Сага ледяного оазиса

— Ну, остальное тоже давай! — она бросила сграбастанную одежду в бадью. — Разожгу-ка я костер, солнце скоро зайдет!

Воспользовавшись тем, что девушка отвернулась, склонившись над грудой обгорелых досок, явно стащенных ею заранее именно для этой цели, Вадим быстренько скинул термобелье с трусами и запрыгнул в яму, тут же присев на дно. Яма оказалась неглубокой, чуть более полуметра, а вода — обжигающе горячей. По крайней мере, так ему показалось в первый момент, ведь снаружи было довольно прохладно.

Сидеть в горячей ванне оказалось невыразимо приятно. Вадим несколько раз погрузился с головой, краем глаза наблюдая, как Интах споро натирает его одежду мылом, прополаскивает, выжимает и развешивает на протянутой неподалеку веревке. Девочка явно старается, силясь угодить своему спасителю!

Не прошло и пяти минут, как она закончила:

— Теперь и сами помоемся! — улыбнулась она, вскочила на ноги и быстрым движением стянула с себя шерстяную тунику, бросив ее под ноги. Вадим сразу отвернуться не успел. Его взгляд зацепился за довольно развитую, как оказалось, фигурку девушки. Худощавая, с в меру широкими бедрами и небольшой, но вполне оформившейся грудью. Интах, демонстративно не спеша и постреливая в него глазками, влезла в купальню, окунулась, вновь встала в полный рост и принялась медленно натирать себя мылом. При этом с улыбкой взирая на Вадима взглядом вполне опытной и сознающей свою привлекательность женщины. Без малейших признаков стеснения. Вадим спешно отвел глаза, ощущая уже более сильные чувства, чем простое мужское любопытство.

— Вадьим, почему ты на меня не смотришь? — несколько обиженным тоном поинтересовалась девушка. — Я некрасивая?

— Нет, что ты...! Просто у нас... не моются в купальнях вместе.

— Почему? — искренне удивилась она.

— Так... принято. Сколько тебе лет, Интах?

— После Весенних жертвоприношений шестнадцать исполнилось. Я уже больше года вместе со Старшими сижу в купальне! — с оттенком гордости заявила она.

"Шестнадцать? Выглядит моложе. Но все равно почти ребенок!" — Вадим попытался прогнать шаловливые мысли, настойчиво стучавшиеся в его голову.

— Сидишь? В каком смысле?

— Странный ты... У вас что, женщины не должны быть с мужчинами с пятнадцати лет? А со скольких? Возьми мыло! Хочешь, я тебя намылю?

— Нет, не надо! Я сам! — Вадим взял мыло, но пересилить себя не смог и стеснительно развернулся спиной к девушке. — Так у тебя уже был какой-то мужчина?

— Все наши Старшие мужчины меня брали! — с непостижимой Вадиму гордостью подтвердила Интах. — Мужчины любят молодых!

"Что у них тут за бордель такой?" — изумился он. "Полигамия, как есть! А если залетит от кого? Хотя да, у них же это само собой не бывает! Тогда понятнее..."

— А тебе что, все равно, что ли, с кем?

— Старшим мужчинам нельзя отказывать! А младшие... если нравятся.

"Сложно у них все!" — Вадим, закончив намыливаться, положил мыло на край купальни и погрузился с головой. Проточная вода быстро унесла мыльную пену с поверхности.

— Ну а дети тогда от кого? — решил он прояснить непонятные моменты.

— За детьми надо идти в город. Меня после следующих жертвоприношений должны были отправить! А там уж от кого найдется!

— Так твой отец он... не твой отец?

— Отец — это Старший мужчина семьи! Конечно, не он меня зачал! Разве у вас не так?

— Совершенно не так! Расскажи мне подробнее!

— В поселке все живут большими семьями, — не скрывая удивления, начала Интах медленное, как для маленького, объяснение. — У каждой семьи есть Старший мужчина. Из них выбирают Старшего поселка. Девушки живут в семье, пока не родят первого ребенка. Тогда их берет к себе кто-то из Старших другой семьи.

— Почему только после рождения ребенка?

— Ну как? А вдруг Асмун не наделил женщину даром рождения? Такое часто бывает! Ходят к рухину раз, два, три... И ничего! Кому такая женщина нужна? Она остается в своей семье!

