Дин проснулся в испуге, за три четверти стражи до рассвета, не выспался, не мог собраться с мыслями, думал не о том, о чем следовало думать во время утреннего доклада государю, и, в довершение всего, обнаружил, что разладилась логическая цепочка его знаменитых расчетов. Он упустил некоторые детали — зря понадеялся на память, не решился доверить расстановку бумаге — и не сделал нужных выводов.

Да государь и сам этим утром был хорош.

О том, что у государя бессонница и дрязги в семье, знал доподлинно каждый сплетник в Столице, но на памяти Дина император Аджаннар ни разу не срывал раздражения на приближенных. Кроме сегодняшнего утра.

Дин еще частично застал тот период, когда государь приучал себя к таргской внешней бесстрастности. Давалось это государю нелегко — ведь человек-то он был совсем не такой, на тарга не похож ни внутри, ни снаружи, пусть со временем у него и получилось себя переделать. Но сегодня с утра в нем вдруг прорвался годами сдерживаемый темперамент.

Государь перевернул чернильницу на двухсотстраничный доклад о северных территориях, составленный и переписанный собственноручно киром Наором, обозвал вступившегося за Наора государственного казначея халдой, помощников военного министра ленивыми свиньями, разжиревшими у государственной кормушки, а главу Торгового совета полудурком и кем-то там еще (даже воспитанный в лицейской казарме Дин нескольких слов не понял), все с истинно ходжерским красноречием и в лучших традициях своего неуемного папаши, который никогда никому не стеснялся сказать, что о человеке думает, и за словом в карман не лез. К счастью, государева вспыльчивость всегда вовремя гасла. Дав волю гневу, Аджаннар попросил у всех прощения, и Дина, жалко поджавшего хвост и спешащего поскорей закончить с докладом, слушал почти безразлично. Лишь в конце сделал замечание:

— Если б и ты завел песню о том, что мне пора или снова жениться, или узаконить наследование, я бы решил, что все при дворе сговорились против меня. Откуда у вас такая страсть — лезть ко мне в постель и интересоваться как я делю свое ночное время между женой и наложницами? Через месяц-другой на нашей северной границе будет стоять армия, и у меня нет времени на удовольствия и развлечения. Откуда же у всех остальных берется время договариваться меж собой и осаждать меня несвоевременными советами?..

Дин склонился еще ниже и произнес:

— У меня и в мыслях не было, мой государь. Я лишь нижайше осмеливаюсь напомнить вам о предложении, на которое вы не ответили мне вчера: поручить тайному сыску провести расследование по тайскому посольству. В целях безопасности государства важно было бы знать, откуда у них столько информации о Таргене.

— Нет, — раздраженно махнул рукой государь. — В расследовании нет необходимости. Их источники информации мне известны.

Дин счел за благо не привлекать более к собственной персоне высочайшее внимание и заткнулся, но именно в этом месте его логические расстановки дали трещину. Тайское посольство оказалось неверно учтенным фактором. Дин предполагал, что другие знают о таю меньше или, по крайней мере, не больше, чем он — и он ошибся. Было тут что-то подозрительное. По-видимому, выплывали наружу какие-то ходжерско-тайские махинации непроверенной давности, глубины и масштаба.

Не обернулась бы обманчивая доверчивость и безобидность пришлых странных существ таю какой-нибудь каверзой, на которые так способны женщины. Не испортили бы хитрые ходжерцы весь подготовленный план. Надо следить, следить, и еще раз следить...

* * *

Дорога к Царскому Городу заняла совсем немного времени. Ехать в тряской карете, запряженной живой тягловой силой, было непривычно и даже несколько страшно, хотя и неожиданно быстро. По мощеной каменными плитами старой дамбе вдоль Обводного канала, под грохот колес, свист кнута и дробь копыт экипаж двигался со скоростью не меньше сорока километров в час. Внизу мелькали пересечения людных улиц, роскошные усадьбы, величественные мосты.

Фай даже в общих чертах не мог себе представить встречу с полновластным хозяином этой страны. Какие уж там детали. Государь, несомненно, тарг. Судя по тому, что правит страной он более шестнадцати местных лет — скорее всего, немолод. Интересуется инженерным делом, всякими научными новшествами и поощряет изобретательство — видимо, человек технически образованный, или, по крайней мере, понимает, что без научного прогресса социальный прогресс невозможен. Покровительствует искусствам — театру, музыке, литературе — стало быть, помимо всего, человек он весьма разносторонний. Собственного лица у государя нет, есть маска Справедливости. Это может быть и плохо, и хорошо. Зависит от того, как понимать Справедливость. Можно собственные интересы подчинять Справедливости, а можно — Справедливость своим интересам...

С обычаями, разговорным языком и бытом простого населения Столицы ознакомиться было легко. Город стоит на воде, и несколько зондов, запущенных в реку немного выше по течению, под видом обычного мусора проплыли Столицу насквозь. Большая часть их, правда, по недоразумению прошла одним и тем же маршрутом — мимо Речных Пристаней и Зеленного рынка — но запас слов и поведенческих стереотипов они набрали достаточный для того, чтобы составить полноценный словарь и понять, как, попав в Столицу, вести себя пристойно, а как нет.

