Час испытания

Когда один из всадников в очередной раз проносился мимо Мирона, тот просто швырнул свой клинок ему в лицо. Сталь с противным звуком рассекла плоть, и враг повалился на землю. Мирон подобрал с земли первое попавшееся оружие и, схватившись за уздечку, ловко запрыгнул на коня. Развернувшись к Пантею, он попытался вытащить его из гущи битвы, но увидел, как латник разрубает его, словно мясник. Победоносная битва превратилась в бойню.

Удар плашмя по лошадиному крупу, и он уже мчится назад, в город. Позорное бегство и гибель всего отряда разъедали его душу. Хотелось завыть от отчаяния. Взгляд Мирона упал на окровавленный меч, который он держал в руке. Мирон взял его с вражеского трупа, и совершенно такой же сегодня он вытащил из реки. А это означает только одно. Предательство.

Мирон во весь опор скакал к воротам, моля всех богов о том, чтоб они оказались не заперты на ночь. Если ворота закрыты, придётся либо ночевать где-то в посаде за стенами, либо платить страже, которая наверняка осведомлена о нападении на караван. А чем дольше задерживается Мирон, тем больше вреда может нанести предатель.

Одинокий всадник прибыл вовремя. На небе уже показались звёзды, но сегодня привратники не спешили. Мельник предупредил караульных о скором возвращении. Мирона даже не успели окликнуть, и он галопом промчался мимо. Нужно было скорее предупредить всех.

К счастью, ночные улицы были пусты, и вскоре он добрался до нужной аптеки. Мирон спрыгнул с коня и хлопнул его по крупу. Животное умчалось куда-то в сторону замка.

Аптека снова оказалась закрыта, но Мирон громко забарабанил по двери. Едва Бергтер успел отпереть засовы, мужчина влетел внутрь.

— Всё пропало! Это конец! — Мирон трясся от нервного напряжения.

— Что произошло? — спросил Гвидо.

— Этот ублюдок... Торговец. Он нас предал. Мы думали, что это наш агент, а оказалось наоборот! Я убью его! — заорал мужчина. — Пантей убит, Третьяк убит, Милонег убит, все мертвы!

— Тише. Ты всю улицу разбудишь, — процедил аптекарь. — Какие есть доказательства измены?

Мирон развернул полу куртки. Окровавленный меч с грохотом упал, царапая паркет.

— Не узнаёшь клеймо? — с издёвкой спросил Мирон.

— Мастер Эрвин, имперский оружейный двор, — Бергтер рассмотрел замысловатый вензель на клинке. — Все его знают.

— Этот меч я подобрал с трупа. Чернорясника. Днём вытащил точно такие же из реки, — Мирон грязно выругался и ударил кулаком по стойке. — Этот говнюк нас предал! Заранее снабжал их оружием!

— Успокойся, — сказал Гвидо. — Это ещё ничего не доказывает. В городе было достаточно таких мечей. В графской оружейне точно бы нашлись.

— Разве? Тогда почему он так долго скрывал, где можно достать оружие?

— Может, не хотел подвергать нас риску? — развёл руками аптекарь.

— Ты сам в это веришь? — горько усмехнулся Мирон. — Ты же всегда с ним враждовал, почему теперь защищаешь?

— Я не хочу его смерти. Враг моего врага — мой друг. Он искренне ненавидит сектантов, это заметно. Да и служить им он не вызывался.

— А я думаю, что он служит только золоту, — злоба заставляла голос Мирона дрожать. — Видел, как у него глаза горели, когда он про караван рассказывал?

— Все мы чему-то служим, — вздохнул Бергтер. — Я предлагаю поговорить с ним. Мы всё поймём по его виду.

Сегодня Максимиллиан заночевал в "Весёлой пинте", чтобы сразу узнать о результатах ограбления. Любопытство сжирало его, и толстяк мерил шагами маленькую комнатку на втором этаже. Солнце уже давно село, и караван ушёл, но известий так и не было.

Раздался настойчивый стук в дверь. Купец посмотрел в щель, но ничего не смог разобрать, и открыл задвижку. В комнату по-хозяйски ввалились Гвидо и Мирон.

— Ну, что, как всё прошло? — толстяк сгорал от нетерпения.

