Дыхание в басовом ключе

— Ага... — снова улыбнулся Боженов. — Так, значит, дело было в Праге...

— Дело было в Праге, пару лет назад, — начал Романыч свой рассказ. — Мы тогда поехали вчетвером: я, Шес, Алек и еще один его приятель, Макс. Все роста немаленького и по пьяни, признаться, довольно шумные. И вот, сидим мы, значит, в одном милом и уютном погребке недалеко от Вацлавской площади. Ну, это где та лошадь с вот такими яй... хм, со всадником. Степенно, так сидим, традиционно. В смысле, приканчиваем по второму литру пива на брата. Мы приканчиваем, — уточнил он, заметив возмущенно взметнувшуюся бровь панка. — Шес, как обычно, до безобразия трезвый, цедит свои два пальца коньяка. А рядом с нами пристроилась не менее шумная и пьяная компания немцев. Они, знаете ли, — обвел он нас с Ленкой поясняющим взглядом, как единственных в комнате, не знакомых с этой историей, — тоже не дураки по пиву. А Алек по пьяни становится до невозможности патриотичным. Так вот, это чудо встает вдруг во весь свой немалый рост... Ой, наверное, надо уточнить еще одну особенность нашего общего друга, — хохотнул он. — Ал отдыхать за границу ездит исключительно в тельняшке и камуфляжных штанах.

— Почему? — вырвалось у меня.

— Да черт его знает! — вмешался Шес. — Фишка у него такая.

— Так вот, — продолжил Романыч, повернувшись в пол оборота ко мне. — Представь себе, что ты добропорядочный немец. Пришла вечерком в погребок расслабиться в компании близких друзей и хорошего пива. И вдруг рядом с тобой поднимается явно русский в жопу пьяный мужик нехилой такой комплекции. И, обрати внимание, он не один, а в компании еще троих таких же, если не пострашнее, — скосился он на Шеса, — в прикиде русской морской пехоты времен Второй Мировой. Салютует тебе литровой кружкой и орет на всю Ивановскую...

— Гитлер капут, % непечатно %! — подскочил вдруг Алек, наглядно показывая, что же он отчебучил в Праге.

— И что? — спросила Ленка сквозь слезы, когда мы отхохотались, представив себе эту картину.

— И все! — закончил Алек. — Видимо, память предков взяла свое, и немцев как ветром сдуло. Романыч, ты гад! Придет твое время, я уже знаю, что расскажу! Ты мой, понял?

Следующая партия была целиком и полностью за Ленкой. Может, потому что Шес в этот раз сидел на прикупе. Быстренько взяв свои заявленные взятки, она, посмеиваясь и сыпля циничными шуточками по поводу наших способностей картежников, распихала остальные, не обделив никого.

— Дай пять! — похвалил брюнет, протягивая ей ладонь и с удовольствием марая нам троим горку. — Романыч, за что тебе такое счастье досталось?

— Сам диву даюсь, — буркнул тот. — Где так накосячил?.. Ну, родная, чего твоей душеньке угодно?

— Алек... — протянула Боженова, хищно сверкнув глазами, — и чего ты там про моего благоверного хотел рассказать?

Ал послал в ее сторону шутливый воздушный поцелуй, показал Романычу фак и поинтересовался:

— А кто-нибудь знает, за что этого шута горохового лишили визы в Штаты?

— А-ха-ха! — с ходу начала я хохотать, поскольку знала в подробностях и из первых рук. Шес и Ленка выглядели удивленными и заинтересованными.

— Ромочка, драгоценный мой, — пропел Алек, предвкушая месть, — неужто ты не поделился с женой сим замечательным фактом собственной биографии?

— Алек... — начал мой друг угрожающе.

— Да не боись, я сейчас все исправлю! — перебили его. — И не пыхти, я ёжиков не боюсь! — где-то я уже эту фразу слышала...

— Короче, — начал он, — было это лет пять, может шесть назад. Думаю, вы, — взглянул он вопрошающе на Ленку, — тогда еще не были знакомы. Так вот, послали этого искателя приключений на свои нижние... Сколько их там у тебя? А, не важно. Послали его, как красу и гордость нашего факультета, на полгода в Штаты в рамках программы по обмену студентами. Вот только вернулось это ходячее несчастье ровно через двое суток с перечеркнутой сикось-накось визой и настойчивым пожеланием никогда больше в их гостеприимную страну не приезжать.

