История вторая: Самый маленький офицер

— Не поедем, пока ты не ответишь, отчего не знал, — дёрнув стриженой головой, выдвинула ультиматум девушка.

— Отчего вообще не помню или конкретно, что это был Великий князь? — пошёл на компромисс с самим собой Сиф, который ненавидел вспоминать о причине "склероза", но, если требовалось, всегда понукал себя сознаваться до конца.

— Да нет, я про Великого князя, конечно!

— Я... много лет общаюсь со своим крёстным по почте. По такой и электронной, когда как. И я всегда знал, что имя мне дал он, до этого было одно прозвище. Первого своего имени я... не запомнил, потому что был совсем мелким. А насчёт Крёстного... я не так уж и давно узнал, что мой крёстный — Великий князь. Вот такая вот сказочка, — Сиф натянуто усмехнулся. — Я рассказал. Поехали.

Алёна вздохнула, но удержала все комментарии при себе. Она знала, что Сиф жалости не переваривает даже под майонезом.

— Ну, поехали в гостиницу, — прервала она недолгое молчание и тронула машину с места, выруливая на проспект. — Ты как, быструю езду выдержишь?

Сиф почувствовал что-то приятное от Алёниного беспокойства. Ведь она беспокоилась о нём, а не только о князе!

— Выдержу, — мужественно сказал офицерик, но, подумав, честно уточнил: — Только без резких поворотов, ладно?

— Ладно, ладно, — согласилась Алёна, одной рукой выворачивая руль, а другой шаря по магнитоле. Через некоторое время из динамиков полились залихватские цыганские мелодии.

Дальше ехали молча. Сиф прикрыл глаза и думал о Тиле, о таинственном Леоне и о сегодняшнем покушении, гадал, чем закончилась "охота" на снайпера и, самую капельку, переживал, что вынужден отправляться в гостиницу, не увидев развязки сегодняшних событий. О чём думала Алёна, вернее, о ком, несложно было догадаться, поглядев на её обеспокоенное, но всё равно мечтательное выражение лица. По обычаю, её мысли занял Великий князь.

— Слушай, — вдруг сказала она, — а что это за машина едет, не отставая, за нами с самой площади?

Сиф аккуратно, всем корпусом развернулся. Некоторое время глядя в заднее окно, слегка прищурившись против солнца, он заметил "хвост" — за микроавтобусом довольно вежливо и ненавязчиво следовала белая машина вроде русской "лады". Серый фон номера что-то напомнил Сифу, и офицерик сообразил:

— Так это же наши дорогие сопровождающие в серых рубашках! Но если хочешь — остановимся, спросим.

— Наверное, надо бы, — с некоторым сомнением сказала Алёна. — Всё-таки могли бы предупредить...

— Думаю, это князь или Дядька их попросили, — предположил Сиф. — Но спросить надо. Пусть видят, что мы не слепые дети!

Алёна оглядела внимательно своего пятнадцатилетнего товарища и осторожно согласилась:

— Не слепые.

А про детей решила промолчать.

Как только они припарковались в переулке, белая машина, поняв культурный намёк, подъехала ближе, и из неё вышел, как и ожидал Сиф, милиционер в чине старшего сержанта.

— Здравия желаю, сдарий фельдфебель, — произнёс он, поднося руку к фуражке, когда Сиф, кое-как застегнувшись, опустил стекло своего окна. — Старший сержант Слан. По просьбе его императорского высочества Иосифа Кирилловича имею приказ сопровождать вас до гостиницы.

— Ясно, — согласился Сиф по-забольски. — Мы так и подумали. Тогда едемте.

Старший сержант кивнул, вновь козырнул и вернулся к своей машине. Алёна тронулась с места, радуясь свободным, или, вернее сказать, освобождающимся для них дорогам. До гостиницы они доехали очень быстро и там, распрощавшись с милиционерами, поднялись в номер к Алёне.

— Может, вызовем снова доктора? — спросила девушка, садясь на диван. — Ты какой-то... бледный. А тот врач просто перевязал и исчез.

Сиф устроился рядом с ней, не рискуя откидываться на спину, и задумчиво спросил в ответ:

— А это так обязательно? Мне пока и так хорошо... — он догадывался, что от обезболивающего его уже "ведёт". Его от многих лекарств вело из-за... прошлой практики.