Бергтер о чём-то прошептал своему спутнику, но тот отмахнулся, как от назойливой мухи.

— Рассказывай, — приказал Мирон.

— О чём? — удивился купец.

— Всё рассказывай, с самого начала, — сказал Мирон, играя желваками.

— Что рассказывать? — не понимал Максимиллиан.

— Как ты нас предал, гнида! — заорал мужчина и попытался ударить купца, но аптекарь крепко взял его за локоть.

— Но я... Никогда... — лепетал толстяк.

— Нападение провалилось, все погибли. Пантей погиб, Мирон чудом спасся, — объяснил аптекарь.

Максимиллиан в ужасе бухнулся на кровать.

— К-как... — прошептал он.

— На засаду нарвались, — прорычал Мирон. — Все мертвы, ты понимаешь?

— Но я не знал, клянусь!

— Тогда может объяснишь, почему у них было точно такое же оружие? Абсолютно одинаковое, в твоей ладье и у них, — Мирон скрипел зубами от гнева.

Торговец устало прикрыл глаза, проклиная тот день, когда польстился на выгодное предложение контрабандистов.

— Да, я продавал им оружие, — выдохнул он. — Но я клянусь, я не знал, кто они и зачем им это оружие!

Мирон сплюнул на пол в знак презрения. Аптекарь потемнел от злости, разом истратив весь запас доверия к Максимиллиану.

— Если по-хорошему, то тебя следует убить, — прорычал Мирон. — Но Бергтер очень просил оставить тебя в живых, и я оставлю. Чтобы ты, ублюдок, мучился осознанием того, что сделал.

— Можешь нас больше не искать, — процедил Гвидо, источая презрение. — Я скажу Фриде, чтобы не говорила новое место встреч. Хотя я не думаю, что она захочет с тобой общаться.

Толстяк только хлопал глазами, не в силах что-то сказать в своё оправдание. Он молча смотрел, как уходят бывшие соратники. Хлопнула дверь, и смятение Максимиллиана сменилось ощущением полного бессилия и отчаяния. Сегодня он лишился последних шансов отомстить.

Он встал и дрожащими руками открыл ставни. В комнату ворвался морозный ночной воздух, заставляя торговца дрожать ещё сильнее. Его озарила безумная идея, как можно вернуть доверие повстанцев. Сегодня ночью он убьёт Пастыря.

Ночь встретила его тёмными объятиями. Максимиллиан шёл, не разбирая дороги, при виде прохожих нервно хватаясь за кинжал. От страха тряслись колени, но толстяк упрямо шёл к своей цели. Замок возвышался над городом чёрной громадой, и торговец видел, как горит свет в одной из башен. Именно там всё решится.

Дозорные у ворот даже не окликнули его, посчитав, что это один из ночных патрульных возвращается в казарму. Максимиллиан натянул капюшон, сгорбился и спрятал кинжал в рукаве. Он прошёл мимо казармы, и проскользнул в донжон. Мрачные коридоры нависали над ним, внушая ещё больший страх. Предки графа грозно смотрели со стен. Чернорясники не стали сжигать портреты, посчитав их произведениями искусства. В ряду портретов недоставало только последнего.

Максимиллиан поднялся по винтовой лестнице, прошёл ещё по одному коридору и остановился возле двери. В комнате Пастыря слышались приглушённые голоса. Толстяк встал в дальнем конце коридора, до боли в пальцах сжимая рукоять кинжала.

Минуты ожидания тянулись, словно густая смола. Громкие чеканные шаги прогрохотали по направлению к лестнице, и всё затихло. Толстяк постарался как можно тише прокрасться обратно к двери. Прямо перед его лицом дверь открылась.

— Максимиллиан? — раздался голос Пастыря.

Толстяк стоял, дрожа перед лицом своего врага.

— Не бойся, заходи, — улыбнулся старик. — Не надо робеть перед лицом своей судьбы, брат.

Купец покорно вошёл в полумрак комнаты. Колени предательски тряслись.

— О чём ты хочешь рассказать, брат мой? — проскрипел голос позади.

— Повстанцы... — просипел толстяк.

— Что?

