Мы обсудили теории дарвинизма и креационизма, сошлись на том, что первая страдает пробелами в самом начале, а вторая слишком упрощена, но в принципе обе могут дополнять друг друга. В целом, я иногда забывалась, и порой с трудом изворачивалась после цитат еще не написанных книг и упоминаний несовершенных открытий.

В геологии я совсем не разбираюсь, разве что могу отличить песок от глины, так что на этой половине поля Тюхтяев блистал. Впервые наблюдаю его за долгими монологами о том, что ему по-настоящему интересно и это совсем другой человек. Нет, язва, конечно, еще та, но блеск в глазах, увлеченность, по-настоящему интересный и динамичный рассказ, причем он обращал внимание на мою реакцию и подстраивался под скорость восприятия, в общем, мне бы такого учителя географии в школу — и не тем бы в жизни занялась.

Он демонстрировал мне различные минералы, чем заразил желанием что-то этакое собрать дома. Но если камушки в коробочках редко вызывают что-то кроме скуки, то практическое воплощение — панно или там... Вообще было бы круто сделать карту империи из минералов, соответствующих каждой территории. Ему эта мысль тоже понравилась, и он тут же написал что-то "своему знакомцу".

Короче говоря, раньше я не ожидала от Тюхтяева хоть какого-то позитивного общения, но господин статский советник изумил. Было даже как-то жаль расставаться, поэтому я предложила вместе пообедать на следующий день.

Замуж? Нееее. После майских происшествий я скорее поверю, что это граф ему впарил такую хлопотную невесту, чем он сам, по собственной воле решится держать такое дома семь дней в неделю.

На обед статский советник приехал не один, а в сопровождении несколько смущенного моложавого мужчины с черной эспаньолкой. Чисто испанский гранд в темно-зеленом мундире с голубым кантом!

— Позвольте представить Вам, Ксения Александровна, Зданкевича, Карла Ивановича. Горный инженер, мой давний знакомец. — Тюхтяев по обыкновению сиял этим показушно-дурашливым образом, который поначалу и меня вводил в заблуждение. А это лишь маска, под которой таится вообще непонятно что.

Инженер чуть помрачнел лицом, и стало понятнее, кому это знакомство вышло боком. Если давний, то это минимум лет десять назад, середина восьмидесятых, при университетах пышным цветом растут всякие кружки и общества, так что понятно, где сыщик и инженер пересеклись. И как.

— А эта, Карл Иванович, удивительная женщина — графиня Ксения Александровна Татищева.

И тут я услышала необычайные дифирамбы о своем уме, образовании и током чувстве юмора. Да, расслабиться не получится, а я уже хотела тоже нарядится в маску глупышки — ее полезно осваивать, только вот возможностей маловато.

— Ксения Александровна предложила чудесную идею, которую тебе, мой дорогой, точно захочется воплотить.

Загадочным образом я оказалась первым спонсором уникального подарка императорскому геологическому обществу. Конечно, эти две тысячи меня не спасут в случае чего, но как? И что-то иметь в мужьях человека, столь вольно распоряжающегося чужим состоянием, расхотелось.

— Не переживайте, Ксения Александровна, все складывается просто великолепно. — стрекотал Тюхтяев. — Ваша инициатива точно будет подхвачена и другими радетелями отечественной науки, так что все получится в наилучшем виде.

