Завоеватель Шамбалы - Reconstruction

Я слишком много любил тебя, Ал, и слишком мало доверял... разве ты сможешь спасти меня, когда я сам себя спасти не могу?..

Створки врат угрожающе заскрипели за спиной, распахиваясь, и черные щупальца захлестнулись у меня на горле. В отчаянном последнем усилии я выбросил вперед левую руку — единственную, что у меня осталась, — не пытаясь ни за что уцепиться, не пытаясь ничего сделать, просто надеясь непонятно на что... и почувствовал, как кто-то поймал мое запястье поистине железной хваткой. И тогда мои пальцы сами собой сомкнулись вокруг чужой руки.

Тиканье часов казалось кощунством. Казалось чем-то нестерпимым.

Уинри, закусив губу, подошла к окну. На улицах уже не стреляли: Столица присмирела, успокоилась. Наступление на северо-востоке разворачивалось уже вполовину не так успешно для Северян, как в начале войны, однако болтали, что потери все равно огромные. Да что там, огромные, — гигантские. И Столица сидела тихо, как мышь под веником, ожидая, доползут или не доползут до нее опустошительные бои. Кто мог уехать — уехал, в большинстве же своем люди предпочитали надеяться и ждать.

А Уинри уехать не могла. Во-первых, ей было некуда. Во-вторых, она не имела права бросить Альфонса. А он так и не пришел в себя с тех пор... правда, и хуже ему не стало. В госпиталях все равно места не было — туда везли раненых с фронта — и поэтому Ала разрешили оставить дома у миссис Хьюз. И вот теперь мальчик лежал в одной из спален наверху... лежал уже четвертый день, бледный и неподвижный. Врач, который осматривал его, только руками развел: вроде бы особенно серьезных повреждений у Альфонса не было, он должен был давно уже прийти в себя. Да вот не приходил. Разумеется, Уинри никому не рассказала о том алхимическом круге, который он нарисовал у нее на руке... не осталось даже следа, но ей все еще казалось, что кожу там слегка покалывает, словно бы напоминает...

Уинри не знала, что с ней будет, если Ал умрет. Просто не знала. Стоило ей подумать об этом, и разум встречал только звенящую черную пустоту, в которой больше не было смысла. Он ведь ей как брат... Больше того, пока неизвестно, что с бабушкой — он единственный член ее семьи. И если что-то с ним случится...

Но сделать она ничего не могла, разве что следить за аппаратом внутривенного питания в комнате Ала. И, конечно же, молиться, верь она в бога. Но, если когда-то в ней и оставались какие-то осколки детской веры, они растаяли давным-давно. И вынужденное бездействие приводило ее в бешенство. Она, такой деятельный и волевой человек, не в состоянии ничего предпринять... снова и снова поставлена в ситуацию, когда только ждать и может...

Она вспомнила разговор с Гневом в самый первый день, когда Ала только принесли домой. То есть не только... кончились уже охи и ахи, мистер Армстронг и младший лейтенант Брош были уже напоены на кухне у миссис Хьюз чаем и отправились разбираться с ЧП в лаборатории (а заодно закинуть домой совершенно потерянную Ческу), уже пришел и ушел знакомый военврач, который осмотрел мальчика и прописал "полный покой" — как будто они могли обеспечить что-то еще. Гнев тихо притулился в уголке гостиной все это время: ни с кем не заговаривал, и на него никто деликатно не обращал внимание. Брош попытался было изумиться: "Что это за ребенок!", но Армстронг быстро успокоил его: "Это сотрудник лаборатории". Брош только хмыкнул: "Да, если уж бывают пятнадцатилетнее государственные алхимики, нечего удивляться десятилетнему лаборанту!"

Гнев слышал его тираду, и только саркастически скривил губы. Интересно, что сказал бы Брош, узнай он, что Гневу на самом деле даже десяти еще нет... в лучшем случае чуть больше двух.

— Я хотела тебя поблагодарить, — сказала Уинри Гневу, когда они остались одни в гостиной. — За то, что ты спас Ала.

— Уж всяко не для тебя, — хмуро буркнул он.

— А почему тогда?..

— Не знаю. Захотелось.

— А почему захотелось?.. — упорствовала Уинри.

— Просто захотелось, и все.