Кроме карты построек, никаких других сведений о Царском Городе и бытующих там нравах не нашлось. В программе, составленной еще на Тай, не подразумевалось, что от благосклонности местного правителя в жизни таю будет что-либо зависеть. Экспедиция Нижних, которая планировала посетить Та-Билан с рядом биологических исследований, изначально не собиралась получать там вид на жительство и оставаться без поддержки извне, без мало-мальски приличной технической базы. И еще Фай никогда не считал себя дипломатом. Немного хитрости для работы с подчиненным персоналом, упрямство и жесткое выполнение полученных на Нижнем Тай инструкций в отношениях с Лалом, хозяйственная сметка и небольшой организаторский талант, — это у него было. Но политика на государственном уровне до сих пор лежала вне сферы его обязанностей и интересов. Тем более, такая политика, о которой говорил Дин — или, вернее, как понял ее со слов Дина Фай — лицемерная, укрытая под масками и пестрыми словами, а на самом деле всего лишь мимикрировавший под столичное многоцветье простенький закон "ты мне — я тебе" со следствием "я с тобой, пока мне это выгодно". Скользкая стезя.

Господин Дин, конечно, не раз упоминал, что государь дальновиден, мудр и многомилостив, но — кто знает — может быть, других эпитетов по отношению к монарху употреблять здесь попросту нельзя?

Маленький Ли тоже беспокоился. Правда, Фай подозревал, происходило это совсем по другой причине. Ли был любопытен, словно кошка. И, как ни старался Фай сдерживать в нем страсть соваться не в свои дела и исследовать собственном опыте все новое и ранее непознанное, это любопытство все равно служило Фаю поводом для множества тревог и огорчений.

Наконец вблизи появились стены Царского Города. Карета съехала с дамбы, прогрохотала по последнему мосту, влетела в растворенные настежь ворота и, сделав на большой площади полукруг, остановилась. Для встречи, кажется, была приглашена небольшая армия. Обыскивать их, к счастью, не стали, ограничились подозрительными взглядами.

За первой стеной возвышалась вторая, в виде одноэтажного здания с портиком и фальшивыми окнами; за внешним заградительным кордоном следовал другой, внутренний. Пройдя сквозь портик, крытую галерею, две аллеи и несколько мостов через ручьи различной ширины, сопровождаемые Дином гости оказались в небольшой беседке, возле пруда, где четыре человека в неприметных одеждах и с почти одинаковыми лицами попросили показать предназначенный государю подарок.

Дин, на плече которого откуда ни возьмись появилась белая маска с кошачьей улыбкой, кивнул, что все в порядке, так необходимо. Фай вытащил из оберток и вороха резаной бумаги произведение искусства, над которым пятеро его помощников трудились неделю — часы с пружинным механизмом и музыкальным боем. Основная сложность создания этих часов состояла в том, чтобы не слишком удаляться от уровня местных технологий, и, в то же время, сделать нечто интересное и в красивом исполнении. Пришлось объяснить, что данный механизм показывает время, каждую четверть стражи играет музыку и не имеет отношения ни к самострелам, ни к устройствам, испускающим яд или натертым ядом. Никакого интереса к часам, кроме сугубо профессионального, эти четверо не проявили. Даже обидно.

Часы были установлены на поднос, накрыты полупрозрачной тканью, двое слуг взяли их и молча унесли.

Господин Дин повел двух таю дальше. Он был серьезен, сосредоточен, и не улыбался, как обычно. За него теперь улыбалась белая маска.

Из беседки у пруда в глубину сада вела выложенная речными плоскими камушками дорожка. Сам дворцовый комплекс Царского Города остался в стороне. Дин забирал все дальше и дальше влево от видневшихся за деревьями белокаменных построек. Ли вовсю вертел головой. "Эх, сюда бы наших ботаников", — сказал он, осматривая сад. Подумал, и добавил: "А из-за запруд на ручьях тут должно быть полно водяной мошки". Но ни одного летающего кровососа Фай в воздухе не заметил. "Травят чем-нибудь", — буркнул в ответ он.

Пройдя пешком около километра по тропинкам, аллейкам, фигурным мостикам и лужайкам, они прибыли на место.

На невысокой земляной террасе стоял ажурный каменный домик, увитый растением с серебряно-серыми круглыми листочками. На некотором расстоянии друг от друга в саду выстроилась целая цепочка подобных домиков. Одни были из лакированного резного дерева и раскрашены в неброские цвета, другие утопали в пышно цветущих белым, розовым и голубым растениях, третьи стояли как бы над водой, отражаясь в ней, словно в зеркале.

Дин сверился с солнцем — как они узнают по нему время? это же ненадежно — и объявил:

— Я покидаю вас. Государь может заставить ждать себя, но вы не беспокойтесь. В конечном итоге, что есть понятие "вовремя", как не исполнение воли государя?..

Он пропустил Ли и Фая за гибкую занавесь из живых серебряных плетей, поклонился на прощание, надел улыбающуюся звериную маску и отправился куда-то по другим своим делам в обход павильонов.