За четыре дня в моей гостиной перебывал с десяток зелено-голубых мундиров, так что впору было герб горных инженеров вывешивать на двери. Сам проект считался как бы секретным, так что в ведомстве о нем не распространялись, но в музыкальной комнате начали скапливаться ящички и коробочки с разными сланцами и рудами. Тюхтяев тряхнул других своих знакомых, и я оказалась не единственным меценатом, зато социальный эффект от прожекта превзошел все мои ожидания. Во-первых, я обзавелась множеством не то чтобы выгодных, но крайне полезных знакомств. Горные инженеры — это совершенно особая каста людей, с хорошим образованием, но без сословных рамок. Для них я быстро стала своей и теперь уже не просиживала дни напролет дома, а бывала на свежем воздухе, на выставках художников и литературных вечерах в приятной мужской компании. Во-вторых, как главного инициатора всего проекта (а Тюхтяев дипломатично самоустранился от презентационной части), меня пригласили в октябре на открытие всего этого добра в присутствии членов Императорской фамилии. Таким образом я стану не то чтобы придворной дамой, но смогу завязать другие полезные знакомства. Если все это — тайный замысел Михаила Борисовича или графа, то они стратеги 80 уровня, тягаться с которыми бессмысленно.

Где-то между всей этой суетой снова появлялся Тюхтяев, на этот раз более озабоченный. Причем настолько, что даже дурашливость дома оставил. Мы устроились в столовой и поклевывали какие-то очередные подарочные сладости — теперь этого добра у меня хватало.

— Ксения Александровна, я тут уехать должен буду. Возможно, далеко и надолго. — он вертел в ладонях чашку и не поднимал глаз.

— Надеюсь не в Сибирь? — ляпнула я.

— Всегда восхищался Вашей проницательностью. — грустно улыбнулся мой несостоявшийся жених.

Да что там у них случилось-то?

— Мне должность предложили. Томского полицмейстера.

Да это не просто понижение, это по стенке мужика размазали ни за что. Еще бы канцеляристом в уездном городке — чтобы совсем иллюзий не было.

— В гости позовете? — это я как бы в шутку, но в ответ получила очень странный взгляд. Как будто у ребенка новогодний подарок оказался пустой коробкой и исправить это уже не получится. Но комментировать не стал, только невесело хмыкнул.

— Вы уж не скучайте. И пореже влезайте во всякое. — он поцеловал мне руку и собрался.

Вот что это было? Ни предложения, ни ухаживаний. Неплохой он мужик, по сути. Не будь в моей жизни Феди... Хотя этот самый Федя даже намерений не обозначает. Нет бы тоже ночью темной к графу заглянуть и обсудить мое будущее. Представила сцену в лицах, и чтобы Николай Владимирович непременно в колпаке, едва не расхихикалась.

— Михаил Борисович, спасибо Вам за это приключение.

Он улыбнулся.

— Вам полезно чем-то увлекаться. И минералы — они побезопаснее дипломатов.

— Вы... — я не сразу нашла слова. — Берегите себя. И помните, что все наладится, а в этом доме Вам всегда рады.

Я обняла его на прощание, и он с легкой заминкой ответил на объятье. Но границ не переступил, а зря.

Эту мизансцену на крыльце с интересом наблюдали из окна, так что помимо рядовых служебных проблем Тюхтяев еще и вляпался в мои, запоздало охнула я. Компенсировала эту новую и неизвестную ему пока напасть легким поцелуем в щеку и пожеланием вернуться, произнесенным шепотом на ухо. Судя по озадаченности и легкому изумлению, последнее оказалось неожиданностью. А с моей стороны такие авансы раздавать вообще жестоко, но хотелось!

Коллежский асессор Андрей Михайлович Оленищев обладал недюжинными талантами в рисовании и после нескольких эскизов ему удалось отразить все капризы и пожелания участников, а в свободное время он исхитрился написать мой портрет акварелью. И это было не столько пафосное портретное сходство, сколько динамичный импрессионизм.

Я получилась живой, энергичной, но в то же время какой-то ранимой и хрупкой. Мы водрузили портрет в тяжелой раме на стену салона, и как-то стало солиднее в доме. Андрей Михайлович был слишком застенчив, чтобы продолжить ухаживания, а я деликатно не замечала намеков, так что наши отношения почти перешли в категорию дружеских, теплых.

Но однажды, кто-то из инженеров притащил с собой гитару.

