Чародейская Академия-4

Помыкавшись немного, пристроилась в богатый дом няней — но не для детей, однако. У вдовы Муштрейх таковых отродясь не было, зато имелись целых три болонки. Старуха их обожала больше всего на свете, буквально пылинки с них сдувала, если какая из шавок чихнёт вдруг — всё, трагедия жизни. Мне в обязанности вменялось кормить их, купать, развлекать играми и прогулками по парку, расчёсывать и завязывать бантики. Избалованные твари постоянно капризничали, грызли вещи и, пользуясь вседозволенностью, гадили где попало. Так и чесались руки взять какую-нибудь из них за хвост, да об стенку приложить хорошенько. Не без труда, но удерживалась, понимая, что последует за этим — либо старуха в ярости засадит меня в тюрьму, либо депортируют на родину, а возвращаться домой как-то совсем не хотелось. Однажды нервы всё же не выдержали — когда одно из несносных созданий зажевало моё новое платье, купленное после полугода жесточайшей экономии. Я отшлёпала её хорошенько, и в результате лишилась месячного жалования.

Вскоре после того ушла от псинолюбивой работодательницы, откликнувшись на объявление о наборе девушек на работу в телефонную компанию. Читал, наверное, как осуществлялась телефония на заре её существования? Да, да, при активном участии барышень-операторов. Звонит клиент на станцию, отвечаешь ему, он просит — соедините меня с таким-то нумером! — или вообще фамилию называет, благо абонентов было не очень много. Вставляешь штырь с проводом куда надо, а по окончании разговора разъединяешь. По-твоему примитивно? Но для людей того времени иметь собственный номер — почти то же самое, как сейчас похвалиться наличием киборга-дворецкого. Вот, кстати, и фотка здания, где я дарила людям счастье общения между собой на расстоянии. А это снимок, вырезанный из газеты — про работу нашей дружной бригады операторов. Самой публикации, увы, не сохранилось.

Да и изображение выглядит не лучшим образом — даже не из-за качества, а как будто кусок бумаги, на котором оно было напечатано, кто-то долго и упорно мял, а потом старательно расправил и разгладил.

-Ему пришлось побывать в переделке, — нехотя подтвердила Лайта невысказанные сомнения Эрика. — Одно время была у меня мысль привести содержимое альбома в гламурный вид и даже раскрасить чёрно-белые снимки, но потом отказалась от затеи. Пошловато выглядеть будет, а так — словно живые слепки истории.

Таких "осколков былого" здесь присутствовали сотни, хотя, как призналась рассказчица, ещё большее их количество пропало бесследно или было уничтожено.

-Дружила когда-то с одним типом, внешне обаятельным, а на деле жутко ревнивым. Однажды, разозлившись, что якобы строю глазки случайному знакомому, взял да изорвал целую кучу моих бумаг. На мелкие клочки, склеить оказалось невозможно. На том наши отношения и закончились. Но давай не буду больше вспоминать этот не самый приятный эпизод из жизни, вернусь лучше к месту, на котором остановилась.

Там же, на телефонии, познакомилась с Роже, работавшим мастером-наладчиком связи. Полная противоположность разгильдяю Анри — собранный, целеустремлённый, пожалуй, даже слишком серьёзный для своих двадцати. Звёзд с неба не хватал, но искренне верил — упорством и трудолюбием всего достичь можно. Не сказать, будто влюбилась без памяти, но его общество было приятно. А он уже строил грандиозные планы будущей счастливой семейной жизни. Может, всё у нас и получилось бы, да заронил ему кто-то в голову идею — поезжай-ка, братец, в Америку, там любой чистильщик обуви миллионером стать может, если очень постарается. Ты вначале хоть один конкретный пример приведи, увещевала я его — вон этих чистильщиков сколько, будка на каждом углу, хоть один из них на собственном фаэтоне раскатывает? Но переубедить не удалось, Роже так и уехал, клятвенно заверяя — чуть обустроюсь, мол, на новом месте, сразу заберу к себе. Увы, судьба распорядилась иначе — "Куин Элизабет", на которой уплыл, попала в шторм и затонула, так и не добравшись до побережья Соединённых Штатов.

