Дейтрос-1. Не бойся, девочка!

Им врали? Да нет. Цифры Керша — не секрет, приблизительно они всем и так известны.

"Моя планета так мала, — вспомнила Ивик своё детское стихотворение, — так страшны Космоса глаза..."

— Вопросы есть? — спросил Керш.

— Дейтрос... он такой маленький, — вырвалось у Ивик.

— Да, именно так. Он маленький. Он не богат. У нас с недавнего времени очень много территории, но очень мало людей, сил, ресурсов.

— А почему нам раньше не говорили этого? — спросила Ивик.

— Эти цифры общедоступны, Ивенна. Я не выдал тебе никаких засекреченных сведений. Но я понимаю, о чём ты. Видишь ли, чудо совершится, только если верить в то, что оно возможно. То, что Дейтрос вообще выжил и существует до сих пор, — это чудо. Наша официальная пропаганда... слегка помогает ему. Внушает людям, что мы сильны, что мы всё сможем, сумеем, преодолеем. Ты сама должна знать, что если нет веры в свои силы, у тебя ничего не получится. Никто ведь никому не лжёт. Все знают истинное положение вещей. Просто мы на него обычно — обычно смотрим под другим углом. Но я хочу, чтобы ты посмотрела вот так.

На занятиях по тактике квиссанов усадили за терминалы компьютеров. Началась игра. На экране возникали человечки условно-дарайского вида (белые парадные плащи, белёсые и жёлтые волосы). Против них следовало применять разные виды виртуального оружия — как в Медиане. Только в игре оружие брали с панели готовым или же конструировали из предложенных элементов. "Дарайцы" оборонялись, задействуя разного рода средства защиты, и очень редко удавалось скомбинировать оружие так, чтобы пробить их оборону. К тому же противник обучался, второй раз использовать одно и то же, неизменённое оружие не получалось. А "дарайцы" тоже атаковали, и чтобы защитить своё войско на экране, надо было в бешеном темпе собирать и ставить щиты. Игра довольно скоро после начала приходила к патовой ситуации. Ни одна сторона не могла скомпоновать оружие, против которого не было бы соответствующего щита. Удачные находки были редки. Типовая защита от рассеянного излучения, от направленного излучения, от термического поражающего действия, от механического... Варьировать средства нападения и защиты было нетрудно, но быстро надоедало. На киноэкране битвы в Медиане выглядели совсем иначе.

— Да что же это такое! — как-то не выдержала Скеро. — Не могу ничего пробить уже десять минут! Это что — нормально?

Ивик вздохнула, у неё уже полчаса ничего не получалось, правда, и её ни разу не убили. А приятно сознавать, что и у Скеро те же проблемы.

— Нормально, — сказал иль Аскин, преподаватель тактики, — это упражнение.

— Что, и в бою будет так? — спросил Верт как бы в пространство, но Аскин и на это ответил:

— Нет. В Медиане всё иначе. То, что вы делаете сейчас, — это лишь один из аспектов работы в Медиане. По распространённому представлению, гэйны отличаются от дарайцев способностью создавать небывалые и непредсказуемые виды оружия. Так вот, это представление ошибочно. Человеческая фантазия небесконечна. Кроме того, и у дарайцев есть фантазия, и не силой воображения гэйны их превосходят. Всё, что вы можете придумать, — за сотни лет когда-либо, кем-либо уже придумано. Всё повторяется. И от всего вашего творчества у дарайцев уже есть защита. Смысл импровизации — в индивидуальной окраске создаваемого образа, вот она действительно уникальна. Ты понимаешь, Верт?

— Не очень, — признался мальчик.

— Вы должны быть яркими личностями. Творцами, созидателями. Вы производите оружие силами собственной души. Чем больше у души творческой мощи и свободы, тем эффективнее ваше оружие. Дарайцы делают ставку на массовость, на штамповку одних и тех же, когда-то индивидуальных, образцов — у них и нет альтернативы. Мы ставим на максимальную эффективность. Сейчас объясню. Двое разных бойцов могут создать внешне одинаковую огненную плеть. Но информационные пакеты, вложенные в неё, будет разными. Личная энергия, внутренняя мощь, творческий заряд. Плеть одного будет способна на лету сшибать реактивные ракеты и попутно обезвредить ядерную боеголовку. Плеть другого не сможет даже убить человека. Ещё вопросы есть? Марро?