— Смерть захватчикам! — завопил Максимиллиан, беспорядочно нанося удары кинжалом.

Пастырь, несмотря на видимую старость, проворно увернулся от каждого взмаха клинка.

— Ты выбрал дорогу к тьме, — вздохнул старик. — Но свет даёт мне силу направить тебя на путь истины!

Толстяк всё ещё пытался заколоть противника, прижимая его к стене, но тот легко уходил от ударов.

— Вернись к свету, умоляю тебя, — сказал Пастырь. — Твои прежние желания снова завладели тобой. Отрекись от них, без сожалений, и ты вернёшься.

— Скорее, я без сожалений убью тебя! — заорал Максимиллиан.

В коридоре послышался грохот.

— Мне очень жаль, — вздохнул старик.

Комната быстро заполнилась людьми, и чернорясники выбили из рук толстяка кинжал. Несколько дубинок одновременно опустились на его плечи и голову. Торговец упал, закрываясь от ударов, но его продолжили бить до тех пор, пока Пастырь знаком не потребовал прекратить экзекуцию.

— Меня многие пытались убить, — проскрипел он. — Как видишь, безуспешно. Все теперь мертвы, но немногим я давал ещё один шанс. Отрекись от прошлого, и тогда я прощу тебя и назову своим братом.

Максимиллиан выплюнул сломанный зуб. Тело болело так, словно по нему пробежал табун лошадей. Кажется, ему сломали несколько рёбер. Окровавленные пальцы перед лицом неестественно вывернулись.

— Будь ты проклят... — прохрипел он.

Старик взмахнул рукой, и дубинки снова обрушились на несчастного толстяка. Тот неуклюже закрывался и сыпал проклятиями, завывая, словно раненый зверь.

— Может, теперь ты готов? — сказал Пастырь, и чернорясники закончили избиение.

Торговец вздрагивал, ожидая следующих ударов, и хрипел, не в силах сказать и слова.

— Тащите его вниз. Там он точно передумает, — проскрипел старик.

Сектанты, не говоря ни слова, вчетвером подняли тучного купца, и вынесли из комнатки, словно уже тысячу раз проделывали это.

Максимиллиан проснулся от прикосновения. По лицу бежало что-то мохнатое, острыми коготками царапая кожу, но торговец не мог даже пошевелиться. Он глухо застонал, и ощущение с возмущённым писком пропало.

— О, проснулся, что ли? — раздался голос неподалёку. — Здорово они тебя отделали. Жить будешь, а вот встать ещё долго не сможешь.

В ответ купец мог только застонать. От слабости тошнило, а голова казалась набитой ватой. Даже неизвестный голос слышался так, словно Макс находился под водой. Ощущения подсказывали ему, что он лежал в луже собственной мочи, не в силах даже перевернуться. Изломанное тело требовало прекратить мучения.

— Ну, в первый раз всегда так, — вздохнул голос. — Тебя за что?

Торговец не ответил, снова проваливаясь в глубокий целительный сон.

В новом штабе восстания грянул гром.

Фрида носилась по комнате словно разъярённая львица, поливая соратников отборной бранью.

— Как вы вообще додумались до такого!? — кричала она, размахивая руками. — Кто вас надоумил? Болваны, идиоты, ублюдки, сволочи!

Мирон и Гвидо пристыженно стояли, слушая, как их поносит обычная служанка. Остальные повстанцы затаились по краям комнаты в страхе попасть под раздачу.

— Ты, поганый идиот, возомнил, будто Максимиллиан предал нас? — девушка ткнула Мирона пальцем в грудь. — Я его знаю дольше, чем всех вас остальных вместе взятых!

— Но Фрида... — промямлил аптекарь и стушевался под грозным взглядом.

— А ты, лысый поганец! Ненавидел его всю жизнь, и теперь избавился от врага, да? Пока мы тут решаем, как прогнать этих уродов, ты решаешь личные проблемы? Разве ты не предатель?

Зал одобряюще загудел. Бергтер здесь многим не нравился.

— У нас есть оружие, у нас есть люди! Мы должны вызволить Максимиллиана! Пока вы здесь жуёте сопли, он наверняка сидит в подвале, и только боги знают, что там с ним могут сделать!

