Третья ипостась. Часть 2

— Не переживай, все будет нормально! — Апрель обнял меня, успокаивая, погладил по спине и прижал к себе покрепче.

— Я все вижу!!! — прогремел механический голос.

Я дернулась, прикусив язык, истерично взвизгнула, и, схватив Апреля за руку, потащила его в сторону леса. Оглядываясь, заметила, как Кир ходит туда-сюда мимо поставленного на чурбачок ноута, что-то доказывает, размахивая руками, потом вдруг уставился на экран с совершенно ошарашенным видом, поднял глаза на меня и ехидно ухмыльнулся.

Зарычав, понеслась еще быстрее, Апрель безропотно плелся за мной, но я слышала за спиной его сдавленные смешки.

Мужики!

Красным.

Близился выпускной. Я была поглощена водоворотом проблем, приуроченных к определенной дате. На первом месте, что для меня очень странно, была учеба. Да, сюрприз, сюрприз! Кто бы мог подумать! Но возможность получить медаль служила для меня морковкой, как для того осла, с тех пор, как я поверила в возможность этого. Вернее, с тех пор, как Глеб заставил меня поверить.

Да, и представить раньше было смешно, что я и золотая медаль окажемся где-то рядом. А Глеб...

Наши отношения... я даже не знала, как можно было их охарактеризовать. Будто мы уже давно были женаты, причем еще даже не целовались по-настоящему. Не говоря про остальное. Легкие касания губами щек, лба, носа, виска — не в счет, конечно. Но мы понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда. Сами достаточно разные, мы органично дополняли друг друга. Одно его присутствие будто наполняло меня, как если бы я была наполовину пустой до встречи с ним.

Я... не знаю, ну не видела раньше никогда, чтобы кто-то так относился к кому-то, как Глеб относился ко мне. И, если честно, меня иногда пугала его одержимость мной, а еще больше пугала моя одержимость им.

Смешно, я много читала о любви. Ну, когда было время. Я читала о большом, чистом чувстве, о яростных отношениях, но все это было несравнимо с тем, что я испытала в реальности.

А может, все дело в том, что раньше я не любила? Может, так и бывает у всех? Может, у всех одинаково по-разному?

По крайней мере, у Влада и Натальи тоже было что-то подобное. И, глядя в ее лицо, я видела на нем отражение своих чувств.

Мы не стали подругами. Не скажу, что мы лишь терпели друг друга, нет, довольно хорошо общались, она даже попыталась извиниться за свое поведение, но я попросила ее больше никогда не вспоминать этого, и тема была закрыта.

Еще меня тревожило будущее. Я была обеспечена, умна... красива. Да, я поверила и этому. Передо мной открывался практически весь мир. И мне нужна только та его часть, где был Глеб, но совместить мечту о будущем и Глеба оказалось трудновато. Я хотела остаться в стране, а ему приспичило уехать в Токио. Ну что мне там делать, я даже японского не знаю! И потом, это так далеко от дома. Да, здесь не было никого, кто удерживал бы меня сейчас, мое место рядом с Глебом, но тут меня окружали воспоминания о родителях, бабушке...

Мы спорили до хрипоты, но в этом вопросе никто не хотел уступать. Глеб предложил компромисс: дождаться результатов выпускных экзаменов и там решить окончательно. Чувствую, битва предстоит жаркая!

Ну а на закуску — платье к выпускному. Я удивлялась себе — так беспокоиться о тряпке, причем волноваться о том, что не понравлюсь своему парню, было совсем необязательно — он любил меня любую, и это вовсе не праздная болтовня.

Но школьный выпускной бывает раз в жизни, как и, я надеялась, моя свадьба с Глебом, и хотя бы для фотографий нужно постараться.

А перед всем этим мне исполнилось семнадцать. День рождения справили весело, с розыгрышами, сюрпризами и подарками. Даже Наталья, немного смущаясь, но довольно крепко обняла меня, и в этом жесте не было ничего формального, напротив, она показалась очень искренней. А потом они с Владом презентовали мне полное собрание сочинений Стивена Кинга. Я чуть не задохнулась от восторга — все произведения любимого писателя на полках моей библиотеки!