— Разрешите? — Марро встал. — Почему мы не проводим в Медиане учебные бои? Я думал, мы будем... мы ведь уже всё умеем...

— Вопрос понятен, — кивнул иль Аскин. — Действительно, учебные бои между квиссанами запрещены. Единственное практическое упражнение — это оборона против оружия, созданного преподавателем. Это объясняется тем, что вы не должны учиться создавать несмертельные виды оружия. Вы не должны играть в Медиане, пока вы не умеете убивать. Этот барьер — научиться убивать — особенно труден для работающего в Медиане. Из огнестрельного оружия убить легче, даже ножом ударить намного проще, чем виртуальным объектом. Когда вы столкнётесь с дарайцами, от вас сразу потребуется убивать. Если вы продолжите по инерции играть, бить не в полную силу — а это неизбежно, если ввести учебные бои, — такая ошибка будет равнозначна самоубийству. Я ответил на ваш вопрос? Ну а теперь продолжайте работать.

Керш не агитировал. Не давил. Просто рассказывал.

Говорил о богатой, прекрасной, разумно устроенной Дарайе. Он бывал там несколько раз. Бывали его знакомые.

— Они всегда исходят из соображений целесообразности. Они не жестоки, понимаешь? Они не воплощение иррационального зла. Они практичны, во всём заботятся о собственной выгоде. Например, мешает им посёлок килнийцев или целая цивилизация Лей-Вэй? Тогда принимается решение сжечь этот посёлок или уничтожить цивилизацию. А если не мешает — они будут с килнийцами торговать. Разумно.

Люди в Дарайе не равны. С определённой позиции это тоже практично. Есть очень значительная часть неработающих людей, примерно треть населения, их содержит государство. Они сыты, одеты, живут в хороших квартирах, куда лучше и просторнее, чем любые дейтрийские. Считается, что они не способны работать, что они глупее, хуже остальных. И правда, со временем эти люди всё больше опускаются — пьют, употребляют наркотики, целыми днями сидят у телевизора, безобразничают на улицах. Им нет смысла воровать или убивать, но и вообще никакого смысла в их жизни нет. Иногда они производят на свет детей, обычно это вангалы — таким способом безработные женщины получают прибавку к своему содержанию, им делают искусственное оплодотворение, и они растят будущего воина. Так живёт треть населения Дарайи.

А те, кто работает, причём в какой угодно области, на любой должности, — благоденствуют и процветают. Правда, их всегда мучает страх оказаться в числе безработных. Уровень жизни работающих несравненно выше: у каждого есть просторный дом, несколько автомобилей, иногда свой самолёт или яхта. Дарайцы работают примерно до шестидесяти лет. Потом их увольняют, и начинает действовать социальная страховка. У тех, кто всю жизнь работал, она большая, её хватает до естественного конца жизни. А у безработных страховка всего на несколько лет. Когда она заканчивается, жить человеку становится не на что, он идёт в дом смерти и подвергается эвтаназии.

Нет, чтобы дети содержали родителей — у них такого никогда не бывает. Вообще эвтаназия — дело совершенно добровольное, и на неё всегда вызываются сами.

Да, неизлечимых больных тоже убивают. Тоже неизменно по их просьбе.

Если ребёнок рождается умственно неполноценным или больным, родители имеют право его эвтаназировать. Кстати, у них бывает, что ребёнок считается ненужным, тогда его опять-таки убивают, обычно ещё до рождения. Это называется у них аборт.

А в целом все дарайцы живут в роскоши. У них много еды, одежды, развлечений. Курорты. Каждый, кто работает, может накопить деньги и удовлетворить любое своё желание. Люди вежливые и приветливые, улыбаются друг другу. Детей в школах не наказывают. Вообще никак, даже в дискамеру не запирают. Бить детей запрещено даже в семьях.