Не притрагивалась к струнным инструментам с августа девяносто четвертого, почти два года, а тут вдруг что-то захотелось. И я зажгла. До того, как сбегали за шампанским второй раз, еще держалась в рамках романсов. А потом успела и кое-что из рока выдать, и, по-моему, даже станцевать.

Утро встретило меня головной болью, рассолом от моей жалостливой Евдокии и слава Богу, пустой постелью. Признаюсь, я не очень уверенно помнила, как выпроваживала гостей. Зато, когда ближе к одиннадцати раздался стук в дверь и на пороге образовался Оленищев с мольбертом, холстом и сумкой явно художественного назначения, стало не до смеха. Смущаясь и краснея, Андрей Михайлович напомнил о том, как я возжелала портрет маслом в неглиже.

— То есть прямо вот так и сказала? — уточнила я, чуточку мертвея от смущения.

— Да, Ксения Александровна. — исследуя какую-то важную точку на полу ответил художник. — И еще пообещали выставку этой картины устроить.

— Мммм. Выставку, значит... — Шампанское внести в запретный список. — Ну раз решила, то что делать, дворянское слово нерушимо. Где рисовать-то будем?

Хороший свет нашелся в библиотеке, там же мне пришла в голову отличная идея, позволяющая сохранить и мою честь, и чужую нравственность. Эту идею я прикупила совсем недавно на распродаже имущества поиздержавшейся кокотки. Прочими вещицами побрезговала, а вот это... Устоять не смогла. Прожарила пару дней на солнцепеке — это убивает возбудителей туберкулеза, сифилиса и других неприятностей, и убрала до лучших времен. Вот они и пришли.

Широко распахнутые окна позволили моим соглядатаям в подробностях рассмотреть огромный веер из перьев у камина, за которым распласталась я в одних укороченных панталонах и тонком шарфе, опоясывающем грудь. По обнаженным плечам и ногам становилось понятно, что за веером ничего нет, но формально непристойности не было. На лицо мне пририсовали маску с теми же перьевыми мотивами, и это вообще позволяло хулиганить, но перед графом, все же, было как-то неудобно.

Первая ночь после этюдов прошла спокойно, а на вторую я обнаружила замену действующего игрока среди наблюдателей. Даже один остался, без напарника. Сам выбрал свой удел, зловеще улыбалась я белой ночи. Поэтому утром долго крутилась перед зеркалом, примеряя драгоценности. Они же на голой коже смотрятся лучше всего, а одежда только отвлекает. Кстати, активные занятия верховой ездой, здоровое питание и четырехэтажный дом сделали то, на что не сподобились несколько лет спортзала — я стала подтянутой со всех сторон, а чертовщинка во взгляде только добавляет очарования. Упражнения с плиткой позволили сохранить кожу лица в приличном для тридцатника состоянии и в целом, не стыдно было бы позировать и действительно голышом.

К обеду пришел посыльный из магазина с большой полосатой коробкой. Халат с глухим воротником в пол жемчужно-персикового цвета был, конечно, несколько монашеским, но мне понравился. Какой же он милый, однако, вроде как уже разбежались, а подарки дарит. Я распахнула окно пошире и примерила обновку. Опять же на голое тело. В бинокль разглядывала чуть позже его окаменевшее лицо. Тяжек, тяжек труд политического сыщика.

Презентация портрета прошла при большом стечении народа. Поскольку летом домочадцы семейных инженеров находились на дачах, то общество было преимущественно мужским, из женщин привели лишь немногочисленных подружек и невест. Мы с Оленищевым немного волновались: он за художественную ценность, я — за пуританскую мораль, но столько аплодисментов я еще не срывала. Не зная предыстории, изображенную женщину можно было принять за балерину или актриску бурлеск-шоу, а поскольку сейчас звезда мадмуазель Кшесинской высока как никогда, подобные картины не особенно удивляют, и лишь избыточно озорной взгляд в прорезях маски выдает несовременную барышню.