Услышав о том, целую неделю сама не своя ходила, да и после долго в печали пребывала — казалось, именно я виновата в его гибели. И потому как отговорить не смогла, и что ради меня помчался за большими деньгами. Жизнь, однако, постепенно взяла своё, научилась вновь воспринимать её краски и радоваться незатейливым подаркам, подкидываемым судьбой время от времени. Особенно когда повстречала Жана, конструктора-разработчика новых образцов стрелкового оружия. Военная отрасль процветала — в преддверии грядущего передела мира техники и обмундирования требовалось всё больше. Если помнишь историю — к началу двадцатого века практически не осталось неоткрытых земель, Азию и Африку поделили между собой ведущие колониальные державы. Молодых хищников Германию и Японию сложившееся status quo не устраивало, оттого и шла лихорадочная гонка вооружений. Уже тогда многие предрекали скорое начало грандиозной бойни, которая охватит весь Старый Свет. Находились и пацифисты, вовсю призывавшие остановить безумие грядущей бури, цитируя знаменитое выражение Нобеля — в нынешнее время две армии, сойдясь и осознав, что могут во мгновение ока уничтожить друг друга, повернут штыки в землю. Динамитный король, увы, оказался плохим провидцем — лишь полстолетия спустя изобретение атомной бомбы сделало глобальный конфликт убийственным для всех его участников.

Однако что-то увлеклась я чтением лекции по мировой истории. Абстрактная неизбежность войны где-то там в будущем отнюдь не мешала простым людям жить сегодняшним днём. Через год после знакомства мы обвенчались и поселились на рю Дишини, арендовав там симпатичный домик. Жан неплохо разбирался в технике, разработал проект скорострельной винтовки и внёс с десяток усовершенствований в уже существовавшие модели. У начальства поэтому был на хорошем счету, и его жалования вполне хватало на относительно безбедное существование. Вскоре после свадьбы я уволилась с работы и заделалась примерной домохозяйкой.

Тихо-мирно прожили до начала Первой Мировой. Жан, который запросто мог остаться в тылу и продолжать спокойно трудиться на благо отчизны, в порыве патриотических чувств записался в добровольцы и ушёл на фронт. И вновь горько раскаялась, что отпустила — и месяца не прошло, как погиб в битве на Марне. Эх, была бы тогда Мастером Духа, всё сложилось бы по-другому...

Замолчав, Лайта уставилась куда-то вдаль, и глаза её подёрнулись влажной дымкой. Эрик сидел, не шелохнувшись, боясь неосторожным словом задеть за живое.

-Так в одночасье рухнул мир, ставший привычным, — погрустневшим голосом продолжала Великий Мастер. — От домика на рю Дишини пришлось отказаться, на оставшееся после похорон и поминок сняла небольшую каморку на окраине и устроилась работать санитаркой в госпиталь. Среди моих коллег больше половины носили чёрные платки вдов; сообща переживать горечь утраты оказалось значительно легче. К тому же согревала душу мысль — пусть те, кого удастся спасти и выходить, отомстят за наших мужей. Раненых становилось всё больше, мы буквально изматывались, вкалывая от зари до зари, а заодно проклиная как саму войну, так и её зачинщиков. Кое-кто из выздоравливающих оказывал мне знаки внимания, но принимать их казалось кощунственным по отношению к памяти погибшего супруга. Да и, честно говоря, попросту не было сил! Я даже склонялась к тому, чтобы по окончании безумной мясорубки уйти в монастырь и отречься от всего мирского. К счастью, так и не реализовала своё намерение — наверное, слишком любила жизнь, не решилась окончить её в постах и молитвах.

Глава 22

Вроде и заполночь уже, а сон как рукой сняло. Скорей всего, кроме Умиротворения, Лайта "вколола" заодно и Бодрость Духа. Или перипетии её жизненного пути и впрямь настолько захватывающие, что никакая усталость не берёт?

