Зеленая кровь

Мертвяк хмыкнул из-под маски.

— Когда никто не знает, никто и не бесится, — сказал он насмешливо. — Это все самовнушение, блажь. Молодому человеку хочется, чтобы на него обратили внимание, а еще, вероятно, неплохо было бы сорвать на ком-нибудь злобу. Я же сам сказал, что могу быть вполне подходящим объектом — можно даже вызвать инквизиторов и посмотреть, как меня убьют. Некоторым это доставляет удовольствие...

— Неправда! — закричал хмурый парень, сжав кулаки. — Это такие, как ты, наслаждаются чужими смертями! Это из-за вас даже дети в петлю лезут или на иглу садятся! Ты же ничего, кроме злобы, не чувствуешь, стервятник, только вид делаешь! Думаешь, никто не понимает?! Ты же просто труп, только делаешь вид, что живой! Что, рад валить с больной головы на здоровую?!

Мертвяк уселся поудобнее, закинув ногу на ногу.

— Юноша, — сказал он поучительно, — хоть мне и стыдно за вас, но я могу понять. У вас в семье несчастье, у вас нервы не в порядке... Я только хотел бы попросить вас по возможности избежать глупых выходок — передачу смотрят тысячи людей...

Оператор снова показал лица зрителей в студии. На парня смотрели осуждающе.

— Давайте обойдемся без скандалов! — сказала женщина, похожая лицом на воспитательницу. — Нехорошо кричать на кого бы то ни было. Злость никого не украшает.

— Господа, — сказал ведущий, вытирая лоб, лоснящийся от пота, — мне хотелось бы немного отвлечь вас от дискуссии. Встретимся после рекламной паузы.

Изображение на экране сразу стало ярче, заиграла громкая музыка. Веселый, загорелый юноша, показывая ослепительные зубы, обнимал красотку в бикини. Оба пили из пестрых жестяных баночек. Голос за кадром вещал: "Пиво "Солнечный день" — заряд бодрости и веселья!"...

Тео отвернулся. Гарик сидел на диване, косясь на экран, громко и тяжело дышал. Поймав взгляд Тео, щенок смутился и отвернулся.

— Как думаешь, — спросил Тео, потрепав его по щеке, — этот тип — действительно мертвяк, или это все — гадкий спектакль, а?

— Ах, да я же не понимаю, — Гарик нервно зевнул. — Мне же не пахнет из телевизора, нет. Но это нехорошо. Правда, ведь это нехорошо?

— Нехорошо, нехорошо. Ложись спать.

Гарик снова зевнул.

— Я что-то передумал спать, — сказал он и улегся Тео на колени.

Тем временем зубные щетки закончили танцевать вокруг тюбика с пастой, а дородная дама договорила восторженный монолог о непревзойденной чистоте, организуемой неким ультрасовременным пылесосом. На экране вновь возник ведущий "Диалога с незнакомцем". Он истекал потом; Тео едва ли не кожей почувствовал, как в студии душно.

— Мы снова в эфире, — ведущий старался говорить весело и бодро, но ему приходилось слишком часто сглатывать. — Итак, у нас в гостях профессор Улаф, автор книги "Современная семейная психология", и доктор Хорт, который уже десять лет занимается проблемами танатологии. Предлагаю вам выслушать мнение специалистов — возможно, они помогут разрешить наш спор.

Камера переехала с маски, закрывающей лицо мертвяка, на столик, за которым сидели ученые. Профессор Улаф своим добрым и чуточку слащавым лицом напоминал Дедушку Хлебушка из старой детской сказки, доктор Хорт был собран, жесток и сух. Они оба поклонились зрителям.

