымерли что-ли?
Лес, действительно, поражал тишиной. Это была какая-то необычная тишина, чем-то похожая на предгрозовое состояние природы... Деревья стояли замерев, вытянув свои неподвижные ветки. Не колыхалась высокая трава, щедрыми пучками растущая на солнечных полянах. Пропал даже тот еле слышный шорох, который всегда слышится в лесу... Было просто неестественно тихо!
— Что не нравлюсь? — вдруг зло проговорил майор, внимательно всматриваясь в просветы между деревьями. — Лейтенант, дай-ка пару очередей по центру... Пусть попробуют немецкий гостинец!