— Что ж ты накосячил, дорогой? — удивленно вперилась Ленка в мужа. — Убил кого-то, едва выйдя из аэропорта?

— Ты будешь смеяться, солнышко, — пояснил Романыч, — но я даже из аэропорта не вышел!

— Да ты даже до таможни не дошел! — хохотнула я.

— Короче! — продолжил Алек. — Твой клоун подходит на паспортный контроль и на вполне традиционный вопрос о цели визита заявляет : "I'm a Russian parachuter. Has arrived on a visit to your beautiful country to prepare a military jumping-off place for capture of the planet". ( перевод : "Я русский парашютист. Прибыл с визитом в вашу прекрасную страну, чтобы подготовить военный плацдарм для захвата планеты").

— О! Узнаю вашего дружка! — заржал Шес. — Всё, дальше можешь не продолжать! С чувством юмора у пограничников всех стран туго!

— Пиф-паф! — навел Ал на Романыча палец и сделал вид, что выстрелил. — Один-один, Боженов! Продолжим? — ну конечно, ему-то на этом круге ничего не грозит!

Шес опять был в игре. Надо ли уточнять, что он выиграл? Нас с Романычем заткнули, как несмышленых младенцев, а вот с Ленкой они сцепились не на жизнь, а на... последнюю взятку. Брюнет довольно хмылился, записывая Боженовой десять штрафных очков.

— Леночка, — поучительно сообщил он, подняв вверх указательный палец, — если я говорю семь, это семь. Не шесть, не восемь. Семь, детка. Смирись и даже не рыпайся. Так, кого я поимел больше всех? — сверился он с записями. — Витек, девочка моя, как, ну как при такой карте можно было заявлять шесть?! Ты хуже Алека, ей Богу, хотя, казалось бы, хуже уже некуда. Вы не хотите объединить усилия? Играйте за одного, что ли. А то мне почти стыдно. Это же избиение младенцев!

— А скажут, — прошептал мне на ухо Алек, притянув к себе за талию и так и не убрав после этого руки, — скажут, что нас было четверо!

— Витек, — Шес, видимо, заметив поползновения родича, недобро прищурился, — опять твоя очередь. Озвучь следующую жертву. Хочешь, я еще порасскажу про твоего милого соседа?

— Не смей! — щелкнул на него зубами блондин, делая вид, что собирается укусить.

— Зачем? — мило улыбнулась я. — Про него я узнаю из первоисточника, правда, Алек? А вот какую-нибудь ересь про тебя, звездного, я бы послушала с удовольствием.

— О-о-о! — в один голос протянули парни. Романыч даже руки потер в предвкушении.

— Это же непаханое поле! Тут до утра можно соловьем заливаться! — радостно сообщил мне сосед по дивану. — Тебе какую историю? Грустную, смешную, стыдную, глупую, поучительную?

— Можно заказывать? — уточнила я.

— С моей цензуры! — предупредил ударник.

— Тогда... Кто мне может объяснить, почему этот мазохист отказывается пить болеутоляющее?

— Э... — вмиг посерьезнел Алек. — Думаю, сейчас будет цензура.

— Цензура, да, — подтвердил Шес его догадку.

— Так нечестно!

Я попыталась возмутиться, но неожиданно Ал сжал мою руку под столом и, глядя прямо в глаза, попросил:

— Вик, не надо. Это... эм... это очень личное.

Признаться, его заступничество меня довольно сильно удивило. Даже сильнее, чем тот факт, что столь невинный, на первый взгляд, вопрос мог вызвать столь отрицательную реакцию. Я ожидала несколько иного. Казалось бы, Алек не должен был упустить шанса уронить соперника в моих глазах, если уж за этим идиотским желанием терпеть боль скрывается что-то нелицеприятное. Мне, если честно, очень бы хотелось узнать нечто эдакое про кумира миллионов, или сколько там насчитывает фан-клуб Рельефа. То, о чем молчит желтая пресса. То, о чем молчит сам Шес. А Алек помешал, зараза. Ну, хорошо, тогда так:

— Ладно. Расскажи мне про ту блондинку, — удовлетворенно отмечаю сузившиеся подведенные черным глаза и одобрительное подмигивание со стороны Боженовой.

