Тропой лекаря - 2. Дар смерти

Я бы сказала, что из этих троих... а для чего вообще могут пригодиться люди?

Молодой парень, моряк средних лет, кто еще?

Линда пожала плечами, и сказала, что порасспрашивает. И мне все расскажет послезавтра. На том и порешили.

Домой я шла намного медленнее, чем на работу. Грусть опять накатила.

Год назад, в этот день, родители были в столице, и бабушка придумала развлечение. Мы с ней отправились на пикник. Взяли с собой корзинку с разными вкусностями, сидели под большим деревом на природе, потом пошли собирать ежевику, я запуталась в колючем кусте косищей, и бабушка со смехом отпутывала меня от игольчатых плетей, а я грозилась отрезать клятые лохмы...

Но ежевика была удивительно крупной и вкусной...

Бабушка, родная, что же случилось тогда на дороге?

А если...

Мысль ударила молнией. Заставила вздрогнуть, остановиться на месте.

Если это — барон Артау?

Подонок знал, что бабушка не в восторге от сватовства, знал, что она собирается просить денег у друзей, что свадьба наверняка сорвется, и... мог он? Или не мог?

Раньше я бы о таком не подумала, но я повзрослела... надеюсь. Я многое видела, я живу своим трудом, я стала совсем иной. Какое отношение госпожа Ветана имеет к... не думать!

Даже не вспоминать, и имени не произносить!

Не было такой...

Я купила у уличного торговца корзиночку с крупной ежевикой, и решительно зашагала домой.

* * *

Дома было тихо и спокойно, уютно и тепло. Пахло пирогами и травами.

Я присела за стол, налила себе в большую чашку малинового киселя, бросила в рот ягоду.

Уммм...

Люблю ягоду.

Гадальный пирог остывал на подоконнике, накрытый полотенцем.

Что-то меня ждет в этом году? А, что бы ни случилось, это будут только мои решения! Мои решения, мой ответ...

Я справлюсь.

* * *

До вечера у меня в гостях побывала госпожа Лимира, подарила роскошное вышитое шелком покрывало. Осенние листья в лесу.

Огненный ковер раскинулся на моей кровати, я потерлась об него щекой и зажмурила глаза.

Как живые...

— Спасибо.

— Тебе спасибо, Веточка, что ты у нас есть.

— Это же ужасно дорого.

— Сами шили. А самое дорогое у нас жизнь и здоровье. Остальное купим, выбросим, починим или вовсе забудем. Так-то...

И я была с ней согласна.

Отдарилась травяным сбором по своему рецепту, попила с гостьей взвара с пирогами, выслушала жалобы. Дети Таниль были невыносимы, дочка с ног сбивалась, зятю тоже было тяжко...

Да еще эта курица с каторги письмо прислала, дескать, заболела и серьезно, если что — не оставьте деточек милостью.

Зять весь взметался, ехать к ней хочет, помилования добиваться, а она, небось, Карису не помиловала, травила без жалости! Но не скажешь ведь такое в глаза зятю-то...

Я согласилась, что мужчины иногда бывают очень глупыми. Прислушалась к себе.

А ведь лечить Таниль мне вовсе не хочется. Почему?

Потому что она — убийца?

Наверное, да.

Она приняла решение убить человека, хладнокровно и безжалостно, она травила жену и мать, и знала, что дети Карисы останутся сиротами... она просто мразь.

А самое печальное то, что появись она на моем пороге — и я буду лечить ее. Это моя судьба. Хочется, не хочется, а надо.

Есть дар, но есть и обязанности. И одного без другого не бывает.

* * *

Бертен постучался ко незадолго до заката.

Пришел, принес букет цветов и маленький шелковый шарфик, как раз на грани приличия. Что-то более серьезное я принять бы уже не смогла, но цветы, сладости, те же перчатки — спокойно.

Так что я поблагодарила.

Шарфик был красивым, голубым...

— С ним твои глаза становятся небесными, — коряво выразился Бертен.

Я мило улыбнулась в ответ. Назвать мои глаза небесными — это было сильное преувеличение. Они ведь самые обычные, серые. Иногда чуть светлее, иногда темнее, но голубого оттенка в них точно не было.