— Сурово.., — пробормотал Вадим по-русски и опять перешел на местный язык: — А мужчины?

— Если их мало, остаются в семье. Один из них заменит Старшего, когда тот умрет. А если много — то отделяются и образуют собственную Семью. Когда достаточно опытные.

— Ясно!

— Ты все узнал, что хотел? — Интах захохотала и придвинулась вплотную. — А теперь докажи, что действительно считаешь меня красивой!

Она обвила шею Вадима своими тонкими, но крепкими руками и требовательно подставила полураскрытые губы. "Что же ты творишь, урод!" — последняя трезвая мысль промелькнула и тут же растворилась без остатка в охватившем его вожделении. Губы Интах оказались мягкими и податливыми, а тело — упругим и нежным. С трудом оторвавшись от сладких губ, он стал покрывать быстрыми поцелуями ее шею и грудь. Девушка томно вздохнула и сделала попытку "оседлать" Вадима. Но тот ей не позволил взобраться сверху, а, вытащив из купальни, уложил спиной на край ямы и продолжил ласкать. И лишь когда ее стоны стали совсем громкими, стянул девушку обратно в воду...

Кузня, в отличие от домов в поселке, не обогревалась водой из горячего источника, и ночью в ней было довольно холодно. Поэтому они лежали под одной шкурой, плотно прижавшись друг к другу. Вадим, утомленный событиями этого сложного дня, уже почти дремал. А Интах, крепко обнимая его, будто опасаясь, что спаситель внезапно исчезнет, в который уже раз взбудоражено шептала ему в ухо:

— Ты такой ласковый! Мне никогда не было так хорошо! Ты же меня не бросишь, правда?

Вадим в полусне лишь расслабленно поглаживал ее волосы. Но вдруг, уже практически сквозь сон, услышал всхлипы, а плечом, где уютно приткнулась голова девушки, почувствовал стекающую влагу. Пришлось проснуться. Интах тихо рыдала.

— Что с тобой, милая?

— Я боюсь! — донеслось сквозь всхлипы. — Так не бывает! Ты спас меня вовремя, ты ласкал меня, как никто и никогда не ласкал, ты весь такой хороший! Я боюсь, что это злая шутка богов! Завтра проснусь, а тебя нет!

"Нервный срыв!" — догадался Вадим. "Немудрено, после таких-то испытаний! Странно еще, что весь день все-таки продержалась!"

— Глупости! Нет никаких богов! Никуда я теперь от тебя не денусь!

— Как нет богов? — Интах даже перестала рыдать от удивления. — Кто ты, Вадьим?

— Я из другого мира, Интах, — вздохнув, признался тот, не желая более лгать. — Из того, который вы называете Нижним!

— Я чувствовала! Ты совсем другой! — она еще крепче прижалась к нему. — И мне все равно, послала ли тебя Шола или нет! Ты не можешь быть плохим!

— Нет никакой Шолы! Это все сказки ваших кихинов! — устало проговорил Вадим. — Спи, и не думай о всяких глупостях!

Поселок к югу от Краевого Портала.

Уже две недели Шамиль жил в поселке. В принципе, неплохо жил. Связывать на ночь его перестали уже на второй день, когда Арадаб окончательно убедился, что пленник не намеревается сбежать. Куда бежать одинокому путнику в этих суровых землях? Если не выследят и догонят, то сам, скорее всего, помрет от голода или случайного увечья. А еще главарь заметил, что Шамиль очень дорожит своими лекарскими принадлежности, поэтому постоянно держал их при себе, выдавая пленнику лишь по врачебной необходимости.

Ввиду этого Шамиль был вполне свободен в передвижениях. Никто его не ограничивал, ни внутри поселка, ни даже вне его. Праздно проводить время, правда, тоже не позволили. Помимо редкой врачебной практики (по мелочи, вытащить, там, занозу или вправить вывих), Шамиля ежедневно "припахивали" на разнообразных повседневных работах. Иждивенцев здесь не держали. Даже люди Арадаба днем работали по указаниям старейшины поселка Ханнома, в подчинение которому главарь передал и Шамиля. Работа в поле, выпас баранов, сбор ягод, мелкие хозяйственные заботы в поселке — каждый день что-то новое, занятий хватало на всех. Зато кормили очень неплохо. Помимо ежевечернего мясного ужина, приготовлением которого занимался лично Ханном, для остальных трапез женщины варили супы, каши с грибами и пекли весьма вкусный хлеб.