— Эй, ты чего? — испугалась Алёна, заглядывая ему в глаза. — Тебе нехорошо?

— Мне хорошо... — всё в той же вялой задумчивости отозвался Сиф, которому очень понравилось, как обеспокоенная Алёна вскидывает дугой брови. Краем сознания он понимал, что сейчас в голову может лезть всякая дурь, но сил бороться с этим не было.

— Нет, тебе плохо, — настаивала тем временем девушка. — Ты весь бледный, вялый какой-то и глаза... странные.

— Это от обезболивающего, — объяснил Сиф, который вдруг почувствовал, что разделяется на две половинки. Одна почему-то усиленно думала про Расту и вспоминала её смех, яркие шнуры расточек в тёмных курчавых волосах, руки, до локтей покрытые феньками — у Расты была уйма друзей среди московских хипповых компаний, да и новые друзья — и новые феньки — появлялись регулярно. Вторая половина Сифа безо всяких мыслей просто созерцала Алёну, совершенно другую, взрослую и — далёкую...

— Алён, — вдруг взял Сиф девушку за руку.

— Да? — немедленно откликнулась она. — Что такое?

— Ты Иосифа Кирилловича... любишь? — Сифу в таком состоянии было легко спрашивать. Словно во сне, и в любой момент можно проснуться, забыться...

Алёна мигом налилась краской, словно поспевающее на глазах яблоко, и невнятно пробормотала:

— Семью же любишь, а он мне ближе, чем родня...

Почему-то эта новость испортила Сифу настроение, и он, чувствуя себя Тилем, капризно попросил:

— Наклонись!

— Зачем? — удивилась Алёна, послушно наклоняясь к лицу Сифа.

Сиф какое-то время помедлил, стараясь поймать ускользающую мысль. Вот она оформилась в голове, и он её, не торопясь, озвучил:

— Мне Раста тоже как семья. Но князю я завидую.

И, слегка зажмурившись, дотянулся и поцеловал Алёну. Быстро, неумело — впервые в жизни. После этого стены комнаты завертелись в венском вальсе, и откуда-то издалека до него донёсся голос перепуганной девушки:

— Сиф! Сиф, что с тобой?! Господи, Сиф, очнись!

Но он всё глубже уплывал в воронку этого диковинного вальса. Или комната уносилась от него прочь — он не успел разобрать прежде, чем мир сузился до маленькой щёлки и, мигнув, окончательно исчез.

Некоторое время мальчик словно качался на волнах, ощущая своё тело, боль ссадин на коленках и горячую-горячую руку Алёны чем-то далёким и почти ненужным. А может, это его рука была ледяной, поэтому Алёнино прикосновение обжигало?

Когда тело оказалось совсем далеко, Сиф ещё чуть-чуть покачался на волнах, не думая ни о чём, а после начал постепенно выплывать всё ближе и ближе к реальности. Там раздавались два знакомых голоса, только Сиф никак не мог сообразить, кому же они принадлежат. Ему даже стало обидно, что он никак не разберётся. Где он? Кто говорит? Кто сбрызнул его лицо водой? Между прочим, холодной, а это не всегда приятно! Не могли устроить, что ли, ему более комфортное пробуждение?!

— Ну вот, сейчас глаза откроет, — услышал он женский голос с ясно различимым забольским акцентом. Говорившая была ему знакома, очень знакома. Он её даже почти сразу же узнал: то была Эличка Горечана, медик из батальона...

— Сиф, да очнись ты ради Бога! — воскликнул второй голос, тоже женский и тоже знакомый. Только мальчик никак не мог сообразить, кто говорит, — ведь, раз здесь Эля, он сейчас находится в батальоне, а там других девушек попросту нет...

Чтобы окончательно во всём разобраться, Сивка с усилием открыл глаза и несколько раз сморгнул, прежде чем зрение стало относительно чётким. Вместо ожидаемого полога палатки он увидел ровный белый потолок с пластиковым покрытием и стильной металлической люстрой. Не полевой госпиталь?

