— Спят, а может вовсе ушли, — заметил шофер, крутя большое рулевое колесо. — И то верно, кому это воздухоплавательное имущество нужно? В хозяйстве от него никакого проку. Товарищ, груза-то много? Рессоры у меня слабоваты.
— Вроде не особо тяжелое, на месте посмотрим, — уклончиво ответил Гаолян. — Мы-то что, сказали забрать, стало быть заберем...
С кузова свесился Лев, показал, что нужно брать левее от главного корпуса Офицерской школы.
У складского ангара обошлось без сложностей. Вынырнула из тьмы плотная фигура в шинели:
— Что долго так?
Унтер отпер окованную железом дверь, поднял фонарь:
— Вон в углу — четыре ящика. Но тяжелые, заразы. Вы обережнее.
— Одно-пудовые, — определил, приглядываясь, Андрей-Лев. — Защита где?
— Тута сбоку все, — заверил, пятясь, хозяин склада. — Грузите потихоньку, а я гляну вокруг. Мало ли...
Надели прорезиненные фартуки и рукавицы. Инженер помог Гаоляну натянуть неудобную глухую маску, напялил и сам оранжевую харю[2], поправил коробку на груди.
— Тяжело будет, — невнятно пробухтел Гаолян. — Надо бы шофера позвать, чтоб помог, да ведь не пойдет.
— Буб-бу-ф, — согласился инженер.
Из ящика вынули две бомбы — те походили на обычные, разве что отличались пузатостью и отсутствием взрывателя. Швы у 'головки' были тщательно обмазаны какой-то дрянью, вроде смолы — с виду довольно надежно. Боевики подхватили полупустой ящик, понесли к двери. Гаоляну с его хромотой было непросто.
— Это чо?! — ужаснулся топтавшийся у грузовика водитель. — Бомба?! Не повезу! А вы... — он уставился на хари с огромными слепыми глазами-иллюминаторами.
— Бу-б! — злобно сказал Гаолян — голова под защитной образиной уже жутко чесалась.
Без ящика тащить бомбы оказалось еще поганее. Прижимаешь к фартуку на животе увесистую чушку, кажется что из нее отрава так и сочиться. Гаолян передал дьявольский снаряд запрыгнувшему в кузов Льву, инженер осторожно опустил бомбу в гнездо основательно сколоченного ящика.
— Бу? — озираясь, спросил Гаолян.
Напарник лишь махнул рукой в широкой ласте-руковице — водителя действительно нигде не было. Удрал поганец.
Еще ящик, бомбы 'в розницу', снова ящик... Чесалось везде: прям от усов, до самых до... Гаолян понимал, что это от нервов, но кожу прямо таки разъедало, да и дыхание сбивалось, как у чахоточного.
Андрей-Лев глухо кряхтел, надвигая на бомбовые ящики сосновый гроб. Спрыгнул с машины, боевики отошли подальше, содрали с себя душные маски.
— Вот, его... — выругался инженер. — Лучше бы что-то боевое из Центра дали. Я бы сейчас кого-нибудь застрелил.
— Еще бы, — согласился Гаолян. — Шофер-то сгинул?
— Сгинул. За штурвал-то я сяду, водить приходилось. Но заведется ли...
В туманной тьме у стены ангара вдруг заговорили на повышенных тонах.
...— На каком основании, Медведчук?! Вы каптенармус или откровенный вор? На каком основания, я спрашиваю?!
— Так а я что? Требование предъявили, печать есть...
Гаолян подхватил фонарь, двинулся на ругань.
Высокий человек кожаной тужурке без погон, но в офицерской фуражке, ухватил за грудки хозяина склада и тряс того как толстоствольную грушу — с головы унтера свалилась папаха.
— Пусти человека, — предупредил Гаолян. — Не старые времена, чтоб душу вытряхивать.
— А вы кто, любезный?! — рявкнул офицер. — Представьтесь по форме! Документы!
— Уполномоченный ВРК. Документы на получение переданы, — спокойно сказал Гаолян. — Все по форме: приказ, требование, пропуск на вывоз...
— От вашей Военно-Революционной Конуры приказ?! Совсем обнаглели?! На кой черт вам бомбы с газами? Вы вообще в своем уме?!
