— А что ж ты от камня не увернулся, когда я ударил? — спохватился Федор.
— А ты, человек, всегда ожидаешь удара по своим смешным кожистым яйцам, во время разговора? Вот ты с кем-то говоришь, а вот — нежданчик! — тебе приложили между ног. Только и сможешь, что сипеть. Вот и я не ждал от тебя глупости.
— Прости, — еще раз повинился Федор. — Правда, дурак. Зарубку на тебе поставил.
— Да ничего, — фыркнул меч, — залечу потом, дай только крови испить... Ну так что? Договор?
Федор взвесил все, прикинул, и наконец молвил тяжело и неспешно.
— Жизнь моя, сейчас не принадлежит мне, меч. Император сохранил её, чтобы я выполнил его приказ — добыл тебя, и сходил в пустыню. Раз для выполнения его воли, нужно взять тебя, — я беру. Я принимаю твой контракт.
— Хорошо. — Голос меча стал серьезным и торжественным.— Наш контакт заключен. Бери меня, Федор сын Потапа. Поглядим, куда заведёт нас судьба.
Федор подошел к Алтарю, взял меч. Подумал, куда бы его пристроить.
— Я, пока положу тебя в рюкзак, Солнцедар.
Меч как-то очень по-человечески вздохнул.
— В первый раз меня берут, чтобы пихнуть в мешок, к носкам и вяленному мясу... Ладно, клади. Но при первой возможности достань нормальные ножны. Кстати, а как у нас с деньгами?
— У меня — ни шиша, — честно признался Федор. — Но вот он, — Федор Показал на Парфения — казначей нашей экспедиции, и у него мошна вполне себе.
— Отлично! — Воодушевился меч. — Значит, запоминай. Перво-наперво нужна обертка на рукоять. Моя, видишь, совсем сгнила. В этом деле я не гонюсь за щегольством, и предпочитаю удобство пользователя. Лучше всего сделать обертку из кожи ската. Ты знаешь, что такое скат?
— Знаю, — кивнул Федор. — Такая крылатая рыбина.
— Да, она. Слава создателю, что они не вымерли пока я дрых... Добудешь мне такую. С ней и тебе меня держать будет удобно. Затем — ножны. Лучше всего из индиского палисандра, или из африканского красного дерева. Мех внутри ножен — лучше всего из соболя. Он хорошо снимает с клинка влагу. Мне, в общем, пофиг, я не ржавею, но приятно щекочет... Оковки и обоймицы на ножны лучше золотые, предпочитаю скифский звериный стиль. Э, скифы-то знаешь кто такие?
— Нет.
— Я знаю, — хмуро встрял многоумный Парфений. — Был такой степной народ.
— Ну вот, — одобрил меч. — сообразите короче. Драгоценных каменьев на ножны можно, но чтоб не чересчур, без потери меры. Мне вообще нравится скатный жемчуг. Знаешь, что такое жемчуг скатный?
— Знаю, — опять кивнул Феодор — скатный жемчуг, это который у рыбы-ската сзади выпадает.
— Ну-ну, шутник, — меч хохотнул своим странным звуком, от которого кровь стыла в жилах. — Шути-шути, я сам веселый. Думаю, сработаемся... А, забыл про перевязь! Предпочитаю золото на лазури. Или серебро на яри. Подробнее потом обскажу. А пока — запаковывай!
Федор послушно запахнул тряпицу, обернул её вокруг говорливого клинка, и убрал сверток в рюкзак.
— Ну, святые отцы, — Федор повернулся к священникам. — Первую часть приказан наших начальников мы выполнили.
— К добру ли?.. — Покачал головой Парфений.
— Давайте выбираться наверх. — Федор поднялся с колен. — Факелы прогорают. Да и время не ждет.
* * *
Глава шестнадцатая.
Троица героев выбралась обратно, к заваленному выходу, и световому окну на своде. Федор с Окассием сложили руки в четверной замок, и подняли Парфения к люку. Святой отец уцепился за край, и поминая Господа и всех его чудотворцев, подтянулся и забрался наверх.
Секунды не прошло, как Парфений вылез, — только наверно и хватило оглядеться, — как его встревоженное лицо снова появилось в световом люке.