И чистая правда то, что у них нет тюрем. Совсем. И смертной казни нет. И наказаний для преступников. Преступников или, например, носителей запрещённых идей в Дарайе направляют в атрайды — центры психологической реабилитации. И там лечат и перевоспитывают всеми возможными методами. До тех пор, пока пациент атрайда не станет полноценным членом дарайского общества. Методы включают воздействие сильными нейролептиками, гипноз, полную перестройку личности.

Христианство? У них оно раньше было. Но потеряло авторитет и постепенно исчезло. На самом деле оно не само сошло на нет, конечно, так не бывает. С какого-то момента любая проповедь о Христе стала считаться признаком дейтрийской агрессии. А раньше наши миссионеры там открыто действовали. Вообще же в Дарайе сотни разных религиозных сект и течений, многие во что-нибудь верят.

После занятия Керш всегда предлагал Ивик задавать вопросы, если вопросы у неё есть.

— Скажите, — как-то решилась она, — вы же видели... "Письмо незнакомому брату". Это правда — что гэйн этот, автор, к ним ушёл?

— Не знаю именно про него. Возможно, это и ложь. Но вообще такое бывает. Ничего невероятного. Некоторые дейтрины переходят на сторону противника. Ну, человеку не нашей касты там светит только государственное иждивение, но живут-то тамошние иждивенцы намного лучше нашего. Они получат больше удобств, возможностей, чем здесь. А вот для гэйна там всегда находится работа. Производить маки, индивидуальные образцы оружия, которые их солдаты станут копировать.

— Но... этими маками потом убивают наших же?

— Именно. Но некоторых перебежчиков это не останавливает. А пленные... — Керш помолчал... — иногда просто не выдерживают пыток. Или боятся казни... и соглашаются на предательство.

— Хессин, вы говорили, что в Дарайе же нет смертной казни.

— Конечно, нет. Только высылка на остров гнусков. Знаешь, как гнуски убивают?

Ивик передёрнуло.

— И пытки у них тоже запрещены. Это называется лечебными мероприятиями.

Керш помедлил.

— Понимаешь, Ивенна... когда перед тобой стоит выбор — операция без наркоза на нервных узлах... или благополучная, очень сытая, счастливая и долгая жизнь... Понимаешь?

Ивик молчала.

— Но многие, как известно, выбрали смерть. Почему-то. Среди дейтринов мало предателей, Ивенна. Есть, бывают. Но их мало.

Ивик сидела, слушая размеренный, лекторский голос начальника школы. Ощущая его тепло, касание крепкой и твёрдой руки. Не держала зла на этого человека. Даже более того, понемногу начинала проникаться благодарностью. С ней до сих пор никто не говорил как со взрослой, почти равной, только по чину ниже. И в то же время — лично и только с ней одной. Как с человеком.

И надо признать, до сих пор никто не проявлял к ней столько внимания. Хотя ни о чём личном хессин её не спрашивал. Читал лекции, а сверх того ничего.

И всё равно Ивик не могла забыть... того случая. "Надо стараться прощать зло, которое вам причинили", — так говорил священник. Когда Ивик начинала вспоминать — обида жгла до слёз. Она по-прежнему не понимала: как так, живые люди — с живым человеком... И за что? Что уж такого преступного и непоправимого она натворила? Почему именно она? Ведь в квенсене телесных наказаний не применяют в принципе, считается, что квиссаны — взрослые люди.

Нет, понять и принять не получалось никак. Ею по-прежнему владело ощущение полной отчуждённости от мира, в котором такое допустимо.

А вот простить? Это можно. Это даже легко — слушая ровный голос Керша ("Так вот, Ивенна..."), она не в состоянии была на него сердиться.

Занятия продлились до Рождества. Потом Ивик уехала домой на каникулы.

Ей с трудом удалось отбрыкаться от навязчивых предложений мамы "потереть спинку". Ивик покрепче задвинула щеколду в ванной и долго, с удовольствием мылась. Спину всё ещё пощипывало от горячей воды, но это ничего. В квенсене только душ, и то по большей части холодный.