— Не шумите, — поморщился Гаолян. — Со штабом округа договорено. Для безопасности вывозим. Вам спокойнее, нам спокойнее, всем спокойнее.
— Это кому спокойнее?! — гадюкой зашипел офицер. — Вы что с бомбами учудите? Ты вообще кто такой?!
— Вот, боже ты мой, какой вы нервный, ваше бывшее высокоблагородие, — вздохнул Гаолян. — Еще и 'тыкаете'. Нехорошо. Щас предъявлю документы, все имеем. Как говориться, исчерпывающе. Свет придержите, сделайте милость...
Офицер взял фонарь и злобно сказал:
— Никаким бумажкам не поверю, пока из штаба округа не позвонят и не пришлют приказ по команде.
— Я уж понял. Воля ваша, мы не особо торопимся, — заверил Гаолян, шаря за пазухой. — Вот ордер, извольте глянуть. Дык, пропуск еще был, да...
Офицер взял ордер, развернул под фонарем. Гаолян без особой спешки выдернул из-за пазухи браунинг, уткнул теплый ствол в кожаный бок офицера и дважды нажал спуск...
Выстрелы прозвучали глухо. Отпрянувший было офицер безмолвно сложился в коленях, повалился. Фонарь Гаолян подхватить не успел, пришлось поднимать с земли.
В колеблющемся пламени керосиновой 'летучей мыши' качалось бледное лицо складского каптенармуса — тот пятился. Забормотал:
— Ты это... Мы так не уславливались. Это ж полковник Улянин... Шуму будет...
— Времена такие. Шумные. Не трясись. Я же его хлопнул, не ты.
Широкое лицо каптенармуса исказилось:
— Дура ты! Теперь так возьмутся, что не выскользнешь. Эх, связался я. Да пять тыщ нынче вообще не деньги!
— Отчего не деньги? Вполне даже деньги. Сбрешешь что-нибудь. Мы поедем, а ты придумай пока, — Гаолян протянул фонарь.
— Да пошел ты, — унтер отшатнулся, попятился.
Гаолян подождал, пока перепуганный каптенармус повернется и выстрелил ему в затылок.
Из темноты выступил Андрей-Лев с браунингом в руке:
— Опять, а, Кондратьич?
— Да разве я хотел? — Гаолян сплюнул. — Один за грудки ухватить норовит, другой вообще продажный, того и гляди шум поднимет. Ладно, заведемся или как?
Яростно дергал рукоять стартера Гаолян, во тьме слышались встревоженные голоса — не особо прытко, но просыпались остатки Воздухоплавательной школы. Наконец, мотор взревел, боевик поспешно заковылял к кабине.
— Сейчас нам дадут, — пробормотал Андрей-Лев, пригибаясь к баранке.
— Рули! — Гаолян вскинул себя на сиденье.
...Вслед стреляли, но жиденько. Грузовик неуклюже зацепил полосатый столб у ворот, в кузове загремели гробы. Гаолян с ужасом подумал о бомбах, но 'Рено' уже выправился, катил по дороге ровно.
— Сейчас они за аппарат и телефонировать начнут, — предположил Андрей-Лев.
— Мы быстрее доедем, чем сообразят, — пробормотал Гаолян.
Инженер кивнул. Оба понимали, что особо гнать незачем. Вон — двое заспешили, засуетились, теперь лежат, не дышат. Смерть — баба свойская, жаждущим отказывает не часто. Но никакой радости свиданье с ней не доставляет, пусть ты и сам ее каждый день окликаешь.
— Плохо, Филимон Кондратьич, — сказал Андрей-Лев. — Явно не туда мы заехали. Я не про дорогу.
— Да понятно. Слушай, я до завтра ждать не стану. Все равно в Смольный едем. Найду кого из Центра, спрошу напрямую. К хренам ту конспирацию.
— Верно. Понятно, не в герои мы шли. Но уж совсем чересчур. Еще и газы эти... Черт знает, что о нас подумают.
Гаолян пожал плечами. Какая разница, что о тебе думают? Ты дело делай. Андрей и сам это понимает, просто размазывает эту мыслишку по унылой интеллигентской привычке. Когда у него под Кимрами семью спалили, да еще орали под окнами про 'жандармскую честь' и 'смерть студентам-бунтовщикам' — дорога молодому инженеру враз определилась. Вовсе контрреволюция спятила, прямо и объяснения тому нет. Отомстить и вырвать контру до корня. А газы... Что газы, под надзором ВРК и газам будет спокойнее. Главное, чтобы не прохудились корпуса бомб по дороге.