— Какую блондинку? — не понял Алек. Или же сделал вид, что не понял.

— Про Еву, — охотно уточнила я, — твою девушку.

— Мою девушку? — распахнул он в недоумении свои голубые глаза и на секунду мне показалось, что сейчас они станут больше стекол его супер модных очков. — Мою кого? — и вдруг понимающе зыркнул на Шеса: — Один-ноль, зараза!

Так. Какое "один-ноль"? Что я пропустила?

— Витек, — вмешался внезапно ударник. — Во-первых, извини, опять цензура. Во-вторых, я, кажется, объяснил, что Ева не его девушка, — ну да, объяснил, только сделал это так, что у меня и сомнения не осталось — таки его. — А в-третьих, это вопрос про Алека, а не про меня.

— Почему тогда цензура? — решила я стоять на своем до конца.

— Потому, что меня это тоже каким-то боком касается, — так, он меня вконец запутал.

— Каким-то боком? — плотоядно усмехнулся Ал. — Для тех, кто в танке, напоминаю — она твоя невеста! Можешь полюбоваться хотя бы и в Космополитене.

Что?! Вот такого поворота событий я никак не ожидала! А как же "она не моя проблема"? Что здесь вообще происходит? Не может ли быть такого, что Шес мне просто-напросто... соврал?

— И кто в этом виноват?! — взвился тем временем ударник.

— Ну, тоже правильно, — внезапно отступил Алек, откидываясь назад и утягивая меня за собой. Впрочем, я тут же вывернулась, получив в ответ его разочарованный взгляд. — Сойдемся на том, что не всегда вещи выглядят так, как они выглядят. Вик, — поймал он мой взгляд, — несмотря на то, чем это кажется со стороны, ни один из нас с ней не встречается. И уж тем более не собирается жениться. Такой ответ тебя устроит? — я кивнула. А что еще я могла сделать? Они явно в сговоре и правды от этих двоих я не добьюсь. — Так что бы ты хотела услышать о Шесе?

— Что-нибудь смешное и стыдное одновременно, — мстительно потребовала я и взглянула на рокера: — Это твоя цензура пропустит? Или про идолов, как про Сталина — либо хорошо, либо никак?

— Что ж ты упертая такая? — задумчиво почесал он бровь. — Алек, ну расскажи ей уже что-нибудь, отведи душу.

— Уж, будь уверен, отведу! — заявил тот. — Кстати, один-два мне, если ты не заметил.

— Я не играю, — непонятно отрезал рокер. — Давай уже. Я в предвкушении, что же ты выберешь.

— Да вижу я, как ты, гаденыш, не играешь, — он так ласково протянул это "гаденыш", что не оставалось никакого сомнения, он на родича не злится нисколько. Что за игру ведут эти двое? — А то я тебя первый день знаю! — и, заметив, что тот собирается добавить еще что-то, приступил к рассказу.

— Несколько лет назад ездили мы в Австрию. Я, Шес, тот самый Макс, про которого Романыч раньше рассказывал, и Рэйн. Ты его, Витек, не знаешь. Он раньше ударником в Рельефе был.

— А Шес?

— А Шес — вокалистом. Это было до того, как они усыновили свою рыжую заразу, — пояснил Алек. — Ну, так вот. У Шеса пунктик есть один — точнее, был, — на машины. Любил он снять за бугром какую-нибудь навороченную тачку. Чтобы поприметнее была да покруче. В тот раз взяли огромный внедорожник. Черный, стекла затемненные. Ну, как в "Бригаде", помнишь? Это сейчас у Шеса такая же бэха стоит в гараже рядом с его горячо любимым Дукати. А тогда он только на несколько дней в прокате и мог себе позволить. Ну вот, значит, катаемся мы по Австрии, катаемся, любуемся красотами, балуемся пивком. Он тогда еще не был таким категоричным трезвенником, как сейчас.

— А почему стал? — перебила я.

— Пи-и-и-и, — отозвался рокер.