— Быстрее наверх, — позвал он — Сюда идут какие-то люди. Оружные.
— Твою медь! — Федор переглянулся с Окассием.
— Лезь первым, — сказал Окассий Федору — потом вдвоем поднимите меня.
Тучный монах подсадил Федора, и тот ловко подтянулся, закинул ногу, и вскарабкался наверх.
— Где они? — Спросил Федор Парфения. Но раньше, чем тот успел ответить, уже и сам увидел — где. С подножья горы к ним двигался отряд человек в двенадцать-пятнадцать. Муслимские тяжеловооруженные кольчужники. Лошадей они оставили у подножья, с парой коноводов, а сами упорно карабкались вперед, и были уже близко. Рядом с коноводами внизу, стоял и давешний пастух, который что-то увлеченно им трындел, периодически тыкая пальцем на вершину. Муслимы, что лезли наверх, меж тем увидели Парфения и Федора, загалдели на своем булькающем наречии, и еще прибавили шаг. В руках заблестели обнаженные клинки.
— Помогай... — Федор с Парфением наклонились вниз. Окассий протянул им свой незаменимый посох, и они — ругаясь и поминая аппетит западного монаха, — с кряхтением втащили его наверх.
Западный монах едва успел отойти от края люка, и укрепится на ногах, как муслимы подступили. Федор сбросил рюкзак, подтянул на левую руку щит, и вытащил с петли клевец. Окассий повел посохом. Парфений спрятался за их спины. Муслимы же волчьей повадкой, окружили их. Несколько забрались выше их по склону, чтобы дать себе преимущество. Федор вертел головой, оглядывая подступивших. По выправке, ухваткам, и продублённым лицам, было видно, что все они бывалые воины. Выделялся из них один — молодой, горделивый, с тонкими чертами лица, и красивый как девушка, чего не мог скрыть даже шлем с брамицей. На молодце был роскошный доспех-пансидерион из пластинок, украшенный тонкой чеканкой шлем, богатые ножны прямого меча с изогнутой кавалерийской рукоятью, и искусно разрисованный щит, по восточному обычаю имевший четыре маленьких умбона. В руках был боевой топор, с изукрашенным травяным узором на обухе. Все это вооружение, вкупе с дорогим хексамитовым халатом, торчавшим из-под края доспеха, — показывало, что юнец богат. А следы боевых повреждений на шлеме и щите, — следы отраженных ударов, показывало, что юнец не дурак подраться, и что он... очень богат! Ни один рядовой воин в здравом уме не стал бы подставлять такой дорогой комплект снаряжения под бой — потому что его можно было выгодно продать, и купить для боя ничуть не худший комплект в плане защиты, а оставшиеся деньги носить в кошельке, не подставляя под удары. Но дорогой доспех, используемый в реальных боях, был буквально криком о своем богатстве.
— Я Гафур ибн Джаффар, сын эмира Ифрикии. — Молодец радостно и недобро оскалил зубы, которые казались еще белей на фоне смуглой кожи и тонких черных усов и бородки. — Прозвище под которым я известен — Фахд.54 На вашем языке это значит "Гепард". Так меня прозвали за страсть к охоте. Нет зверя, который может уйти от меня. Охотясь недалеко от пограничного поста, я услыхал от стражников-ротозеев, о румеях знатоках Корана, которые якобы идут на встречу с известным богословом. Тут я и понял, что могу получить добычу поинтереснее, чем медведь или кабан. Я отследил следы румеев, и увидел, что они не пошли в город, а в глуши копаются в подземных тайниках.
— Мы просто заблудились, благородный господин, — Вякнул из-за плеча компаньонов Парфений. — Случайно забрели в эти места, и...
— Не оскверняй свой язык ложью, румей. — Посоветовал молодец. — Зачем тебе это в последние минуты? — Молодец повел правым плечом, разминая руку. — Вы не богословы. Шпионы может быть. Или грабители могил. Главное, что не те, за кого себя выдаете. Моя добыча — определенно. Я не дознаватель, не мастер заплечных дел — радуйтесь, я не буду вас пытать. Я воин — и просто убью вас, как бешенных собак, слуги тагута55 и приспешники дадджала56. Ату их, мои храбрецы!