Заметив ёрзанье Эрика, рассказчица предложила сделать небольшой перерыв, после которого вернулись к альбому.

-Ещё не разочаровался? Ударилась, мол, в воспоминания

дел сердечных столетней давности, а где ж тут магия? Погоди немного, всему своё время. Именно в том госпитале мне суждено было сделать первый шаг ей навстречу. В восемнадцатом, незадолго до Версаля, появился в нашем отделении доктор Людовик де Пиньо, считавшийся непревзойдённым хирургом — больные чуть не потасовки между собой устраивали за право оперироваться именно у него. Ведь если имелся хоть малейший шанс на благополучный исход, обязательно ставил на ноги. И при том никаких скидок на лица не дала: неважно, кто очередной пациент — потомственный аристократ или рабочий со свинофермы. Что поделаешь, человек не от мира сего. Можешь убедиться сам — вот коллективная фотография персонала нашего госпиталя. Найдёшь меня? Если нет, подскажу — в третьем ряду, четвёртая слева. А среди сидящих на стульях, почти посередине — доктор Людовик.

Действительно, чем-то напоминает Айболита. Такие сейчас, наверное, только в сказках и остались.

-Мсье де Пиньо поначалу не выделял меня среди остальных. Ну разве что похвалит за усердие — но точно так же и любого другого на моём месте, кто добросовестно относится к своей работе. Как-то я набралась смелости и спросила — в чём секрет его необычайного мастерства? Но доктор Людовик лишь загадочно улыбнулся и отшутился — нужно, мол, лишь чуточку старательности и упорства. Остальное приложится само собой.

А через пару месяцев после того поступил к нам пациент с очень странным заболеванием. Ковырялся в старинном индейском артефакте, полстолетия назад привезённом дедом из Америки, и внезапно почувствовал лёгкий укол, как от осторожного прикосновения к острию иглы. Вначале не обратил внимания, но вскоре поражённая кисть приобрела синеватый оттенок, онемела и стала холодной на ощупь. Убедившись, что само собой оно не проходит, скорее наоборот, запаниковал и кинулся в ближайшую клинику, которой как раз и оказался наш госпиталь. Чтобы не заразил других неизвестно чем, поместили его в отдельную палату. Дело осложнялось вечером воскресенья, из врачей — только дежурный, сделавший инъекцию сыворотки и прописавший кучу таблеток и микстур — авось поможет. С доктором Людовиком связаться не удалось — мобильников, сам понимаешь, тогда не существовало, а домашний телефон не отвечал. Поскольку из персонала вообще мало кто присутствовал, полное обслуживание больного пришлось взять на себя.

Несмотря на самые современные для того времени препараты, состояние его лишь ухудшалось: вся рука до плеча приобрела синюшный оттенок, а на ощупь — совсем ледяная, как у трупа. Неужели быстротекущая гангрена, вначале думала я, но симптомы очень уж необычные, да и раны никакой не находила, сколько ни осматривала место предполагаемого укола. Пациент, видя, что все усилия даром, впал в депрессию и даже начал писать завещание, неумело карябая левой рукой каракули на бумаге.

Отчаявшись успокаивать и обнадёживать, решила встряхнуть размазню — не стоит делать этого! Воспрянь душой! Всё будет хорошо, поправишься обязательно!

Всплеск эмоций достиг цели: отложив в сторону перо и бумагу, страдалец решил перекусить наспех прихваченной из дома едой, а затем прилёг отдохнуть. Я тихонечко удалилась в комнату медперсонала, попросив, если что, немедленно дёргать верёвочку вызова.

Усталость тяжёлого рабочего дня быстро дала о себе знать — едва присела на кушетку, тут же вырубилась. Разбуженная лучами утреннего Солнца, подскочила в ужасе — неужели проспала, и пациент умер?