— Я не общался с альтернативно мертвыми как исследователь, — сказал Улаф. — За психологической помощью они не обращаются, а других способов изучения мне не представилось. Зато я довольно часто встречался с членами семей тех, кто стал альтернативно мертвым, и могу сделать довольно определенные выводы. В разных семьях картина довольно-таки сходная: жизнь с танатоидом выглядит достаточно благополучно, со стороны семья кажется просто безупречной — до тех пор, пока влияние не достигнет некоей критической массы. В один прекрасный момент благополучие рушится сразу по всем направлениям; дети, выросшие в обществе танатоида, редко альтернативно умирают, чаще это случается со взрослыми членами семьи. Дети обычно кончают с собой разными способами или уходят в криминал. По последним данным шестьдесят семь процентов убийц — дети, воспитанные танатоидами...

— Простите, профессор, я слышал, что корреляция — это еще не твердое подтверждение факта, — заметил мертвяк. — Или исследование включало и другие факторы?

— Вы — очень интересный субъект, — сказал Улаф. — Вы подтверждаете многие мои гипотезы. К сожалению, я не ручаюсь, что выдержу долгое общение с вами — сердце пошаливает. Если бы не это, я попросил бы вас уделить мне несколько часов. Это продвинуло бы науку вперед...

— В общем, вы — противник мертвяков? — спросил ведущий. Пот сползал с его лица уже не каплями, а струйками, волосы прилипли ко лбу.

— Я стараюсь быть объективным, — сказал Улаф. — Иногда, общаясь с подростками, предпринявшими неудачную попытку суицида, я думаю, что меры, принимаемые нашим обществом, еще недостаточно решительны...

— То есть, вы считаете, что я заслуживаю смерти только потому, что у меня, как считается, темная аура? — спросил мертвяк с холодной иронией. — Любопытно, что в нашем гуманном обществе еще не санкционируется убийство больных распадом легких — это ведь смертельная болезнь, которой легко можно заразить окружающих, они тоже приносят вред...

— Дело в том, — мягко сказал Улаф, — что возбудитель альтернативной смерти не найден. Есть гипотеза, хотя и спорная, что заражение ею и, как следствие, новые свойства личности слишком непосредственно зависят от личных качеств субъекта...

— То есть, все альтернативно мертвые — подонки? — спросил мертвяк вызывающе.

Улаф вздохнул.

— Сложно сказать, что чувствует человек, с которым происходят такие изменения, — сказал он, — но... знаете, если бы я заметил, что на меня рычат собаки и дети начинают плакать в моем обществе, а мои близкие страдают депрессиями, то пошел бы в СБ. Или — сначала в церковь, потом в СБ. Мне кажется, что человек не может подвергать опасности жизнь беззащитных. Это грешно.

— Вы верите в Бога? — спросил ведущий.

— Скорей — в человека, — Улаф устало откинулся на спинку кресла. — Простите меня, господа. Здесь нестерпимо душно, а я уже не молод.

— А что скажете вы, доктор? — обратился ведущий к Хорту.

Хорт придвинул к себе папку.

— Душа — предмет темный, — сказал он с почти той же холодной усмешкой, какая звучала в голосе мертвяка. — Эксперты-парапсихики теперь работают в Службе Безопасности и в морге, но, по моему личному мнению, польза от них близка к нулевой. Несмотря на все принятые предрассудки, я считаю, что ауры — это иллюзия, так что рассуждения о том, темная аура у конкретного человека или светлая, ничего не прояснят. Я лично не думаю, что аура — это некий видимый абрис души.

— То есть, вы не верите, что альтернативная смерть — это смерть души, а не тела? — спросил ведущий. Теперь под его глазами сквозь грим темнели синяки, было заметно, что он очень устал. Пот тек крупными каплями; ведущий напоминал зажженную и тающую свечу, его лицо казалось совершенно восковым.