И надеть нормальное платье — платье! тёмно-красное! с длинными рукавами! — было невыразимо приятно.

На Смену Года пришли бабушка с дедушкой, папина сестра тётя Стай с тремя двоюродными братцами Ивик и трёхмесячной двоюродной сестрой. Их потом уложат на ночь в гостиной на полу, на матрацах. А пока гостиная вся сияла от золотой и серебряной мишуры, развешанной ещё к Рождеству, свет самодельных свечей отражался в бокалах и вазах. И еды на столе было столько, что скатерти не видно. Салаты, мясные шарики, колбаски, сырные слоёнки, яблоки, запечённые в тесте. Папа разливал вино, Ивик тоже налили бокал. Вино оказалось сладким и лёгким, Ивик сразу выпила его, как газировку, с удивлением вспомнив, что в прошлом году вино казалось ей мерзким и она лишь из принципа его допила понемногу. Поставив пустой бокал, Ивик поймала на себе изучающий мамин взгляд.

— Ты хоть закуси, — мама протянула ей слоёнку.

Ричи с мальчишками тёти Стай бесились в спальне — отсюда было слышно.

— Ивик, на-ка, возьми! — вдруг окликнул её папа. Подал ей клори.

— Ивик у нас гэйна, — с гордостью сказал он, — а гэйны все талантливые. Давай, Ивик, сыграй что-нибудь!

Ивик взглянула на отца. Ей показалось, что она впервые его видит. Смешные залысины на лбу, длинный нос с бородавкой, очки. Какой он, в сущности, милый и хороший человек!

Но все затихли и смотрели на свою гэйну. Ивик смутилась, опустила голову. Привычно тронула струны. Что спеть-то? Бой на синей реке... Любовь моя, пока мы вдвоём... Нет, всё это не подходит. Ивик перебирала в памяти разные песни — вроде так много их, а что выбрать? Вдруг ей в голову пришла старая песенка.

Как-то в пути, темнотою измучен,

Песенке, песенке был я научен,

Песенке в несколько строк,

Чтоб напевать по пришествии тени,

В ветре хотений, в тумане сомнений

Падая с ног:

"Кто не умрёт, тот в Тебе не родится,

Зёрнам бояться ли тьмы,

В меленке чёрной

Мелются, мелются бедные зёрна,

Мелется, мелется Божья пшеница,

Мелемся мы"...*

[*Алан Кристиан.]

Песня понравилась. Но петь ещё, слава Богу, не просили. Взрослые разговаривали о чём-то своём, Ивик убрала клори. Мама придвинулась к ней.

— Ты чего, мам?

Мама была какая-то непривычно тихая. Другая. Хотя за эти дни она уже успела пару раз выступить в своём любимом стиле и по-прежнему порывалась опекать дочь.

— Доченька, ты так изменилась.

— Ну... я расту, наверное.

— Но у Ани было не так. Совсем не так. Когда она училась в академии, она очень скучала по дому. Приезжала, и мы с ней обнимались... Она была такая домашняя. Уже потом, когда вышла замуж, повзрослела. А ты... тебе ещё только тринадцать. Ну четырнадцать исполняется. Что там делают с вами в этом квенсене? Ивик... скажи честно — вы уже участвовали в боях?

— Нет. Честно, нет.

"Но ведь будем скоро", подумала Ивик.

Стали бить часы. Все подняли бокалы, встречая Смену Года. Ивик снова, как в детстве, ощутила бесконечное удивление. Вот сейчас, в этот миг ей волшебным, непостижимым образом становится четырнадцать. И Дане, Ашен, Чену, Марро, Скеро — им всем теперь четырнадцать. А Ричи семь. Только малышки Шины на руках тёти Стай это пока не касается, до трёх лет ведь считают только месяцы. Все дейтрины становятся в один миг старше на год. Как это может быть, Ивик никогда не понимала. Впрочем, и сам момент Смены Года — вот был один год, и раз — уже другой — тоже всегда её очаровывал. В этом есть какая-то тайна! Ивик быстро выпила свой бокал.