— Гнев... почему ты ушел второй раз?.. Нет, я говорю не о первом, когда ты только у нас появился, а о втором, когда ты ушел, уже после того, как мы с бабушкой поставили тебе автопротезы. Ты хотел найти себя?

— Глупо — искать то, чего никогда не было, — хмыкнул Гнев. — Если позволено тебе напомнить: настоящий "я" умер, не родившись. У гомункулусов души нет, так что всякие разговорчики о поисках или не поисках себя — бред собачий. Честно говоря, я не понимаю, что вы, люди, в этом находите. Лишний повод уйти от мира, а?.. Вы все страшные трусы.

— А тогда зачем ты ушел? Почему не захотел встретиться с Изуми?

— А зачем мне с ней встречаться? -чуть ли не взъерошился... будь он зверьком, точно бы ощетинился.

— Ну... почему бы и нет. Или ты боишься?

— Вздор! Ничего я не боюсь! Просто не вижу смысла. Все, что хотел, я уже ей сказал.

— А она тебе?.. — мягко спросила Уинри.

Гнев промолчал.

Потом ответил:

— Если мы встретимся, я, наверное, все-таки ее убью. А мне бы этого не хотелось.

— Почему не хотелось? — уцепилась Уинри. — Ты же сказал, что у гомункулусов нет души. Так почему же тебе не хочется убивать Изуми?.. И не только Изуми, верно? Тебе вообще не хочется никого убивать! Ты даже Эдварда тогда убить не смог, и не потому что он был сильнее, а просто потому, что на самом деле ты этого не хотел, так?

— Психоаналитик нашелся! — Гнев отодвинулся от нее по краю дивана. — Если ты такая умная, почему ты такая несчастная, а?!

— Я — несчастная?! — удивленная, Уинри уставилась на него.

— Ты плачешь по ночам.

— Что?! С чего ты взял?! — Уинри вскочила, как будто намеревалась наброситься на него с кулаками.

— У тебя круги под глазами, как будто ты несколько ночей не спала, причем хронически. Но держишься бодро, значит, все-таки высыпаешься. Почему и говорю: плачешь по ночам. Я не прав?

— Маленький... — Уинри снова упала на диван, уронила руки, не найдя цензурного слова, которое должно было бы стоять после прилагательного. — Ну... да, — беспомощно сказала она, и, улыбнувшись, посмотрела на Гнева. — Иногда я плачу. Не так уж часто. А глаза... знаешь, между прочим, я со вчерашнего дня на ногах, и еще не спала И вообще, учись разговаривать с девушками: крайне невежливо говорить, что у кого-то круги под глазами, или морщины, или что-то в этом роде. Ясно?

— Вряд ли мне придется общаться с девушками. Я ведь не расту. Сколько бы мне еще ни осталось жить — я останусь таким, какой я есть, — и он улыбнулся Уинри довольно-таки зловещей острозубой улыбкой.

— Это не отменяет правил вежливости, — Уинри сделала вид, что ничего не заметила. — И вообще... принимал бы какие-то меры, чтобы нормально жить в этом мире! А то что, ты хочешь все время скрываться по каким-то углам, а?.. Я не знаю, нашел бы себе дело какое-нибудь... — тут она осеклась. — Кстати, а что ты делал в лаборатории майора Армстронга?

Гнев молчал.

— Гнев... ну скажи, пожалуйста! У меня нехорошие предчувствия!

— Ничего особенного, — он дернул плечом. — Я пришел сообщить ему о заговоре. О заговоре, о котором я узнал совершенно случайно Вообще-то... — он посмотрел на Уинри искоса, из-под челки. — Данте вернулась.

— Что?! — Уинри чуть было не вскочила с дивана. — Вернулась?! Но как?.. Разве Эд ее... разве она не погибла тогда?..

— Я этого не видел, — он дернул плечом. — По-моему, она сбежала. Такие, как она, всегда сбегают. В общем, она опять появилась. И хотела... призвать меня, — он съежился на диване. — Я не пошел.

— Ты смог не поддаться?!

— Это было... тяжело. В общем, я за тем и пошел к этому Армстронгу. Я искал человека, который был бы в курсе той истории с гомункулусами, при этом не знал бы меня лично и был бы в силах помочь. Трудноватый выбор, ты не находишь?..