— Я не знаю, что такое душа, — сказал Хорт. — Будем опираться на факты. Танатоидами я называю индивидов, чье вполне физическое тело обладает рядом вполне физических свойств: при жизни оно обладает завидным иммунитетом к большинству инфекций, а после смерти — нормальной, заметьте, биологической смерти, подвергается молниеносному распаду из-за многократно повышенной активности гнилостных бактерий. Вот и все. И кстати: танатоиды — это не мой термин, и мне дико называть это состояние "альтернативной смертью". Это словосочетание явно выдумали невежды, которым невдомек, что смерть — это нечто совсем другое. Полагаю, что расхожее словечко "мертвяки" — это пережиток средневековых суеверий, равно как и суеверный ужас, вызываемый этими людьми. Ужас рассеется, как только выяснится простая и прямая причина, заставляющая бактерий пожирать конкретные трупы со стократно увеличенной скоростью. Тогда же найдется и способ излечения этого странного заболевания, если оно вообще таковым является.

— Доктор, — сказал мертвяк, — как вы расцениваете принятую в нашем обществе практику убийств танатоидов без суда?

— Как средневековое варварство, — ответил Хорт. — Как еще? Господин Улаф утверждает, что танатоиды провоцируют самоубийства, склонность к насилию и сексуальные девиации — это расхожее мнение, но доказательства этой теории представляются мне небезупречными. К тому же, полагаю, что в нашем обществе достаточно потенциальных суицидентов, криминальных личностей и сексуальных извращенцев, которых воспитали вполне обычные люди. У каждого из этих пороков есть свои конкретные причины, но правительству и общественному мнению удобнее и легче иметь козла отпущения. СБ — это громоотвод, это милое учреждение тратит деньги налогоплательщиков на охоту за призраками, только вот в результате гибнут не чудовища, а люди.

— Вы действительно так думаете? — спросил Улаф, почти не скрывая ужаса.

Изображение студии сменилось хроникальными съемками рейдов по зачистке. На экране служебные псы СБ рвали мертвяков в клочья, а ликвидаторы расстреливали их разрывными пулями — зрелище производило впечатление, оно было чересчур кровавым. Хронику смонтировали из одних только сцен ликвидации — в кадре ни разу не мелькнул отвратительный разваливающийся труп. У зрителей создавалось полное впечатление убийств живых людей.

— И вы считаете все это правомочным? — раздался голос Хорта за кадром. — Поскольку принято думать, что все это — смерти во благо, никто не подсчитал, скольким нашим гражданам стоили жизни эти суеверные страхи...

На экране снова появилась студия.

— Все это — неправда, вранье! — закричал хмурый парень из зала. Он был бледен и в поту, его явно тошнило. — Доктор, ты тоже мертвый!

Парень вскочил с места и, сжав кулаки, ринулся к сцене. Его перехватили люди в строгих костюмах, и камера отъехала в сторону, но было вполне слышно, что парня не просто рвет, а наизнанку выворачивает. Половина зала схватилась за носовые платки.

— Как отвратительно, что молодежь не умеет держать себя в руках, — громогласно возмутилась дама в деловом костюме. — Надо же иметь уважение...

— Простите, — привстал с места доктор Улаф. — Не могли бы вы позволить мне удалиться, господа. Я должен поговорить с этим юношей...

— На этом прискорбном инциденте мы закончим встречу, — вытирая позеленевшее лицо, сказал ведущий. Он стоял ближе всех к мертвяку, и уже не мог бороться с дурнотой. — Я благодарю уважаемых ученых и всех гостей передачи. Спасибо за внимание...

По экрану поплыли титры. Тео машинально щелкнул кнопкой на пульте. Картинка на экране сменилась. Нарисованная красотка в броне всадила огненную стрелу в фиолетовое чудовище с сотней извивающихся щупалец и страшной мордой, похожей на череп мастодонта. Грохнул взрыв, брызнула нарисованная кровь. Тео еще щелкнул. С экрана прямо на него взглянул невидящими глазами труп, полузасыпанный щебенкой; его окровавленное лицо пересекал кусок ржавой арматуры.