Федор посмотрел на двинувшихся воинов. Дело труба. Слишком их много.
— Постой, ибн Джаффар — Федор посмотрел на лидера муслимов. — Говоришь, твое прозвище Гепард? Неужто ты получил его за то, что прячешься за спины своих воинов? А не слабо взять свою добычу самому? Ты против меня.
— Хочешь поединок? — Улыбнулся Гафур.
— Да. Победишь — подкрепишь свою славу. Проиграешь... дашь нам уйти с миром через границу.
— Кажешься себе таким умным румей? — Презрительно скривился молодец. — Думаешь, взял меня на слабо? Ты неплохо это придумал, да. Я молод, на это твой расчет. Только знай — ни в халифате, ни в эмиратах, я еще не встретил человека, который бы держал оружие лучше меня. А встречал я многих. И это вряд ли будешь ты, румей. Видишь? Я воин. Я честен.
— Что толку от твоей честности тем, кто видит её за минуту до смерти?..
— Честность не ради вас, псов. Честность ради имени предков. Ты все еще хочешь поединок?
— Хочу.
— Так получи. — Гафур пошел вперед.
— И если я выиграю — твои люди дадут нам уйти?
— Мое слово. Клянусь Господином Посланников. Если бы ты выиграл — то смог бы уйти. Пусть эта мысль утешит тебя перед смертью.
Гафур жестом велел своим людям отойти.
— У тебя молот-клевец, и у меня секира с клевцом. Это будет интересно, кафир.
И топор-клевец в руках Гафура извернулся серебристой рукой, пропорхнув над его головой и плечами. Это было юнецкое хвастовство, но так умело исполненное, что где-то на задворках души Федор ощутил восхищение, и — куда большую — тревогу. Противник был умел, и крепко слажен со своим оружием. Опасно... Но все же это лучше, чем против пятнадцати.
— С богом, Федя, — Махнул рукой Парфений. — Буду молится за тебя.
— Оба будем, — кивнул Окассий.
— Молитесь, — кивнул Федор. — Может, бог и услышит...
Гафур махнул рукой. И его воины, стоявшие вокруг, ударили своим оружием в щиты. Раз. Еще. Другой. Ритмичный звук ударов металла по деревянным и кожаным щитам, разнесся над предгорьем. Музыка боя. Ритм поединка.
Сомневаешься — атакуй! Такого героического принципа Федор придерживался лет этак до четырнадцати. С годами, побывав в боях, и поглядев, как один удар может превратить человека в мешок мертвых костей, — или хуже того — в жалкого калеку, Федор решительно изменил свои принципы. Беречь себя, и и не лезть черту в зубы — вот теперь был его девиз. Раньше, чем скрестить оружие с врагом, может быть все же удасться напугать, или хотя бы смутить его?..
— Берегись! — Пригрозил Федор, неотрывно следя за приближающимся воином, — Я мастер боя! Я знаю четыре варианта защиты, два с кончиком лезвия вверх, и два вниз, а также семь вариантов нападения!
— А я тоже знаю четыре варианта защиты, и восемь вариантов нападения! — похвалился муслим.
"У, твою медь!.. — Феодор сам напугался. — Что же это за восьмой вариант?!. Ладно. Пусть муслим нанесет первый удар, а мы поглядим...
Муслим подступил, мягко, быстро. Ударил своим топором, — издалека, и явно не в полную силу. Пробный удар, будто котенок, играясь клубок катнул. Федор принял удар на щит, — и тут же ударил сам, без проб, в полную силу, чтобы срубить врага первым же ударом. Не удалось. Гафур отпрянул мгновенно, как тень от света.
— А! Нет-нет, кафир. — Улыбнулся Гафур. Глаза его при этом оставались холодными и собранными.