За мной ухаживают, и это приятно.

Мы как раз пили взвар и обсуждали интересного больного со странными болями в желудке, когда в дверь постучали. Я развела руками, и отправилась открывать. Ох, зря я в окно не посмотрела, а так — застыла на пороге дура дурой, и смотрела круглыми глазами.

А в мой дом входил один из самых опасных людей королевства.

Герцог Моринар.

Белесый палач.

— И как-то так у него ловко получилось, что я и не поняла, когда оказалась за столом, а герцог уже дружески (этак вежливо-гадючьи) улыбался Бертену.

— Работаете вместе с госпожой? И навещаете ее в свободное время? Похвально, очень похвально...

И так это прозвучало, словно мы тут оргии устраивали.

Я стиснула зубы, но помогло откровенно плохо.

— Ваша светлость, счастлива видеть вас... что-то случилось?

— Что вы, госпожа Ветана. Разве к такой очаровательной женщине приходят с проблемами?

С-сволочь.

— К женщине сюда не приходят, — скрежетнула я голосом. — Только к лекарю.

Герцог одарил меня еще одной наглой улыбочкой, за которую захотелось ему в глаза вцепиться. Да что ж такое!?

Если я не маркиза, то и не человек уже!?

— Госпожа Ветана, к лекарю я не прихожу. Его ко мне приводят. А лично я пришел поздравить вас с днем рождения. У вас ведь он сегодня?

На стол мягко опустился футляр для драгоценностей. Дорогой, из черного дерева, с инкрустацией перламутром. Посмотреть очень захотелось, но я даже руки за спину спрятала, чтобы не поддаться искушению.

— Благодарю за внимание, ваша светлость. К сожалению, мы не настолько хорошо знакомы, чтобы я могла принять от вас подарок.

— Разве это подарок? Так, безделушка... Серебро, хризолиты... думаю, даже господин лекарь может подарить нечто подобное.

Герцог усмехнулся, протянул руку, и нажал на одну из завитушек. Крышка футляра откинулась.

Браслет, лежащий на черном бархате, мог бы показаться безделушкой. Мог бы — но кому-то другому. А я отлично разбиралась.

Это не серебро, это платина. И камни не самые простые. Лиственный изумруд редкого оттенка, я знаю. У меня мать отлично в этом разбирается, еще и других поучить может. Ювелирам до нее далеко, может, тоже дар?

— Ваша светлость, за эту скромную безделушку можно купить несколько лечебниц. Это впору носить королеве.

Герцог подвинул ко мне футляр.

— У нас разные представления о дорогом, госпожа Ветана. Королева такое не наденет.

Бертен посмотрел на меня. Браслет действительно выглядел безыскусным. Простое плетение, скромная застежка... не только купить несколько лечебниц, но и безбедно содержать их лет так десять.

— Ваша светлость, прошу вас не оскорблять меня подобными подарками, — сухо произнесла я.

— И что же тут оскорбительного?

Сказать все напрямую?

Ах, как бы это было соблазнительно.

Ваша светлость, ваш подарок стоит, как треть Желтого города. Если я возьму его, на мне повиснет долг перед вами, а чем его отдавать — я не знаю. И мне это не нравится...

Только вслух такое не произносят.

— Ваша светлость...

— Можете называть меня просто Рамон...

Бертен перевел на меня удивленный взгляд. Я ответила таким же.

Да что здесь, Темного крабом, происходит?!

— Это недопустимая фамильярность между герцогом и простой девушкой, ваша светлость, — отрезала я.

В темных глазах поблескивали искры.

Я... я тут нервничаю, переживаю, а он... забавляется!?

Мои руки невольно сжались в кулаки.

— Госпожа Ветана... я могу называть вас просто — Вета?

— Ваша светлость, не в моей власти запретить что-либо второму лицу после короля, — я опустила глаза, скрывая злость и бессилие.

— Отлично. Вета, я надеюсь, что вы примете этот подарок в знак моей искренней симпатии.

Яснее сказать было нельзя.