И лишь влетевши в его палату, смогла перевести дух — тот, вопреки опасениям, чувствовал себя намного лучше, чем накануне. Синева хоть и не исчезла совсем, но значительно уменьшилась, и рука вновь источала теплоту жизни. А вскоре появился и доктор Людовик. Выслушав внимательно историю произошедшего, он отпустил меня домой отдыхать, поблагодарив за сделанное для пациента и успокоив — больше бояться нечего, теперь с ним всё будет в полном порядке.

И вправду, когда прибыла на ночную смену, палата, в которой он находился, уже пустовала. А ещё через день ко мне домой прибыл посыльный. Вскрыв доставленный им конверт, оторопела — тот был набит ассигнациями, на общую сумму десять тысяч франков. Громадные по тем временам деньги.

Чуть оправившись от изумления, я отправилась к доктору Людовику, прося подсказать адрес, чтобы вернуть их — принять такой щедрый дар за услугу, которая по сути входила в мои служебные обязанности, душа никак не позволяла. Однако мсье де Пиньо уговорил оставить банкноты себе, заверив — господин тот достаточно богат, подобные траты его вовсе не разорят. А поскольку совершенно справедливо почитает именно меня своей спасительницей, то и решил отблагодарить соответственно.

Но что такого особенного сделала, продолжала недоумевать. И тогда доктор Людовик попросил максимально выразительно прочесть вслух фразу, выглядевшую совершеннейшей абракадаброй. Успев уже привыкнуть к изрядной доли эксцентричности в поступках и высказываниях доктора, я, не выказав удивления, произнесла её. И едва лишь прозвучало последнее слово, как глухо звякнул морской колокол, стоявший на шкафу среди прочих безделушек, закинутых туда за ненадобностью.

Мсье де Пиньо просиял.

-Теперь все сомнения позади! — заговорил он с торопливой восторженностью. — У вас есть Дар! И вы обязательно должны научиться им пользоваться! Люди несведущие называют его колдовством, для нас же он столь естественен, как дыхание или сердцебиение!

Я лишь горько усмехнулась в ответ. Пусть сейчас не те времена, когда колдунов и ведьм сжигали на кострах, но стоит ли на полном серьёзе рассуждать о магии в эпоху торжества стали и электричества? И тогда доктор, не поднимаясь с кресла, зажёг лампу под потолком и, приоткрыв дверцы медицинского шкафа в противоположном углу кабинета, прямо по воздуху перенёс из него на свой стол пузырёк йодной настойки.

Глядела буквально вытаращив глаза — одно дело увидеть такое на арене цирка, где подобные трюки отрепетированы заранее, и совсем другое — когда их демонстрируют у тебя под носом и без подготовки. Ведь не мог же доктор знать заранее о моём визите? А если случайно прочитал мысли — разве это не доказательство существования волшебников?

Как оказалось, загадочный недуг того пациента не смогли бы излечить никакие средства официальной медицины, ибо не хворь то была, а злое колдовство. Артефакт, с которым он решил познакомиться поближе, на самом деле являлся проклятой вещью, превращающей человека в Замороженного Зомби. Счастье ещё, проклятие со временем ослабело, иначе он и до госпиталя доехать не успел бы. Вспышкой психоэнергии мне удалось нейтрализовать разрушающее действие тёмной магии, оставалось лишь довести процесс выздоровления до конца. А потому, заключил доктор Людовик, если есть желание развить талант чародейства, то он готов немедленно написать рекомендательное письмо своему доброму приятелю и коллеге доктору Джу Хэ, большому знатоку китайской народной медицины, популярной у тогдашней аристократической верхушки Парижа.

Дала согласие, почти не колеблясь — не век же санитаркой вкалывать, впитывая в себя чужие страдания, пока душа не очерствеет к ним совсем. Джу Хэ, прочитав письмо, огорчённо поцокал языком — поздновато, мол, начинать учиться, придётся очень-очень стараться, иначе ничего путного не выйдет. Но после заверений в приложении всех мыслимых и немыслимых усилий в постижении тайн чародейства добро всё же дал.