— Сиф, не смей больше так отрубаться! — чуть не плача воскликнул таинственно-знакомый голос, от беспокойства которого на сердце появилась тёплая тяжесть. Но что происходит?

— Подумать только, я вновь вижу Индейца, который так старался при мне не выражаться! — с лёгкой смешинкой произнесла Горечана где-то сбоку от Сивки. Теперь он разобрал, что голос принадлежит не девушке, а женщине, но, без сомнения, это был голос "младшего лейтенанта Элички".

— Навкаже блато, — облизнув губы, сказал Сивка, которого звучание забольских слов в его собственном исполнении успокоило.

— О, больной ругается, значит, идёт на поправку. Алёна, отойдите, сейчас применю элементы армейской некромантии, — заявила Горечана и вдруг как гаркнет: — Унте... Фельдфебель Бородин, подъём!

Это знакомое армейское "па-адъё-ём!", против всех правил русского языка с двумя ударениями, не оставило мальчику никакого выбора: тело само взлетело в вертикальное положение, руки вытянулись по швам, а пятки пристукнули воображаемыми каблуками. После всего этого Сивка покачнулся, но устоял и принялся озираться по сторонам.

Он находился в Алёнином номере забольской гостиницы. Только откуда здесь голос Горечаны, который заставил его на бессознательных рефлексах вскочить на ноги?

Это что, почудилось? Из-за...

— Ну и горазд ты девушку пугать обмороками, — заявила Горечана, опровергая его предположение о глюках. "Младший лейтенант Эличка" стояла в двух шагах от него, в белом халате и с перекинутой через плечо толстой русой косой — ничего общего с куцым огрызком косички прошлого. Медик за шесть лет стала полноватой улыбчивой женщиной. Сиф глядел на неё и недоумевал, как же он мог её забыть. Этот наклон головы, эту улыбку, эти глаза...

— Сиф, не пугай меня так больше! — чуть поодаль застыла бледная, ещё не отошедшая от испуга Алёна. — Ты вдруг завалился назад, закрыл глаза и потерял сознание. Лежал весь белый и почти не дышал! Я... ты... — она шмыгнула носом и тыльной стороной ладони вытерла глаза. — Что с тобой случилось?!

Сиф, всё ещё воспринимающий мир сквозь мерцающий туман, сморгнул несколько раз и медленно отозвался:

— Прости, что не предупредил. На меня так большинство сильных лекарств действуют. Обезболивающие... чаще всего.

Но Алёна лишь ещё ожесточённо шмыгнула носом, а затем и вовсе всхлипнула.

— Дурак! — вырвалось у неё жалобно. — Я думала, ты и вовсе сейчас помрё-ёшь... Ты такой бледный был! Я дёрнулась тебя тормошить, трясла-трясла, а ты даже не пошевелишься, только безвольно голова мотается, когда встряхиваю! Потом уже доктора вызвала, жду, а ты всё глаза не открываешь...

— А потом пришла я, и в сознания тебя привела старыми армейскими методами: тут надавить, там по щекам нахлестать, водой полить, как цветок в горшке, и, глядишь, Индеец уже не белый, а, как трава, зазеленел, — весело подхватила Горечана. И даже этот смех, просвечивающий сквозь слова, как солнце в листве, был Сифу до боли знаком. И навевал обрывки воспоминаний — далёких-далёких. Наверное, это ещё обезболивающее сказывалось...

— Если бы ты не очнулся сейчас, я бы... я не знаю, я бы рядом с тобой... рухнула...

— Ну, для впечатлительных девушек у меня в запасе есть нашатырь, — бывшая "младший лейтенант Эличка" рассмеялась, подбадривая Алёну. — Но чтобы Индеец — да не очнулся, чтобы выругаться: почему такие-сякие его водой поливают без спроса? Нет, тут без вариантов было!

Сиф захлопал глазами, стараясь всё как-то разместить в ещё вялой голове. Горечана... Алёна... Обезболивающее...

Из размышлений его вывели судорожные всхлипы Алёны. Сиф довольно смутно представлял, что должен делать в такой ситуации, но вообразил на месте Алёны Расточку, и дело пошло на лад. Подойдя к девушке, он сжал её руку и с повинной наклонил голову:

— Извини. Больше постараюсь сознание не терять, честное офицерское.