— ...крупнейшее за последние триста лет землетрясение на Юго-Востоке, — послышался голос диктора. Теперь Тео видел широкую панораму города, стертого в щебень и пыль, снятую, вероятно, с вертолета. Посреди серых руин ярко выделялись оранжевые комбинезоны спасателей и желто-оранжевые попоны ищеек, вынюхивающих под развалинами чудом выживших людей. — Только по официальным данным чудовищная катастрофа унесла более тридцати тысяч жизней. Разрушены школы и больницы, целые области Юго-Востока остались без тепла и электроэнергии. Продолжаются спасательные работы. В числе спасателей — и наши соотечественники... А теперь — о новостях спорта...

Тео снова переключил канал. Его познабливало. На экране возник молодой рокер в черной хламиде, украшенной длинной цепью из золотых Бабочек Лиги, с лицом, выражающим холодное отчаянье, обнимающий старомодный микрофон. Стонали гитары, завывал орган, по лицу певца проносились красные блики, его голос был безнадежно насмешлив:

— ...А если вас тревожит эта дрожь под абажуром,

И если не ласкают слуха звуки канонады,

Доешьте ананасы и рябчиков дожуйте -

Все под контролем, ни о чем жалеть не надо...

Запел телефон. Тео принял вызов.

— Необычная передача, правда? — спросил Хольвин.

— Что это за бесовщина? — растерянно спросил Тео. — Это вправду мертвяк? Что это за кошмар? Теперь это возможно — мертвяк, выступающий по телевидению? Что случилось?

— Землетрясение на Юго-Востоке, — сказал Хольвин. — Ты веришь в Зеленого, Тео?

— Что такое Зеленый? Я слышал от псов это словечко...

— Завтра все расскажу. Завтра заеду к вам из ветеринарной клиники. У нас в Лиге считают, что в мире кое-что меняется, и меняется не к лучшему. Я рад, что ты это видел. Легче поймешь. До завтра.

Тео положил телефон. Он вспомнил имя рокера. Грегор из команды "Влюбленный леший". Говорили, что он вместе с басистом и ударником группы состоит в Лиге, в отряде добровольцев. Насмешливый и печальный голос Грегора произносил вслух разрозненные, потерянные мысли самого Тео:

— ...Посидим, подождем, от звонка до заката.

Все пока что путем, все пока что покато,

Штрих-коды на стене проступают нечасто,

И пока еще не переполнена чаша.

А если ваш поступок станет той последней каплей,

Которая разрушит набухающую колбу —

Минздрав предупреждает — не разбрасывайте камни,

Выпейте море, закусите — и по койкам.

Кролики на кухне промышляют подаяньем,

Псы у ваших спален перелизывают раны...

Спите спокойно, дорогие помпеяне,

Спите — не по вам звонят куранты...

Песня оборвалась нежным гитарным рифом — и тут же загремела веселенькая рекламная мелодия. На экран выплыла счастливая харя, в экстазе созерцающая собственное отражение в кружке пива. Тео выключил телевизор.

Гарик как-то незаметно перекинулся и дремал, потявкивая во сне одним горлом. Тео погладил его шелковистое ухо. Гарик на секунду приоткрыл глаза, и тут же заснул снова.

Жеребец.

Дэраш Третий вышел во двор, когда шум пьяной компании и грохот музыки стали особенно громкими.

Было уже почти темно; синий вечерний воздух несся длинными сладкими струями, уносил запахи дезодоранта, духов, спиртного, человеческого пота — отвратительные запахи людей. Дэраш фыркнул, прочищая ноздри. Его бил нервный озноб. В непривычном двуногом теле разбитость чувствовалась втрое против прежнего, хотелось хромать на обе ноги, хотелось лечь на землю, чтобы хоть на несколько минут успокоить тянущую боль в спине, и очень тяжело удерживалась чудесная королевская осанка, знаменитая осанка Дэраша, которая и прельстила человека, пьющего теперь вино со своими приятелями и подругами.

Только врожденная гордость и фанатическое желание вырваться на свободу хоть на час приподнимали подбородок Дэраша и раздвигали его плечи. Он шел, как во сне, между пьяными людьми, в густом темном холоде, проткнутом желтым светом, медленно-медленно — и сам себе казался темной скользящей тенью.