Я выпрямилась. Шутки кончились.

— Ваша светлость, если вы действительно питаете ко мне какую-либо симпатию, я надеюсь, что эта встреча станет для нас последней.

— И почему же?

Герцог и не думал оскорбляться. Сидел за столом, смотрел насмешливо.

— Не думала, что мне придется объяснять вам очевидные вещи, ваша светлость.

— А вы попробуйте, Вета. Господи лекарь сейчас нас оставит, а вы мне объясните...

— Бертен поднял голову, хмуро посмотрел на герцога.

— Я никуда не уйду.

— Да неужели?

— Вы, ваша светлость, можете меня хоть на каторге сгноить, хоть заживо сжечь, — в воздухе так и повисло злое 'вам не привыкать'. — Но ведете вы себя непорядочно. Ворвались в дом к девушке, оскорбляете ее...

— Подарить подарок на день рождения — считается теперь оскорблением?

— Вы знаете, о чем я, ваша светлость.

Герцог прекратил улыбаться. Лицо стало жестким.

— Знаю. А потому сейчас ты выйдешь отсюда на своих ногах. И пойдешь домой, а не на каторгу. А узнаю, что ты питаешь к девушке какой-либо интерес, кроме служебного...

Угроза не успела прозвучать. Меня уже затрясло всерьез. В таком состоянии я сама себя боялась.

— Ваша светлость, извольте покинуть мой дом.

Герцог даже не шевельнулся.

— Вета, вы девушка умная, и отлично понимаете, что я никуда не уйду, пока не получу того, что мне требуется.

— И что же вам требуется?

— Поговорить с вами . Пока — просто поговорить.

Я вдохнула. Медленно выдохнула. Разжала кулаки.

— Берт, я прошу тебя подождать пару минут? Господи герцог скажет мне все, что хотел, и уйдет восвояси?

Бертен посмотрел на меня, на герцога...

— Вета...

— У господина герцога не лучшая репутация, — мой голос был нарочито спокоен, но я надеюсь, что он не опустится до низких поступков?

— Разумеется, не опущусь. Идите, молодой человек, дама просит.

Рамон сделал жест кистью, словно собаку разгонял.

Бертен вспыхнул.

— Вы... вы...

— Я — герцог Моринар. И вы знаете, что я могу с вами сделать.

Бертен знал. Это было видно по его глазам, по жестам, он явно думал, как бы уйти, не потеряв лица. Осознавал, что они с герцогом несопоставимы, но...

А вот до конца не выстоял, — подсказал противный внутренний голос. — Он милый, добрый, отличный лекарь, но не герой. Увы...

Я улыбнулась Бертену, и мужчина-таки вышел из дома, бросив на меня извиняющийся взгляд. А чего я ожидала?

Не знаю. Но привкус от ситуации противный. Словно я дешевого мыла наелась.

Я посмотрела на герцога, молча предлагая ему начинать разговор.

Герцог молчал.

Я тоже, поскольку опасалась открыть рот. Здесь и сейчас я себя почти не контролировала, а это было опасно, очень опасно. Молчи, Вета, молчи...

Наконец герцог нарушил тишину.

— Вы меня заинтересовали, Вета. Скажите, сколько вы хотите?

— Поясните?

— Сколько вы хотите, чтобы с полгода побыть моей любовницей?

* * *

Я вцепилась в стол, чтобы не упасть. Перед глазами поплыли красные круги.

Да я...

Да как он...

Что за наглость!?

— Вон из моего дома...

Я услышала низкий холодный голос, и даже не сразу сообразила, что это рычу — я.

— Свой дом в Белом городе? Драгоценности? Титул?

Герцога спасла только отличная реакция. Взвар был еще горячим, а рука у меня не дрогнула. Сама покалечу, сама и вылечу.

Мразссссь!

Моринар увернулся, а спустя минуту меня прижали к твердой груди, да так крепко, что нос почти сроднился с золотой пуговицей.

— Все. Успокойся.

— Пусссссти, — от ярости получалось только шипеть.

Герцог и не подумал слушаться.

— Сначала успокойтесь, потом отпущу.