— Но... если она объявилась снова, то чего она хочет?!

— Она со мной планами не поделилась, — Гнев дернул плечом. — Но, представь себе, она уже успела скорешиться с армейской верхушкой.

— И ты сказал об этом Армстронгу?

— Да. А он, вроде бы, рассказал своим старым знакомым по армии. Не знаю, что из этого выйдет. Признаться честно, я сомневаюсь, что они смогут остановить Данте. И самое умное, что мы можем сделать — это слинять подальше от Столицы.

— Мы?..

Гнев опустил голову.

— Ну ладно, — сказал он неохотно, — признаюсь, что ты и даже этот... — он бросил косой взгляд вверх по лестнице, — мне небезразличны. Хотя не знаю, почему. Ведь не из-за... — он сжал в кулак металлическую руку.

— А может быть, как раз. — Уинри осторожно положила пальцы поверх его кулака. — Ведь ты... ну, все-таки должен чувствовать что-то вроде связи с этими братьями. И Изуми...

— А вот это не надо! — он резко стряхнул ее руку.

— Я же говорю, что ты боишься! — крикнула разозленная Уинри. — Ему помочь пытаешься, а он!

— А мне твоя помощь не нужна!

Он вскочил и выбежал из гостиной.

Уинри думала, что он уже не вернется — но нет, заявился к ужину. Разумеется, миссис Хьюз позвала его за стол, и, глядя на раздраженное лицо Уинри, он согласился. Уинри, разумеется, с ним не разговаривала — много на себя берет, малявка! — а вот маленькая Элисия не отлипала. Ей все надо было знать: и ходит ли "мальчик" в школу, и есть ли у него собака, и нравятся ли ему цветные стеклышки... И конечно, она спросила:

— А где твои папа и мама?

— Элисия! — слегка одернула дочку миссис Хьюз. — Так спрашивать невежливо.

— Почему? — девочка посмотрела на маму ясными глазами. — Это же простой вопрос! Или у тебя нет папы и мамы, да? — сочувственно спросила она у мальчика. — У меня тоже нет папы. То есть он на самом деле есть, но его как бы нет. Хочешь, я тебя потом с ним познакомлю?

— Нет, — хмуро заметил Гнев.

— Ну и зря, папа у меня очень хороший. Я его очень хорошо помню! — похвасталась Элисия. — А как тебя зовут?

— Меня?.. — Гнев растерялся. — Я вроде бы представился...

— Ну да! Гнев — это ведь прозвище, правда?.. У меня тоже есть прозвище — меня зовут Кролик друзья, потому что у меня такие хвостики, как кроличьи ушки. А ты, наверное, очень сердитый? Или злишься много? Тетя Ческа говорит, что много злиться — вредно для здоровья.

Гнев уткнулся носом в тарелку и что-то пробубнил. Уинри почувствовала, как злость на него куда-то истаивает. Да, в общем, она и не злилась по-настоящему... она просто боялась за него. Ей очень хотелось бы, чтобы Гнев сумел стать человеком... ну, хотя бы более или менее. И сейчас за столом в ярко освещенной комнате она видела не таинственного убийцу-гомункулуса, искусственно созданное существо без души, а обыкновенного взъерошенного мальчишку лет десяти-одиннадцати, который отчаянно стесняется, боится всего на свете, а потому пытается казаться гордым и неприступным и вообще бог знает кем.

Уинри решила ночевать в комнате Альфонса, тем более, что комнат в доме миссис Хьюз было не так уж много, и она не хотела стеснять ее. Проснувшись поутру, она застала Гнева — он молча сидел на подоконнике и смотрел на улицу. Потом ушел.

А еще через день он подошел к Уинри и, не глядя на нее, сказал:

— Я чувствую, что Данте снова здесь была. Она снова пыталась собрать тех гомункулов, которые были в ее власти. Передашь это Армстронгу или еще кому из военных, кому доверяешь?

— А почему ты сам не скажешь?

— Потому что я должен ехать. Я должен оказаться как можно дальше отсюда.

— И... куда?..

Он снова помолчал. Потом ответил неохотно:

— Думаю, в Дублит.

— Гнев! — Уинри не сдержала радостный возглас.