Снова Гафур подступил, ударил сверху. Федор прикрылся щитом, отводя вскользь, и даже по этому, не плотно принятому удару, почувствовал, как силен его противник. В юнце с девичьим лицом скрывалась гигантская мощь. Федор ответил глубоко снизу, пытаясь зацепить ногу муслима. Тот будто в танце просто поднял ногу, пропуская удар. Федор тут же толкнул его щитом, выводя из равновесия. Муслим отошел на шаг назад, и тут же остановил натиск Федора таким ударом, что Федор сам уступил пол шага, — в суставе локтя руки держащий щит нехорошо заныло. Федор крутанул клевец, и ударил им не по дуге, а прямым тычком, будто коля мечом, метя в лицо, — немногие ждут подобного удара от такого оружия. Гафур уклонился и рассек воздух горизонтальным ударом, который, придя в щит, снес Федора будто натиск урагана.
Плохо дело. Очень плохо. Юнец был быстр, и силен как бык. Топор порхал в его руках будто невесомая игрушка, но удары падали словно кузнечный молот. Федор сам был не просто боец натасканный для строя. Немало он провел поединков, но такого как этот молодой муслим не встречал. Смерть плясала перед Федором. Гафур выбивал из него силы своими ударами. Каждый прием на щит сотрясал Федора, будто в него попадал снаряд из катапульты. Удары же Федора приходились либо в пустоту, либо Гафур их встречал так жестко, будто Федор лупил не в щит, а по крепостной стене. Пару раз муслим не зацепил его лишь чудом, — не иначе молитвами двух побелевших святых отцов, — Федор слышал свист секиры, которая едва не раскроила ему голову. Он уже не различал ни воинов вокруг, ни святых отцов, — вокруг него везде был только Гафур сын Джафара. Он даже уже не успевал следить, куда ступает, и едва не поскользнулся на полу заплывшем в земле камне. Федор почувствовал, что он устает. Но куда хуже — он почувствовал, что проигрывает. Неизбежно проигрывает. Видимо это отразилось на его лице, потому что Гафур, снова оскалил зубы.
— Неплохо для кафира, но... — Гафур отрицательно качнул головой.
И Гафур сказал этим все. Оба знали — о чем.
Все же — раньше смерти не хорони. Федор не собирался сдаваться. Отмахиваясь от наседавшего Гафура, сопя как усталый медведь, он делал для воина главное — думал. Гафур был сильнее, быстрее. Единственный шанс сделать его — это перехитрить. Только вот — как? Муслима нельзя было заставить открыться серией ударов. Он блокировал все наработанные Федором хитрые приемы. Гафура нельзя было купить дешевой ценой. Значит, надо было попробовать купить дорогой. Федор устал. Но он сделал вид, будто устал еще больше. Бил он теперь редко и экономно. Чуть отвешивал вниз щит, будто руке уже было трудно его держать. И приоткрывался, ожидая, что Гафур не устоит ударить в брешь в защите противника.
И Гафур ударил. Кто кого обманул?.. Вот Гафур стоял, — а вот он прянул в низкую стойку — поистине гепард! Удар Гафура прошел под щитом Федора, смахнул в сторону кольчужный привес, и секира со страшной силой вошла ему в левую голень. Боль расцвела огненным цветком.
"Отрубил мне ногу", — с отстраненным ужасом успел подумать Федор. Но пока боль еще не взяла его, он успел сделать что задумал. С левой руки сунул прямой удар — кромкой щита — Гафуру в лицо. Тот со своего низкого выпада уклонится не мог, секиру он еще не выпростал, потому отбил удар и закрыл голову подняв свой щит — и тем открыл свой левый бок. Вот туда, под щит, Федор с размаха и влепил жало своего клевца. Раздался стон лопнувших кольчужных колец. Воины вокруг взвыли.
Гафур охнул. Отвалился от Федора. Муслима перекосило на левый бок. Он пытался поднять щит, но тот все время спадал вниз. Лицо у Гафура было... Федор видел такой взгляд у воинов, осоловелый, — будто их ошеломили, даже если удар не пришелся по голове. Такой взгляд бывал у тех, чье тело схлопотало такие повреждения, что глушат боль, и человек даже сперва не понимает, насколько серьезно ранен, только удивляется непривычному онемению. Дыхание у Гафура шло судорожными болезненными рывками, кажется удар снес ему несколько ребер, возможно клюв подобрался и к легким. Необычайным услилием мужественности, муслим смог поднять руку со щитом, но только для того, чтобы этой согнутой в локте рукой, подпереть свой смятый бок. Защиты у муслима больше не было.