— Лева, ты потише езжай.
— Я осторожно. Главное, без резких торможений — тогда перегрузка пойдет на тару...
С нагрузками-перегрузками повезло — огибая заставы и пикеты, 'Рено' двигался по вымершим улицам. На Калашниковской показали пропуск, у Охтинского моста грузовик вновь остановили, глянули на гробы, суеверно сплюнули и без задержки пропустили дальше.
У Смольного сияли прожектора, кипела жизнь — тут чуть не застряли, увязнув в колонне красногвардейцев. Вокруг стояли броневики и орудия, пробивались верховые посыльные и самокатчики.
— Будет дело, — с удовольствием заметил Гаолян.
— Да уж.
Показали второй пропуск и спросили, где подвал 'номер два'. Стоявшие на охране ворот моряки о нумерации подвалов и понятия не имели:
— Тут, братишки, ни коменданта, ни начальника караула. На революционную сознательность опираемся. Если внутрь надо, то пропуска на личность на входе выписывают. А уж про подвалы сами разбирайтесь.
Подвал боевики все же нашли: оказалось несложно, только корпус обогнуть. Здание было огромным, но с этой стороны людей мелькало мало, да и те в основном заблудшие.
— Хорошо хоть ключи нам дали, а то б искали мы с тобой распорядительного человека до морковкиного заговенья, — бурчал Гаолян, отпирая заржавленный замок. — Тьфу, да тут все завалено.
Желтоватый луч электрического фонарика вырывал из подвальной тьмы какие-то щиты и доски, словно нарочно нагроможденные почти у входа.
— Ничего, у груза нас не так много, пристроим, — сказал Андрей-Лев.
Боевики натянули противогазы и бережно сгрузили опасные ящики. Проходящие красногвардейцы на работавших в темноте никакого внимания не обращали, сверху из-за оконных стекол доносились обрывки каких-то речей и ругань. Кипела революционная жизнь.
Гаолян с облегчением навесил замок.
— Управились. Надо бы печать навесить, да грузовик сдать. Пошли внутрь?
Боевики двинулись выписывать внутренний пропуск, но оказалось через боковую дверь можно входить и так — двое красногвардейцев бдительно вглядывались в лица посетителей, безо всякой лишней бюрократии отсекая сомнительные личностей. Красномордые после противогазов, помятые Гаолян с Андреем безусловно не походили на буржуазных провокаторов.
* * *
Литейный проспект, конспиративная квартира Центра
40 часов до часа Х.
Трубку сняли.
— Товарищ Иванов, груз доставлен, — доложил Ганн. — Я отследил на месте — разгрузились точно.
— Отлично. Продолжим по плану, ждите указаний. Господин Гид на месте? Будьте любезны, пригласите к аппарату.
— Есаул Гид у аппарата, — связник второй группы с закрытыми глазами опустился на стул у телефона.
— Вы в порядке, Гид? — недоверчиво уточнил Иванов-с-акцентом. — Не время расслабляться, дорогой друг.
— Я в полном порядке, — заверил куратор 'белой' группы, не открывая глаз.
— Прекрасно. Как только доставщики вернутся на квартиру, займитесь уборкой. Вверяем их вам целиком и полностью. Только без особого шума. Наши товарищи заслужили уважение.
— Несомненно! — есаул-связник мечтательно заулыбался. Кандидатов в Красную группу он выбирал лично, он же подготавливал мероприятия по вербовке.
— Двое грузчиков направлены к вам.
— Двое? Послушайте, но там трое клиентов. С инструментом и без тормозов.
— Не употребляйте эти термины. Инвалид, мальчик и один человек — так будет точнее. Ваше появление для них будет сюрпризом. Оно ДОЛЖНО быть сюрпризом — вам понятно? И никаких садистских фокусов. Только уборка.
— Слушаюсь! — Гид повесил трубку.
Слушавший разговор Ганн усмехнулся:
— Сомневаетесь, пан полковой есаул? Ой, вэй, могут мои огрызнуться, еще как могут. Вы сомневались, а итоговый счет тем ни менее, кошерный. Как юнкерков-то положили? Красота, ликует наша синагога.