На этот раз я была очень осторожна с алкоголем и лишь пела разные задушевные песенки. Отлично провела время. По ходу действия мы все пришли к выводу, что первоначальный проект карты нуждается в доработке и стоит сделать карту еще и рельефной, что требовало дальнейшего вдумчивого обсуждения. Хотя признаемся честно, изначальная идея уже стала лишь поводом для посиделок.

Когда я спровадила всех гостей, ответив на очередную порцию комплиментов и отклонив самые нескромные предложения, осталась наедине с картиной. Ее мне единогласно презентовали мои приятели.

Из недр дома вышла прислуга и критично уставилась на творение коллежского асессора.

— Срам-то какой. — охнула Евдокия и перекрестилась. Устя, по-видимому, была с ней согласна.

— У нас в усадьбе разные обнаженные висят. Даная есть, нимфы всякие. Есть графини и поболее открытые. — возразил Мефодий. — Бабка Николая Владимировича, царствие ей небесное, вообще по пояс голая.

А вот этот портрет я видела. Оказалось, что в конце XVIII-начале XIX века мода несколько отличалась от того, что нам показывали в "Войне и мире". Причем настолько капитально отличалась, что я потом даже в интернете прошустрила, а то казалось, что попала в вертеп развратников. Платьица тогда носили из тонких тканей и без чехлов. То есть ножки и все прочие прелести светили только так. А декольте, обнажавшее соски, вообще считалось нормой жизни. Говорят, Наполеон раз осмотрел очередную даму на балу и потребовал одеться, прежде чем заговаривать с ним. Действительно, ладно осьмнадцатилетние прекрасные дивы, но после стандартных пяти-восьми родов, без фитнеса и подтяжек выставиться в тонкой тюли — это тот еще экстрим. Да и для русской зимы мода — самое то.

И лишь Демьян взирал на картину с восхищением — насколько я поняла, ему понравились перья. Надо будет прикупить перьевую щетку для хрусталя.

— Дареному коню в зубы не смотрят. — резюмировала я. — Мефодий, пойдем в спальне повесим.

Но в спальне этому полотну мешали жабы, в гостиной я уже стены заняла, столовая — не лучшее место, в кабинете не сочеталось со стилем... Устя уже понадеялась, что выкинем ко псам, но тут я вспомнила про зимний сад. Среди зарослей передумавшей умирать хойи эротическое полотно хозяйки дома смотрелось вполне органично.

Прислуга отправилась спать, а я еще полюбовалась на себя. Лучше, чем в жизни получилась. Главное, чтобы теперь мальчик мной особенно не увлекался.

13.

Пост напротив моих окон словно умер. Раньше мальчики менялись и работали в режиме сутки через сутки, я привыкла уже к ним, Мефодий исправно подкармливал, о чем, очевидно, начальству не докладывали. А тут уже несколько дней окна зашторены, позавчера вообще в эти комнаты заселилась семья с детьми. Глава семьи явно из морского ведомства, дома практически не бывает. Я с помощью бинокля рассмотрела все возможные точки наблюдения за собственными окнами — глухо.

Так оно, конечно, приятно, что наблюдать больше не будут, но странно как-то.

Дом уже затих и погрузился в сон, когда возле моих дверей остановился экипаж. Пассажира как-то коряво выгрузили на мостовую и подтащили к крыльцу. Вслед за телом отправился объемистый саквояж. Возница воровато огляделся и явно сомневался, стоит ли бросить все как есть, постучать или свалить, копался в карманах и в целом не внушал доверия.

Поскольку я не ложилась спать и музицировала на забытой гостями гитаре, то рассмотрела всю сценку. Господин Тюхтяев живописно распластался у моей двери.

— Демьян!!!!! — заорала я и бросилась отпирать замок и засов.

Немой в одном исподнем выбежал в парадную, мгновенно оценил ситуацию и затащил тело внутрь. Тем временем я трясла кучера.