— Дурак, — повторила Алёна всё так же жалобно, но, ещё пару раз всхлипнув, плакать перестала.

Горечана вежливо кашлянула:

— Индеец, когда кончишь успокаивать свою девушку, объясни мне, пожалуйста, с чего у тебя такая реакция на обезболивающее.

— Свою девушку?! — хором повернулись к доктору возмущённые Сиф и Алёна. Потом Алёна коснулась уголка губ и покраснела. Сиф принялся сосредоточенно разглядывать ковёр на полу — кстати, точно такой же, как и у Одихмантьева, так что от его разглядывание тут же скулы сводило зевотой.

Горечана рассмеялась:

— Чужие девушки не так переживают обычно, когда молодые люди вдруг теряют сознание.

— Так то — обычно, — немедленно зацепилась за это слово Алёна. — Я, может, это... чувствительная. Нервная, вот!

Сиф улыбнулся, почему-то пребывая в сомнении относительно того, к "обычно" или нет отнести случай с Алёной.

— Так я жду ответа, — напомнила Александра, с понимающей улыбкой наблюдая за ними, и вдруг добавила, отводя взгляд: — Больше всего это было похоже, прости, на... наркотический передоз.

Сиф краснеет пятнами, это Алёна уже поняла. Вот и сейчас его лицо стало двухцветным, и с каждой секундой границы пятен прорисовывались всё чётче.

— Я... на войне... психостимуляторы жрал, — с трудом, переводя дыхание на каждом слове, выговорил он.

Алёна встрепенулась, подумав, что Сифу снова плохо, но он сглотнул и улыбнулся ей одними губами, что всё в порядке.

— Мелкий был, думал — круто, — немногословно пояснил он Горечане. В его понимании, он действительно мелким только когда-то был. Когда всё воспринималось понарошку. Даже не в девять лет...

Доктор вздрогнула, будто боялась услышать именно это, но ничего не сказала. С войной она была знакома не понаслышке. Наверное, бывшего военного медика было сложно удивить даже восьмилетним ребёнком, употребляющим наркотики. Пройдясь по комнате туда-сюда, она запахнула свой белый халат и поглядела в окно:

— Ты... поосторожней тогда, Индеец. Ведь случайность может добром не кончиться, а для Дядьки ты... что-то подороже, чем полгалактики.

Сиф понурился и твёрдо сказал, словно мантру:

— Я в порядке. Со мной это бывало неоднократно. Со временем эффект ослабнет.

Александра, вся в своих раздумьях, покивала, посоветовала больше пить и распрощалась. Уже на пороге обернувшись, она спросила чуть слышно, по-забольски:

— А старое имя-то ты вспомнил?

— До свиданья, — вместо ответа процедил Сиф, усилием гася мгновенно вспыхнувшее раздражение. Александра вдруг улыбнулась, чуточку безумно:

— "Да пошла ты", то есть. Что же, и пойду.

... Оставшись одни, Сиф и Алёна молча сидели какое-то время, разглядывая ковёр. Когда Сифу уже до чёртиков надоели бежевые и бордовые ромбики, он повернул голову к девушке и тихо спросил:

— А мне не приглючилось?

— Что? Доктор?

Но оба они знали, что Сиф имеет в виду совершенно другое. Алёна ещё раз коснулась кончиками пальцев губы, куда пришёлся тот странный предобморочный поцелуй. Говорить об этом не хотелось, и она спросила, наивно меняя тему:

— Откуда тебя Александра Анатольевна знает?

— А ты ещё не догадалась? — ухмыльнулся Сиф.

— Ну... по войне, что ли?

— В точку. Она была в батальоне Дядьки.

— А почему она тебя Индейцем звала? Ведь есть же у тебя нормальное имя!

Сиф иногда поражался степени наивности Алёниных вопросов. То, что для него было само собой разумеющимся, вроде привычки обращаться по прозвищу-позывному, для неё было чем-то странным и необычным. "Впрочем, она ведь никогда не видела войны, — снисходительно подумал Сиф, которой любил чувствовать, что он в чём-то превосходит Алёну. — И никогда не увидит, я надеюсь".