Немой пророк

Телефон!!! Будь он проклят трижды, но всё дело в нём!!! И не только в нём, судя по всему...

Словно гром бьёт над головой, оглушая — от неожиданности я подскакиваю на сиденье, как ужаленный. Заставив шофёра удивлённо повернуть голову — но мне не до него. В мгновение ока до меня доходит:

Мой друг, Аполлоний Матавкин — некоторое время хранил телефон у себя в сейфе — мёртв.

Лейтенант Данчич, хоть и не видел смартфона, но держал у себя сторублёвку из будущего — мёртв!

Адмирал Рожественский, все мои вещи хранились в его личном сейфе — мёртв!..

Генерал Линевич, адмирал при мне показывал ему телефон с паспортом, в Морском собрании — мёртв!!..

Наместник Алексеев, вертел паспорт на моём судилище во Владике, видел сам — мёртв!!!

Не наблюдал я вещей из будущего в руках только двоих людей. Это Александр Михайлович Романов и Павел Иванович Мищенко!!! Первый то ли брезговал их касаться, то ли ещё что — но при мне точно не брал, хоть они и лежали в комнате, на столе. А Мищенко я просто рассказал о будущем, вещей он не видел — ни разу!

Убивает не само знание, что я прибыл из двадцать первого века, убивают предметы, которых здесь, в этом времени не должно находиться!!! Соприкосновение с ними несёт гибель, а не какие-то там слова!!!

В жутком списке не хватает только одной фамилии — графа Витте!!! К вещам моим он не прикасался и даже их не видел... Но, быть может, его гибель — обычная случайность?.. Очень похоже на то, слишком наглядная последовательность! Но о нём — подумаю после, таких совпадений просто не бывает!!!

Пульс бешено стучит в висках, кулаки сжимаются и разжимаются сами по себе, но я не обращаю внимания ни на них, ни на дорогу, ни даже на водилу, изумлённо поглядывающего в мою сторону:

'...Раз дело в этом прОклятом телефоне, то тогда, тогда... В таком случае, Мищенко не обречён, как мы с ним полагали, он будет жить дальше! Ура! Надо найти способ срочно сообщить генералу... Наместнику!.. Павел Иванович, ей-богу, как камень с души!!!...'

Машина, миновав одни из ворот, сворачивает к Александровскому дворцу. У бокового крыльца видны две фигуры — одна полноватая, в генеральском мундире, другая — стройная, с тонкой талией, в небесного цвета платье и изящной шляпе с вуалью... Красавица, каких больше нет! Заметили машину, повернулись в нашу сторону... Несмотря на всю значимость, важность момента, мне сейчас даже не до них!!! Мозг занят решением совсем других задач:

'...В таком случае и дяде Императора, люди которого так упорно за мной охотятся, ничто не угрожает! Он ведь не трогал — ни паспорта, ни телефона! По крайней мере, при мне... Но — раз 'Сандро' до сих пор жив, значит, не касался в принципе! Надо срочно, немедленно ему об этом сообщить, чтоб узнал как можно скорей!.. Через того же Николая, и чем быстрее — тем лучше!..'

'Мерседес' плавно тормозит у высокого поребрика. Штабс-капитан ожидающе поворачивается в мою сторону — конечно же, мне следует немедленно выйти, подойти к генералу, который эвон как подозрительно вылупился на голубую шайтан-машину, но я замер, не шевелясь:

'...Сообщить Александру Михайловичу через Императора... Срочно! А сам-то Николай обречён, я же ему вчера... Он ведь... Стоп! А царь разве брал в руки смартфон?!.. Ну-ка, ну-ка...'

Перед глазами с ураганной скоростью проносятся события вчерашней встречи: его 'наезд', 'наезд' встречный, фотки, лакей, чай, предсказания... 'Кама Сутра', будь она неладна... Так-так-так, вспоминай... Нет, аппарата он не касался!!! Единственный раз чуть было не притронулся, когда я его носом в фото Мавзолея тыкнул, но — не задел!!!...'

С души внезапно слетает такого размера камень, что позавидовал бы сам Атлант!!! Не знаю, сколько там весил его небосвод, но я сейчас готов воспарить в небо от счастья!!!