Спустя несколько дней после его пленения поселок стал наполняться людьми — возвращались с "продразверстки" отряды Арадаба. Сразу сделалось шумно и многолюдно — уже к концу первой недели прибыло десятка полтора человек. По вечерам в единственной купальне стало тесно, мужчины мылись в два, а то и три захода. Зато женщинам, которых больше, разумеется, не стало, работы по обслуживанию этой оравы прибавилось немеряно. Причем как в хозяйственном смысле — стирка и кормление, так и в, собственно, гендерном. Мужики, в образовавшемся коротком перерыве между хождением по поселкам и предстоявшим длинным переходом в более цивилизованные земли, желали "оттянуться" по полной, и трем несчастным женщинам ежедневно приходилось удовлетворять их всех. Женщины справлялись без особого напряжения, видимо, такое происходило далеко не впервые, но Шамилю все равно было их жалко. Особенно старшую, Шивту, которая, ввиду дефицита женского пола, пользовалась популярностью не меньше чем более молодые. Сам он, естественно, во всем этом порочном круговороте участия не принимал, и вообще залезал в купальню, только когда все остальные уже отправлялись спать.

Единственным, кто не уставал жаловаться на сложившееся положение, оказался старейшина Ханном, по многу раз в день капавший на мозги Арадабу:

— Когда ты уже собираешься отправляться? Сколько я могу кормить твою ораву? Да и женщин наших вы уже замучили, они ходить скоро не смогут!

— Не ной! — отмахивался главарь. — Когда у тебя еще столько работников бывает?

— Работают за одного, а жрут за четверых! — бурчал в ответ Ханном, и уходил, чтобы вновь вернуться к наболевшей теме через несколько часов.

Шамиль за неделю пребывания в языковой среде уже прекрасно понимал почти все, и сам стал говорить вполне сносно. Поэтому затруднений в общении практически не испытывал.

К концу недели последней прибыла группа из четырех воинов в сопровождении двух молодых женщин и телеги, набитой собранными товарами. Как понял Шамиль, женщины были из одного из дальних поселков, и Арадаб должен был сопроводить их в город на встречу с "рухином". Ну а пока обеих женщин включили в общий хозяйственно-половой "круговорот". Местным бабам стало немного полегче, и Шивта, взявшая по собственному желанию "шефство" над пленником, еще больше окружила того заботой. Носила ему еду днем, следила, чтобы он ни в чем не нуждался, и чтобы Ханном не поручал ему слишком тяжелые работы. И заодно не прекращала попыток выяснить, действительно ли он совсем не интересуется женщинами. Шамиль не знал, почему его личность вызвала в женщине настолько теплые чувства. Возможно, в качестве благодарности за излечение больного, или же просто из интереса к необычному мужчине, сильно отличавшемуся от привычных ей. Но в таких обстоятельствах устоять было трудно даже ему. Разумеется, принимать участие в общей оргии он не желал категорически. Но однажды вечером, когда все уже отправились спать, Шивта заявилась к нему в сарай с новым, только что набитым тюфяком:

— Тебе, наверное, жестко спать на старом, этот гораздо мягче! — заявила она, бросив тюфяк на пол и усевшись сверху. — Попробуй!

— Спасибо, Шивта! — смутился он. — Ты слишком много заботишься обо мне!

— Разве тебе это неприятно? — игриво рассмеялась та и, крепко ухватив вдруг мужчину за руку, усадила рядом. — А я, например, еще мягче, чем тюфяк! Не хочешь проверить?

— Хочу, Шивта! — его ладони заскользили по теплым полным бедрам, проникая под юбку.

Женщина сладко вздохнула и легла спиной на тюфяк, приглашающе раздвинув ноги. "Аллах видит, женщине нельзя отказывать!" — попытался оправдаться сам перед собой Шамиль, сбрасывая одежду. О том, что где-то там, в недостижимом доме, его ждут жена и дети, он сейчас не думал...