— Откуда ты знаешь, что его вообще схватили? — спросил Мирон. — Ночью он всего лишь ушёл в замок. Может, он просто в казарме сидит.

— Я сегодня на замковой кухне была! Все только и говорят, что ночью там схватили какого-то предателя! — фыркнула девушка. — И если это не наш Максимиллиан, то мы всё равно должны его вызволить!

В комнате повисло тягостное молчание. Все переглядывались друг с другом, страшась взять на себя ответственность.

— Мерзкие трусливые бабы! Да у вас яиц не больше, чем у меня под юбкой! — крикнула Фрида и сплюнула, выражая крайнюю степень презрения.

Мужчины в комнате стыдливо молчали.

— Фрида, не делай поспешных решений, — сказал Гвидо.

Девушка сердито посмотрела ему в глаза.

— Однако, вы сделали! И к чему это привело? Идиоты!

— Успокойся, прошу тебя, — елейным голосом произнёс аптекарь. — Полагаю, Максимиллиан сам найдёт выход.

Фрида громко рассмеялась ему в лицо.

— Я живу здесь уже несколько лет. Не помню ни одного случая, чтоб кто-то сумел сбежать из графской темницы.

— Тогда мы ничем не сможем ему помочь.

— Сможем! Если мы застанем их врасплох и ударим быстро! — настаивала она.

— Мы уже попытались, — процедил Мирон.

— Если бы вы оказались чуть храбрее... — начала Фрида, но Мирон её перебил.

— Тебя там не было! Я видел, как погибали лучшие наши люди! Ты не понимаешь! — сорвался он. — Им невозможно было противостоять, мы попали в ловушку! Из-за твоего драгоценного Макса!

Девушка, словно разящая молния, подлетела к Мирону и влепила обжигающую пощёчину.

— Он невиновен! — прорычала она. — Невиновен, тупая твоя башка! Ловушку приготовили и для нас, и для него!

— Но как же мечи... — сказал Мирон.

— Забудь про мечи! Я лично читала бортовой журнал той ладьи! Он и понятия не имел, с кем торгует! — Фрида всплеснула руками, почти отчаявшись вразумить соратников. — Разве у вас нет за душой мелких грешков?

Многие потупили взор, некоторые сердито взглянули на аптекаря, который стоял, как ни в чём не бывало.

Мирон не знал, что и думать. Доводы Фриды казались разумными. Но гибель всего отряда стояла перед глазами, напоминая о ловушке. Мышеловка захлопнулась. Всего один точный удар, и восстание почти разбито.

— Ну так что, вы со мной, или будете прятаться за юбки ваших мамаш? — рявкнула девушка.

Повстанцы снова переглянулись. Гробовое молчание.

— Это вы предатели! Вы, все! Поганые трусливые сволочи! — почти заплакала Фрида от ярости. Хотелось крушить всё на своём пути. А ещё лучше взять меч и снести парочку вражеских голов.

— Прости... Мы не можем рисковать ради одного человека... — произнёс кто-то в толпе.

— Но готовы рискнуть ради золота! — девушка снова плюнула.

Ответить ей никто не рискнул.

— Что ж, если здесь нет настоящих мужчин, придётся мне самой пойти, — махнула она рукой. — Прощайте, бабоньки. А я иду выручать друга.

Грязная мокрая солома вместо лежанки, ведро в углу и небольшое окошко под самым потолком. Максимиллиан осмотрелся, с великим трудом разлепив глаза. Каменный мешок, в котором сгнили заживо многие. В постели копошились крысы, а в принесённой баланде плавали мелкие белые червячки. Толстяка чуть не стошнило от одного вида, но желудок уже давно был пуст. Запахов, к своему счастью, он не ощущал. Нос сломали, и кровь свернулась внутри, забивая ноздри. Дышать было трудно, но не только поэтому. С каждым вдохом внутри что-то свистело и клокотало, причиняя мучительную боль. Торговец прислонился к заплесневелой каменной стене и сидел, проклиная своих палачей.

По словам неизвестного соседа, ночью к нему приходили, но будить не стали, а просто поставили миску баланды. Разговаривать было трудно, пересохшая глотка требовала воды, но молчать и оставаться в одиночестве было страшно.