'...Значит, мне надо просто прорваться к Императору, рассказать, что ему, и его дядюшке — жить ещё очень долго и счастливо! Всё в прошлом, они ничем не заражены! Пусть спокойно проводят свои реформы, таскаются по балетам, пьют 'Массандру' и ни о чём не тужат! Они — не обречены!!!'

Ликуя, я выхожу из своих мыслей, возвращаясь в действительность. А действительность, надо сказать, не ахти: будущий тесть, наливаясь краской, уже почти дошёл до стадии 'Сеньора-Помидора' из Чиполлино, хоть иллюстрации с него рисуй, выйдет похоже... На Елену Алексеевну же — мне достаточно бросить лишь взгляд мельком, чтобы уяснить, что чьи-то дела очень плОхи. Проще говоря, хана мне! Потому что я всё ещё продолжаю сидеть в машине... Да родные-ж вы мои, как я вас сейчас люблю!!! Не переживайте, я сейчас всё, всё поправлю!!! Ещё мгновение, смотрите:

В элегантнейшем прыжке, узрев который балерина Кшесинская наверняка бы грохнулась в обморок (разумеется, от зависти!), я кометой вылетаю из 'Мерседеса', вытягиваясь в такую струну, как не вытягивался ещё ни перед кем. Громко щёлкнув каблуками, я вскидываю два пальца к виску:

— Ваше превосходительство, госпожа Куропаткина... Прошу простить меня за небольшую задержку, весьма виноват! Я...

Мозг немедленно включает режим форсажа: 'Что придумать, что придумать, ну же?!!!.. Почему я так долго не выходил? Давай, тормоз, рожай!!! Надо спасать ситуацию!..'

— ...Я...

На меня ожидающе смотрят две пары глаз. Одна просто — подозрительно, вторая... Лучше не говорить!

— Я, эм-м-м... Я повторял стих, который хотел вам рассказать, ваше превосходительство!!! — неожиданно для самого себя вырывается у меня. — И вам, госпожа Смирн... Куропаткина! — в полном отчаянии оговариваюсь я.

'Бог мой, ты идиот?!.. Какой такой стих?!!!..' — слышу я внутренний голос. 'Какая Смирнова?!.. Рано ещё!!!..'

И если в глазах Куропаткина при 'стихе' появляется заинтересованность, то другие не обманешь: там меня готовы сжечь заживо. На медленном огне!

— Ну, в таком случае, господин э-э-э... Флигель-адъютант, давайте послушаем, что вы нам хотели рассказать? — милостиво протягивает мне руку генерал. — Мы все внимание?..

— Да, господин Смирнов, мы внимательно вас слушаем! — с интонацией, способной обратить в бегство медведя гризли (что он — дурак, попадать под такую раздачу?), произносит Елена Алексеевна.

А-а-а-а-а!!! Что же им прочитать? 'Скажи-ка, дядя...' Совсем сбрендил?! Может, Есенина?.. И пока до меня доходит, что 'Офицеры' Олега Газманова пришлись бы в самую точку, вот, прям идеально, подлый язык уже выдаёт:

— Да. Теперь решено без возврата:

Я покинул родные поля!

Уж не будут листвою крылатой...

Надо мною звенеть тополя...

Я вовсе не знаток творчества замечательного поэта, нет... Просто слушал в своё время 'Монгол Шуудан'... Но это мелочи. В процессе декламации великого, прям-таки к месту подобранного стихотворения глаза Елены Алексеевны начинают округляться. Что заметно, даже несмотря на вуаль. А когда мысленно проклинающий себя и всё на свете меломан доходит до кабака с чтением стихов проституткам, так и вовсе, кажется, вот-вот выпадут из орбит... Ко всему прочему я замечаю боковым зрением, как из заглушённого 'Мерса' заинтересованно высунулась башка штабс-капитана. Вслушиваясь, так сказать, в высокую поэзию... Даже редкие утренние прохожие откликнулись на зов — остановился и слушает молодой парень со свёртком под мышкой и неопределённого возраста дама. Один Куропаткин, следует отдать должное его званию и выдержке, стоически переносит происходящее. Как-никак, боевой генерал... Уважуха!

— На московских изогнутых улицах... Умереть знать судил мне Бог! — торжественно завершаю я, мужественно глядя на перо в шляпе Елены Алексеевны.