* * *

Рано утром Джу, прикорнувшего под зимним плащом на обитых холстиной досках, разбудил Шан. Он копался в посудном шкафу в поисках чашек для чая. У Шана из рук выскользнула медная кастрюля и два позеленевших хозяйских блюда, которыми Джу не пользовался.

Один ставень Шан открыл, и в комнату сейчас лились лучи утреннего чистого солнца. Слегка покачивала листиками груша. За окном было тепло и спокойно. Даже голосок, уставший за ночь, щебетал еле слышно, и в ответ ему нежно тенькала какая-то птичка. Быть может, он все-таки добился благосклонности подруги, ради которой месяц не давал никому в округе уснуть, и не будет больше свиристеть по ночам?..

— Красиво тут у тебя, — вместо утреннего приветствия проговорил Шан, заметив, что от содеянного шума Джу подскочил на своем жестком ложе так, будто кастрюля и блюда попадали ему на голову. — Тихо... (Медный звон еще стоял в воздухе). — Прямо сказка какая-то. Птицы поют — заслушаешься. А у нас многоэтажный дом, да почти что под самыми окнами портовая таможня. И днем и ночью грохот, ругань, телеги эти немазаные с разбитыми колесами. Как будто в Столице нет других дорог и улиц, чтобы по ним ездить. Столько беспокойств все это доставляет... Я вот чай варю, только не знаю, из какой посуды ты его пьешь...

— Сбоку от умывальника посмотрите, на полке, — посоветовал Джу, протирая глаза. — Рабежский колокол уже звонил?

— Здесь разве слышно? — удивился Шан. — Ведь отсюда до Рабежа добрых четыре лиги, а то и все пять... Я всегда по солнцу встаю. У нас не слыхать колоколов.

— Мы на службу не опоздаем?

— Не должны.

Шан нашел обе чайные чашки Джу — пеструю с трещинкой и белую надкушенную, и по-хозяйски протирал их полотенцем, пока чайник шипел на плите.

Размышляя, надолго ли Шан у него поселился, Джу привел комнату в порядок — собрал с пола постельные принадлежности и сложил на кровать. "Когда я прочитаю родительское дело? — думал он. — Все время мне что-то мешает..."

— Я совсем забыл, — Шан вдруг задрал полу кафтана и полез в карман штанов. — Аглар велел тебе передать ключи.

Связка с двумя жетонами — для архива и для входа на второй этаж префектуры, — коротко звякнув, шлепнулась на застеленную кровать.

— Сегодня Аглара на ночном дежурстве подменю я, а потом, когда будет мое дежурство — я не помню точно, когда — ты подменишь меня, мы с Агларом так договорились. А еще он велел тебе, если ты в самом деле веришь в Единого, больше молиться. Ни с кем, сказал он, не происходит таких вещей, как с Джу. Он просил предупредить, чтобы ты был очень внимателен.

* * *

Обстановку внутри павильона Фаю не с чем было сравнить — он не видел других государевых покоев. Отделка и убранство не показались ему роскошными. Он представлял себе жизнь местных владетелей по-другому, в окружении того, что наиболее высоко ценится в империи — золота, драгоценных камней, шелковых ковров и тканей.

Увиденное было намного скромнее. Перевитый гибкой лозой ажурный камень; серебристо-серая циновка на полу; две резные скамьи со спинками, поставленные под прямым углом друг к другу, и овальный столик из полированного дерева перед ними; по стенам, среди листвы, несколько изысканных миниатюр на бледном шелке с изображениями туманных гор и морского берега. Свет падает сверху — через круглое окно в потолке. Темная жаровня распространяет сладковато-терпкий аромат. На столике белая вазочка с веткой цветущего дерева.

Ли тут же уцепился взглядом за эту ветку, достал из узкого горлышка и понюхал. Фай шикнул на него и слегка ударил по руке.

— А что ты дергаешься? — пожал плечами Ли, возвращая веточку на место. — Они же тут дикари. Мы с тобой вдвоем можем весь Царский Город с ног на голову поставить, разве не так?

— Мы с тобой — в гостях, если ты не понял, — осек его Фай. — Веди себя прилично.

Ли снова пожал плечами и с демонстративно-отсутствующим видом уселся на скамью. Но долго сохранять невозмутимость у него не хватило терпения. Лукавый взгляд соскользнул с нейтральной точки на стене и пошел сначала направо, потом налево, Ли потянулся и раздвинул плети плотно укрывающей каменную резьбу живой драпировки.

Фай некоторое время следил за ним молча, сожалея о том, что Ли не обладает врожденным чувством такта, и по этой причине его могут посчитать дурно воспитанным, потом зашел Ли за спину и хотел еще раз призвать его к порядку, но не успел. Легко прошелестели серебряные листья. Два или три человека остались за порогом, и один вошел. Дин предупреждал, как отличить государя от других царедворцев, если встреча с императором случится внезапно. Хотя двух одинаковых масок при дворе нет, неподготовленному взгляду трудно бывает одну отличить от другой. Но все эти маски — личины зверей. На государе же маска человека.