— Не веди себя так, как будто это бог весть какая хорошая новость! Я не желаю видеть ни эту женщину, ни ее мужа... Я просто хочу узнать, как меня назвали. Имя ведь дают родители, верно?

Уинри кивнула.

— У тебя все будет хорошо. Обязательно хорошо. Ты хороший мальчик.

— Вот еще! — Гнев ехидно оскалился. — Такой хороший — аж из ушей сыплется!

И ушел.

Это было вчера. А этой ночью Уинри снова плакала, закусив зубами угол подушки и стараясь, чтобы ее не было слышно. Днем надо было заниматься делами... например, ходить на рынок, доставать продукты (что становилось все сложнее, хотя настоящего голода пока не было), надо было ездить в госпиталь за лекарствами для Альфонса, надо было заниматься делами по дому: Уинри, не слушая вежливых возражений миссис Хьюз, взяла на себя большую долю работы, потому что сама хозяйка приболела — покашливала и вообще чувствовала себя не очень. Кроме того, Уинри раскопала в гараже старый автомобиль, принадлежащий, по словам миссис Хьюз, еще ее отцу, и решила починить его. Техника — она всегда пригодится.

Но ночью делать было нечего. И даже дыхания Альфонса в темноте почти не слышно, как будто он умер... И тогда подступала безнадежность.

А сейчас еще ночь не наступила, но был вечер... на диво красивый вечер, когда солнце щедро вызолотило мощеные камнем улицы и дома, и ясное синее небо было роскошным, глубоким и словно напоенным покоем... не верилось, что где-то под этим небом люди могут страдать, воевать, умирать... Не верилось, что где-то здесь снова объявилась Данте и вынашивает планы... вероятно, снова хочет добиться вечной жизни... и зачем ей эта вечная жизнь? Ведь явно не затем, чтобы любоваться красотами природы...

И часы тикали, отсчитывая моменты не принадлежащего ей времени, как будто хотели довести ее окончательно.

Уинри вышла из комнаты и спустилась вниз, в гостиную. Села на диван, прижала к груди подушку. Вон, на комоде стоит плюшевый медвежонок... она сама когда-то подарила его Элисии... боже, какое счастливое было время! И мистер Хьюз был жив, и Эдвард... правда, Ал тогда был в доспехах, но зато войны не было... и вообще... и никто не сжигал мастерскую Рокбеллов...

"Вот еще! — прикрикнула на себя Уинри. — Вот оно, неистребимое желание себя жалеть! Ты же сама говорила себе всегда: нельзя никогда останавливаться! Как бы Эдвард тебя обозвал?.. Нытиком он бы тебя обозвал, и был бы абсолютно прав. И даже Ал тебя бы не одобрил! А бабушка — так просто дала бы подзатыльник!"

— Сестренка Уинри?.. — услышала она нерешительный голосок Элисии.

— Элисия? Что ты хотела, милая?

— Мама выпила лекарство и заснула, а мне скучно. И страшновато, честно говоря, — Элисия присела рядом с Уинри. — Мальчишки говорят, что нас будут бомбить алхимики-мятежники.

— Какие алхимики-мятежники? Нет никаких алхимиков-мятежников, успокойся. Мятеж уже подавили, и все государственные алхимики все равно были на стороне правительства А любителей нам нечего опасаться.

Когда Уинри говорила это, у нее перед глазами стояла сотрясаемая ударами алхимических реакций лаборатория... и Ал с экс-майором Армстронгом, которые держали оборону... Но девочке про это нечего рассказывать...

— А кто ранил братца Ала?..

— Это... это был несчастный случай.

— Не тревожься, сестренка. Я уверена, что с ним все будет в порядке. Он выздоровеет. Мама говорит, что люди всегда выздоравливают, если их близкие очень-очень любят их и заботятся о них. Ведь правда?..

— Правда, — Уинри улыбнулась и обняла девочку, крепко прижала к себе. Маленькую красивую Элисию так и тянуло обнимать... но в данном случае Уинри, скорее, просто цеплялась за нее, как за свет маленького маячка, чтобы окончательно не соскользнуть в тусклые сумерки отчаяния. Ее родители погибли, хотя они с бабушкой любили их и ждали. Мама Эдварда и Альфонса умерла от болезни, хотя они все заботились о ней, и бабушка дневала и ночевала в доме Элриков, и сама Уинри каждый день ходила с Эдвардом или с Альфонсом в аптеку, чтобы купить свежей настойки... Нет, любовь и забота могут помогать, но до определенного предела. И сама по себе любовь еще никого не спасала.