Сказать, что я готов провалиться сквозь землю, не сказать ничего, я готов распасться на атомы! Даже вороны притихли на деревьях, не говоря о прохожих — вокруг царит гробовое молчание. В течение которого я кошусь на ближайший тополь — вон торчит отличный сук, на нём можно шикарно повеситься! С комфортом! Ситуацию спасает будущий тесть. Всегда уважал таких мужиков:

— А что, господин Смирнов... Отличное стихотворение! Сами сочинили? — в глазах его появляются озорные искорки.

С души спадает второй огромный камень, и я облегчённо вздыхаю. И это за пять минут!!! А тесть-то у меня ничего, кажется? Всё ведь понял, старый лис, но выручает, как может? Сработаемся!!!

— Нет, Ваше превосходительство, его написал один... Знакомый поэт!

— Несколько, правда, фривольных оборотов... — слегка горчит он пилюлю, — Но... Слог на высоте, да и смысл понятен. Да же, дочь? — едва заметно подмигивая мне, улыбается Куропаткин Елене Алексеевне.

— Да, папа! Смысл понятен и о нём мы ещё побеседуем... С господином любителем поэзии. Чуть позже. А теперь, мне кажется, мы для чего-то здесь собрались? Или я ошибаюсь?

Дотопав до 'Мерса' шагом приговорённого к смерти и распахнув дверь, я жестом приглашаю пассажиров в салон. Когда мимо проходит суженая, я ожидаемо ловлю из её глаз убийственный залп космических бластеров. Ну, тех, что на крейсерах Империи из 'Звёздных войн', самых мощных... Хана мне, как пить дать! Вторым усаживается генерал, успев ещё раз, пока не видит дочка, подмигнуть будущему зятю.

Захлопнув заднюю дверь, я дёргаю ручку передней.

— Трогаем, господин штабс-капитан...

И в эту самую секунду за спиной раздаётся топот, заставляя меня обернуться. Рядом с машиной молодой парень — тот самый, что остановился послушать стихи. Он совсем близко, но продолжает быстро идти, разворачивая на ходу свёрток...

Время останавливается, как это уже было однажды, совсем недавно. На Николаевском вокзале в Москве... Вагон, в окне которого виден скучающий Витте, молодой парень, разворачивающий свёрток... Возмущённая кражей дама и двое гимназистов, замершие в последний миг своей жизни, словно на фотографии...

— Сдохни, душегуб! — раздаётся в утренней тишине.

И генерал Куропаткин, совсем как Витте тогда, в вагоне, делает неловкое движение, пытаясь поймать брошенный в открытое окно свёрток.

В следующий миг тело моё, вместе с осколками вылетевших стёкол, отбрасывает назад мощнейшей взрывной волной...

— Можете выходить, господин Смирнов. Мы прибыли. Господин Смирнов, вы слышите меня? Мы прибыли, выходите!

Я не двигаюсь, продолжая молча сидеть. Наконец, сделав усилие, привожу в движение сперва одну руку, затем, другую. Пошарив вокруг, нащупываю, на что можно опереться и подымаюсь.

— Здесь ступенька, осторожней... Вот так, держитесь, вот моя ладонь, взяли? Теперь ещё одна, наступайте... Вот вы и на земле. Следуйте за мной, не отпускайте моей руки!

— Пшла, пшла!!! — сразу же кричит голос за спиной. Свист кнута, шлепок... Цокот подков по булыжникам вызывает скрип, шорох резины колёс по мостовой, и извозчичья коляска быстро удаляется.

Провожатый молча ведёт меня за собой. Скрип отпираемой калитки, плечо моё шоркает обо что-то...

— Одну минуту, господин Смирнов!

Мою руку отпускают, и человек, кряхтя, некоторое время возится с внутренним засовом — тот поддаётся с большим трудом, судя по звукам. Наконец, справившись, вновь подходит ко мне:

— Теперь можно без повязки, давайте я помогу! Снимите, пожалуйста, фуражку... Одну секунду...

Чернота перед глазами пропадает и снова можно видеть. Вокруг небольшой двор, окаймлённый высоким забором, рядом, под навесом насыпана большая куча крупного угля... Радом собачья конура: цепь, уходящая внутрь, заканчивается горящей в темноте парой глаз.