— Цензура, — пояснил блондин. — Короче, прижало его организм, залитый по самое не балуйся пивом, справить естественные надобности. А так как ни у кого, кроме него, в тот момент такой необходимости не было, то мы, высадив его рядом с туалетом на заправке, отъехали чуть в сторону заправиться.

— Гады! — ласково оскалился ударник.

— Пить надо было меньше! — не остался Алек в долгу. — И вот стоим мы, значит, возле бензоколонки, как в зрительном зале, и наблюдаем следующую картину. Из-за угла здания выруливает точь в точь такая же бэха, как наша, и начинает медленно продвигаться к выезду. В этот момент из туалета выходят два метра нашего общего друга, офанаревшими глазами смотрят на удаляющийся джип, а потом он срывается с места и с криком "Банзай!" кидается на капот машины. Занавес!

— Нифига не занавес! — встрял герой рассказа. — Витек, представь себя на моем месте. Выхожу я из места дум и вижу, как эти придурки сваливают. То есть, я стою, а они сваливают! На моей бэхе! С моим пивом! Естественно, я кидаюсь за ними и решаю подшутить. Зажмуриваюсь. Знаешь, пьяный, не пьяный, а на капот движущейся, пусть и на минимальной скорости, машины кидаться стремно. И прыгаю. Визг тормозов и дикий ржач. Открываю глаза, поворачиваюсь на звук смеха и вижу нашу тачку и Рэйна с Алеком, сползающих на землю от хохота. Заранее холодея и, кстати, мгновенно трезвея, смотрю вниз и вижу сквозь лобовое стекло побелевшие лица двух фрицев.

— Господи, — стараясь не размазать тушь, вытираю я слезы. Боженовы, кстати, уже давно лежали на столе, сотрясаясь от хохота. — Бедные немцы! Опять немцы! Мне их так жаль, такая картина...

— Вика, ты себе просто не представляешь всей картины, — добил меня Алек. — Вот как Шес сейчас выглядит, — обвел он рукой пирсингованое и покрытое татуировками тело в аксесуарах и иже с ними, — это просто добропорядочный клерк начала восьмидесятых по сравнению с тем, что было тогда. Ну, глаза он всегда подводил. Но добавь к этому цепочку от уха до губы через ноздрю, рваную кожаную одежду, три-четыре креста по килограмму каждый и вырви-глаз-фиолетовый ирокез в ладонь...

— Ирокез? — опешила я.

— О, да! — подтвердил Ал. — Я тебе при случае фотки покажу. Такое чмо встретишь среди ночи на улице да в темном переулке — не факт, что до утра дотянешь. А тут среди бела дня само на голову свалилось. Как их инфаркт не хватил, не знаю.

— Да мне их перепуганные глаза потом еще несколько месяцев снились! — закончил Шес. — Витек, ты удовлетворена?

— О, да!

— Тогда, продолжим. Ты, кстати, следующая на очереди. Романыч, готовь историю!

— Рома, не смей! — вскочила я.

— Хе-хе, радость моя, — осклабилась эта зараза. — Поздно пить боржоми, когда печень отказала! Шес, сдавай!

Глава 20

И вечер продолжился.

Разошлись мы уже далеко за полночь, ближе к трём. Уставшие, слегка пьяные, довольные друг другом и проведённым временем.

А я ещё и огорошенная внезапными открытиями.

О чём мы только не говорили, каких только историй не рассказывали. Знай я заранее, какие откровения принесёт с собой этот вечер, не факт, что вообще решилась бы прийти. Скорее всего, осталась бы сидеть дома и не дергалась. Воистину, блаженны несведущие. Но — обо всём по порядку.

Компании, собирающиеся у Боженовых, всегда были весёлыми и интересными. Ребята, надо отдать им должное, умели подбирать друзей. Но этот раз превзошёл все, на которых мне когда-либо приходилось присутствовать. Может быть, именно благодаря умеренному составу и особым отношениям между собравшимися.

Не чувствовалось абсолютно никакого напряжения. Мысли и фразы текли спокойно и свободно, как вода в тихом русле реки где-нибудь на приморской равнине, непосредственно перед впадением в бурное море общего веселья и игривости. Было какое-то удивительно приятное и уютное ощущение причастности, понимания и нахождения на своём месте.