Уинри обнимала маленькую девочку, и молилась — но не за себя. Она молилась за то, чтобы впереди у Элисии не было ничего такого, из-за чего ее пришлось бы утешать. Пусть она сама всегда утешает всех...пусть никогда у нее самой не будет нужды внимать ничьим утешениям!

И вдруг сверху послышался громкий стук, треск и звон, как будто кто-то уронил как минимум фарфоровую вазу.

— Что случилось?! — Уинри, удивленная и слегка напуганная, выпрямилась, сидя на диване.

— Это братец Ал! — крикнула Элисия. Братец Ал очнулся! Очнулся и что-то сломал!

Она сорвалась с дивана и кинулась вверх по лестнице. Уинри с отчаянно колотящимся сердцем кинулась за ней... и замерла на пороге спальни.

Остановилась. Прижала руку к губам...

— Господи... — прошептала она.

Сознание вернулось сразу и полностью. Я обнаружил, что лежу на полу, на боку, и смотрю под кровать. Вижу крашеные красно-коричневым цветом доски и легкий налет пыли на них... наверное, мыли последний раз дня два назад. А моя левая рука по прежнему вытянула вверх и в сторону, и по-прежнему крепко сжимает что-то...

Сердце отчаянно стукнуло в груди, живот прихватило холодом... я рывком сел, так, что смог заглянуть над краем кровати. И мои испуганные глаза встретились с другими глазами, не менее испуганными. Чем-то похожими на мои собственные, только темнее.

— Ал... — прошептал я непослушными губами. — Ты... черт, тебе сколько лет вообще?! И волосы отрастил...

— Ну что вам всем до моих волос?! — улыбнулся брат. — Захотел и отрастил! Может, я с детства хотел, но боялся, что засмеют, а?!

Я почувствовал, что по щекам у меня текут слезы... и честное слово, мне не было не стыдно, и смущен я тоже не был. Я просто был рад, так отчаянно рад!

— Ну, что ты плачешь, брат...Все ведь уже в порядке, да?

— Ага... Ал... я боюсь отпустить тебя.

Мы действительно все еще держались за руки — крепко, каждый охватил запястье другого, — словно бы вытаскивали друг друга откуда-то. У меня даже костяшки пальцев побелели, но разжать руку было свыше моих сил.

— Я тоже... — Ал смущенно улыбнулся. — Правда, смешно?

— Тогда давай на раз-два-три. Хорошо? Раз.. . два... два с половиной... три!

Мы разжали ладони. И ничего не случилось! Ничего не исчезло!

— Брат! — вдруг завопил Ал. — Как же я рад, что с тобой все в порядке!

И кинулся мне на шею. Вот только он лежал на кровати, и встать с нее не удосужился, поэтому попросту скатился на пол, повалив и меня... но это еще полбеды: он умудрился своротить капельницу на стойке, куда шел проводок от его запястья. Шум и грохот...

Мы сидели на полу и глупо хихикали, когда в комнату вбежала какая-то незнакомая маленькая девочка. Нет, почему же незнакомая?.. Встопорщенные хвостики светло-русых волос определенно мне кого-то напоминают...

— Ал! Ты очнулся! — воскликнула она и в свою очередь бросилась на шею Альфонсу. — А это кто?! — это уже было обращено ко мне.

— Да так, мимо пробегал, — пожал я плечами. Меня разбирала беспричинная веселость и хотелось глупо ржать над всем на свете.

— Господи... — раздался от дверей тихий шепот.

Я повернул голову.

Уинри...

.Я увидел, как она прикрыла лицо руками и медленно, медленно сползла по косяку на пол. Мы с Алом и маленькая девочка кинулись к ней... она сидела на полу и мелко смеялась.

— Уинри... с тобой все хорошо?!

— Я думала.... — проговорила она сквозь смех, — что заеду... гаечным ключом... по твоей глупой башке... но у меня... нет ин одного под рукой! А за саквояжем лезть — ты успеешь снова куда-нибудь сбежать...

И она снова засмеялась, утирая руками слезы.

Глава 23. Взрослые.