Вырываться было бесполезно, я это оценила. С тем же успехом можно было уговаривать водоворот отпустить тебя. Я медленно вдохнула и выдохнула. Раз, другой, третий...

Руки герцога разжались, когда я расслабила сведенные судорогой мышцы. Меня отпустили, и смотрели с интересом.

— Садитесь, госпожа Ветана.

Я осталась стоять, где и была. Герцог покачал головой.

— Садитесь.

На этот раз я опустилась за стол. После волны бешенства пойдет откат, я знаю. Как бы не упасть... колени уже ощутимо дрожали.

Герцог смотрел совсем иначе. Холодно, рассудочно. Какие там грязные намерения?

— Кто вы, госпожа Ветана?

— Что?!

— Хватит этой комедии масок. Кто вы?

Я помотала головой.

— Ваша светлость? Я не понимаю...

— Если будете уверять меня, что вы лекарка из бедных травниц, прикажу оттащить вас в тюрьму на пару дней. Или больше — как получится. Хватит вранья.

Меня затрясло уже вовсе непритворно.

— С чего вы...

— Вета... это ваше настоящее имя?

— Да.

— А полностью?

Я вдохнула. Выдохнула. Представила себе, как рассказываю герцогу всю правду — и уперлась намертво. Плеввать уже на все, мне что так, что этак не выжить.

— Это неважно.

— Мне кликнуть стражу?

— Зовите, — согласилась я. — Чай, и в тюрьме люди живут. И на каторге.

Герцог усмехнулся.

— Вета, вы кто угодно, только не простолюдинка. Вы неплохо играете свою роль, но некоторые детали выдают вас с головой. Вы узнали платину с изумрудами, не стоит отказываться. Вы не приняли с благодарностью украшение, вы не кричали, не кокетничали, не пытались пользоваться своей красотой... вы даже сейчас не пытаетесь сказать что-нибудь глупое. У вас слишком много выдержки и воспитания, свойственных лишь аристократам.

— Поверьте, ваша светлость, благородство — привилегия не одних только герцогов.

— Фамильярность, извольте покинуть, репутация, низкие поступки...

— Что в этом удивительного?

— Простонародье выражается иначе. Так как, госпожа Ветана?

Я опустила голову на сплетенные пальцы.

— Если я скажу правду — вы уйдете?

— Возможно.

— Только возможно?

— Не зная правды, я не могу дать ответ. Но узнаю я ее в любом случае. Вы меня заинтриговали, Вета. Алетар — мой дом, а я не люблю загадок в своем доме.

Я вздохнула. Выдохнула.

— Я старшая дочь, ваша светлость, но никогда не наследую титула. Любвеобильность аристократов известна крестьянам не понаслышке. И иногда она приносит плоды.

— И?

— Мой отец — граф. Меня воспитывали, учили, мной занимались в меру сил, мне дали возможность получить знания и умения... я уехала, чтобы не бросать тень на свою семью.

— Вашу семью?

— В нас одна кровь. Признают меня — или нет, не так важно. Вы должны знать, что за совершенное одним членом семьи, своей репутацией расплачиваются все.

Моринар задумчиво кивнул.

— Имен вы, конечно, мне сейчас не назовете.

— Нет, ваша светлость.

— Даже если я буду угрожать.

Я позволила себе поднять голову и улыбнуться. Уже спокойнее.

Поверил. Да я и не лгала.

Я — старшая. Я никогда не наследую титул, потому что есть мой брат. Наследник — он. И остальное так же верно. Просто толковать можно по-разному.

— Я уехала, когда умер близкий мне человек. Мой мир рухнул, бегство было самым лучшим выходом. Вы можете не просто угрожать, вы можете и выполнить свои угрозы. Наверное, я сломаюсь, но не сразу. Надеюсь, что не сразу.

— Пытать вас — это ломать интересную игрушку, — усмехнулся герцог. — Извините, что спровоцировал.

Я повела рукой, что значило: 'какие пустяки'. Или 'не стоит извинений'. Можно подумать ко мне тут по три раза на дню врываются герцоги с изумрудами наперевес, и хамят в лицо.