Мужчина средних лет в котелке и драповом пальто внимательно оглядывает мою внешность, задерживаясь на лице. Порывается что-то сказать, передумывает... Наконец, всё же произносит:

— Мне описывали вас совсем иначе... Это не моё дело, но всё же: выдался неудачный день? Вы уверены, что готовы?..

Не дождавшись ответа, тот пожимает плечами:

— Как знаете. Один вопрос: вы без оружия? — взгляд его придирчиво скользит по моей фигуре, останавливаясь на уровне груди. — Что там у вас? Курите, портсигар?

Впервые за всё время поездки я разлепляю сухие губы:

— Курю. Я без оружия.

— Верю. Верю, господин Смирнов, и даже вижу. Ну что-ж, идёмте тогда! Вот сюда, пожалуйста, я пойду впереди. — кивнув в сторону лестницы, он начинает быстрым шагом по ней спускаться. — Внизу высокая ступенька, не упадите!

Отлично видно, что правый карман его пальто характерно оттопырен. Там либо наган, либо что-то более серьёзное.

Тёмный коридор старинного подвала с низкими сводами. Под ногами хлюпает вода, тут очень сыро и пахнет склепом. Несколько раз мне приходится пригнуть голову, чтобы не задеть потолок. Поворот, следом ещё один... Сквозь тишину подземелья прорывается отдалённый посторонний звук, за ним ещё один... Ещё несколько шагов и становится отчётливо слышен раскат хохота, как смеются удачной шутке. Очевидно, что с каждым пройденным метром мы приближаемся к помещению, где находится много людей. Наконец, преодолев ещё несколько поворотов, мы останавливаемся перед высокой дверью, сквозь которую пробиваются яркие полоски света.

— Мы пришли, господин Смирнов. — поворачивается ко мне проводник. — Вас ждут, как вы и просили!

Усмехнувшись, он дёргает скобу, жестом приглашая внутрь. Я делаю ещё два шага и дверь позади громко хлопает.

Яркий свет заставляет зажмуриться на секунду, в течение которой людской гомон стихает. Превращаясь в почти полную тишину. Дождавшись, когда глаза вновь смогут видеть после темноты, я спокойно оглядываюсь вокруг.

Сильно накурено. Дым осязаемо застыл в воздухе изгибающимися, серого цвета волнами. Довольно большое помещение с низким, в разводах и потёках, потолком. В таких, спустя столетие, будут очень любить устраивать собрания жильцов ТСЖ и кондоминимумы: скамьи, выстроенные в несколько рядов, небольшая трибуна для выступлений недовольных членов сообщества и их вороватого руководства... Заляпанный угольной пылью мокрый пол с прогнившими досками, грозящий провалиться в глубь земли. Только здесь, в этом подвале, скамьи заняты вовсе не разгневанными тётками, требующими у правления расходной сметы ремонта отопительной системы за текущий год...

Медленно обводя взглядом пространство, я вижу несколько десятков разнообразных лиц, глаза которых с любопытством взирают на вошедшего. Лиц самых разных — худых, полных, бритых, окаймлённых изящными бородками и наглухо утопающих в растительности. Серьёзных, глупых, угрюмых и даже интеллигентных — таких, какие встречаются у заслуженных профессоров в вузах. Среди присутствующих затесалось даже несколько женщин — их шляпы редкими островками выделяются на общем фоне мужских причёсок. Я знаю, чего ожидать от этого собрания, и потому абсолютно спокойно останавливаюсь на нескольких знакомых ликах, бросающихся в глаза.

Ленин. Нет, ещё пока Ульянов. Сидит в первом ряду, лихо закинув ногу на ногу. Совсем не напоминает того, точёного из мрамора, каким его ваяли советские художники. У этого человека — рыжая бородёнка с редкими усиками и потная лысина, с явными следами желания комплексующего хозяина сохранить остатки волос. Хорошо видна отчаянная попытка зачесать их с висков, чтоб лежали сверху — глядите, у меня всё не так плохо! На мгновение мы встречаемся взглядами — он смотрит нагло, дерзко и с вызовом. Поняв, что стал объектом моего внимания, кривит губы в презрительной усмешке, не отводя глаз.