— Ты хороший мужчина, ласковый! Не такой, как наши! — шумно дыша, произнесла Шивта когда все закончилось, нежно поглаживая голову Шамиля, удобно расположившуюся на ее мягкой объемистой груди. — И лечить умеешь. Жаль, что Арадаб забирает тебя с собой!

— Все по воле Балшамима! — невнятно промычал Шамиль из глубокого ущелья между двумя солидными полушариями, в котором почти полностью утонуло его лицо.

— Да что ты носишься с этим Балшамимом? Других богов нет, что ли?

— Запомни, женщина! Нет другого бога, кроме Балшамима! А настоящее его имя — Аллах! — он пересилил лень и вынырнул из мягких глубин, в которых так комфортно пребывал. — Молись только ему! И Он услышит тебя!

— Ну, раз ты говоришь, буду теперь молиться ему, Шам-ил! — продемонстрировала Шивта величину авторитета, заработанного пришельцем в ее глазах. — Могу я помолиться, чтобы Арадаб оставил тебя здесь?

— Можешь. Только, боюсь, у Аллаха на меня другие планы, — зевая, Шамиль вновь уронил голову на мягкую "подушку" и устало прикрыл глаза...

К середине второй недели его пребывания в поселке признаки беспокойства стал проявлять и невозмутимый прежде Арадаб:

— Два отряда! — нервно прохаживаясь вдоль изгороди, громко вещал он старейшине поселка и нескольким своим воинам, сгрудившимся неподалеку. — Должны были вернуться еще неделю назад! Одиннадцать человек! Где они? Уже пора выступать!

— Сам знаешь, в Краевых землях случается всякое! — даже не затрудняя себя показным сочувствием, произнес Ханном. — Сорвались в ущелье, неудачно повстречались с другими... э... охотниками. Или заблудились. Да мало ли?

— Оба отряда сразу? — скривив страшную гримасу, недобро поинтересовался главарь. — Опытные, не раз бывавшие в ваших местах люди?

— Откуда я знаю? И что теперь, будешь ждать их тут до затухания вулканов?

Арадаб раздраженно сжал кулаки, еще раз вгляделся вдаль, будто ожидал немедленного появления на опушке леса пропавших отрядов, затем отрывисто бросил:

— Три дня! Потом уходим!

Шамиль, загонявший баранов в загон и слышавший весь разговор, равнодушно пожал плечами и продолжил работу. Три, значит три. Здесь, конечно, неплохо, но вряд ли ведь Аллах уготовил ему спокойную сельскую жизнь до кончины. Нет, он должен идти дальше, смотреть на этот мир и найти то дело, ради которого Всевышний послал его сюда...

Срок, назначенный главарем, истек, но никто так и не появился. Злой от потери времени, людей и, видимо, добычи, которую те должны были принести, Арадаб приказал готовиться к выступлению. Не скрывавший облегчения Ханном закатил по этому случаю особо изобильный ужин, закономерно перешедший в безобразную буйную оргию, затянувшуюся до полуночи. А на следующее утро люди Арадаба споро погрузили припасы и купленные товары на шесть имевшихся телег. Затем принялись запрягать в них баранов. Шамиля послали помогать, но толку в данном занятии от лекаря, разумеется, никакого не было. Он даже лошадь запрягать не умел, а тут бараны! И не простые, а специальные тягловые, раза в полтора больше обычных. Упряжь, на взгляд дилетанта, отличалась излишней сложностью. Десятки каких-то ремешков с кучей непонятных узлов привязывались к оглобле. Четыре барана ставились по сторонам от нее попарно, в два ряда. Животные, хоть и были специально выведены для этой цели, особого желания работать не выказывали и пытались сбежать. Шамилю, как самому неопытному, поручили держать барана, пока другой человек умело накидывал на шею того упряжь и споро затягивал ремешки. Шамиль попытался ухватить животное за шею, но туше весом более чем в полцентнера это не понравилось и она, грозно заблеяв, боднула его своим твердым, как камень, лбом в живот. Пленник, под хохот окружающих, свалился в грязь и скрючился, пытаясь вдохнуть. Отдышавшись, разозлено вскочил и крепко схватил мерзкого барана за кривые рога. Тот попытался вновь боднуть, но теперь уже безуспешно.