— Варвары и орки — эта ваша большевистская команда. Ликвидирую выродков с огромным удовольствием, — Гид неуклюже застегивал пуговицы френча. — Что касается пари, то ваши уже отыгрались, а мои еще акцию в Смольном проведут и очков наберут.
— Эй, так не честно — в Смольный мои ребята хабар завозили, очки нужно поровну делить между Красной и Белой группами.
— С какой стати? Мы о таких нюансах не уславливались. Сколько команда взяла черепов по отчету, столько и очков.
— Шулер вы, пан есаул, — обиженно заявил куратор Красной группы. — Нельзя же так упрощать, то не кошерно.
— А вы коммунист, товарищ Ганн. Вам упрощения и реквизиции должны быть близки, — ответил, скалясь, Гид.
Он повозился, обуваясь — опыт позволял управляться изуродованными руками почти как здоровыми. Черные перчатки скрывали отсутствие больших пальцев на обеих ладонях. Кокаиновая легкость еще звенела в мозгу, Гид чувствовал как безупречно точны движения и ясен разум. Медлить нельзя. Успеть убрать щенка, до того как вернется основная Красная команда. Потом пристрелить взрослых. Несколько памятных фото у трупов, и все — вступительная часть окончена, будет что вспомнить.
Пан полковой есаул ненавидел всех русских, но русских коммунистов ненавидел вдвойне.
Коляска уже ждала: молчаливый, казалось немой кучер, двое 'грузчиков' от господина Иванова — оба латыши, абсолютно безжалостны, русский язык хорошо знают, но к болтовне не расположены.
Зацокали копыта — упряжка с экипажем, не броским, но добротным, взяла резво. Гид, севший напротив киллеров, прервал неловкое молчание:
— Здраво, латышские браты. Не выспались?
— Не твойе-ео-о свинячь-ее дело-о. Мы э-эсто-онцы.
Гид пожал плечами и отвернулся. Что латышское быдло, что эстонское — в чем разница? Далеко им до европейских манер, лохам насупленным. Приезжают из своей Эстляндии как на сезонную подработку, убивают со скучной деловитостью, исчезают по мановению Иванова.
На месте оказалось, что торопились напрасно: мастерская стояла пустая, темная, замок навесной — сорвать его и проверить помещение, значит жертву заранее предупредить.
— Плохо, — сказал Гид. — Или здесь ждать на холоде, или... А где же их щенок? Должен здесь быть, а он где-то шляется, кацапья рожа.
— Ты зна-ать до-олжен. Мы то-олько при-иибираем, — напомнил один из эстонцев, стволом парабеллума сдвигая шляпу на затылок.
— Не иначе, как на хате у одноногого, — сообразил куратор. — Съездим? Это недалеко.
— Съе-здим, — хором согласились киллеры, которым мерзнуть в сыром дворе тоже не хотелось.
* * *
О светлой жизни придумывалось почему-то сложно, получалась та жизнь до того светлой, что действительно аж глаза слепило. Под разговор нарисовалась в тетради у Борьки башня: высокая, легкая, с большим прожектором и флагом на верхотуре.
— Хорошая вышка, — признала Глаша. — Только немного кособокая.
— Сама попробуй выровнять без линейки. Это ж не чертеж, а легкий набросок и эскиз.
— Тогда ладно. Про флаг я понимаю, а фонарь огромный зачем?
— Вроде маяка. Пусть светит, тебе жалко, что ли? Свет — это сила! Можно луч в звезды направить, для красоты. А можно на подступы — чтоб враг не подкрался. И чтоб кто из своих потрусливей не разбежался.
— Это что за светлое будущее, от которого тикать будут? — с сомнением выпятила губу девочка.
— Когда станет совсем светлое, то, понятно, никто бежать не будет, а наоборот. Но до полного рассвета немало придется идти боями и потемками. Кое-кто дрогнет и труса отпразднует. Так всегда бывает, — Борька вздрогнул.
— Ты сам-то чего пугаешься? — улыбнулась Глаша.
— Во дворе кто-то.
— Подумаешь. Должно быть, с казармы кто-то к дровяным сараям пошел.