А росший во дворе дома пышный куст жасмина вдруг своеобразно отреагировал на раннюю весну — обильно зацвел своими белыми цветками-звездочками, преподнеся еще один замечательный подарок, потому что я обожала их аромат.

С экзаменами я не подкачала. Твердые пятерки, "потрясающее по художественной силе" сочинение (клянусь, я цитирую свою учительницу). Я писала по "Мастеру и Маргарите", всегда любила этот роман.

Мое воздушное платье кораллового цвета и блестящую волну волос оценили все. Глеб уже не ревновал меня так бешено, он был во мне уверен, но иногда казалось, что по всему его телу проскальзывали мелкие искры. Обычно это происходило в минуты сильного волнения — когда мы спорили, когда он за меня волновался. Впервые я заметила что-то в ту ночь, когда он спас меня, сразу после драки по его телу проносились зеленоватые молнии. Я списала все на шоковые галлюцинации, пока это не повторилось. Тогда я предпочла считать, что для меня мой парень всегда самый необычный, и покончила с этим.

Я получила медаль. Когда поднялась за ней на сцену актового зала, вдруг так захотелось плакать. Видели бы меня родители! Я давно уже размышляла на тему, а вдруг встреча с Глебом — это своего рода компенсация от судьбы за потерю родителей и бабушки? Мысли эти стали страшными, когда я начала задумываться, а если бы я знала заранее, что так будет и могла решать, кого бы я выбрала? Я никогда до конца не додумывала эти мысли...

Потом был бал и потрясающая прогулка по городу. Мы вчетвером (с Владом и Натальей) наняли лимузин и колесили до утра, веселясь и попивая шампанское. А перед рассветом приехали на небольшой холм в степи и встретили там восход солнца. И когда огненный шар, кажущийся таким огромным на безграничном небе, полностью вышел и лишь касался нижним краем горизонта, Глеб прижал меня к себе и поцеловал. По-настоящему, в губы. В первый раз. Его прикосновения были легкими, будто он боялся испугать меня. Будто он мог испугать. Эта мысль показалась до того абсурдной и смешной, что я даже захотела как-то его подбодрить и крепко обхватила руками за шею. Он замер, но я, будто действительно зная, как себя вести, легко провела пальцами по его затылку и шее. Он задрожал и прижал меня еще крепче, и тут я получила, наконец, настоящий поцелуй. Мелькнула мысль — где он научился? — но потом голова опустела. Значит, правду писали в книгах? Поцелуй был сладок до неприличия. Извивающимся языком он гладил мои губы, язык, десны. Когда он коснулся нёба, что-то екнуло в низу живота и напряглась грудь. Я забывала дышать, но иногда делала судорожный вздох, чтобы только не упасть в обморок, хотя все равно была на грани этого. Его руки гладили спину, но ниже не опускались, а меня, к моему стыду, это слегка разочаровывало.

Наконец, он оторвался от губ, и ощущение покинутости и одиночества охватило меня. Но Глеб поймал глазами мой взгляд. Такого восхищения и любви в нем я еще не видела. Он будто говорил глазами, что я — это все в его жизни, а без меня ее просто нет. Поодаль так же самозабвенно целовались Влад с Натальей.

Я вошла в квартиру часов в семь утра. И, сполоснувшись в душе, упала в кровать.

Меня разбудили звонки мобильника. Глеб, наверное, соскучился. Я с трудом открыла глаза.

- М-м-м...

- Привет, это Наташа. Ты что, спишь?

- Ага.

- Глебу не звонила?

- Да когда? Мы же только расстались!

- Ты его видела?

— Ну да!

- Когда?

- О, ты чего? Мы же вместе ехали с выпускного!

- Ты что, с тех пор не просыпалась?

- Нет, а что?

- Прошло больше суток, ты проспала весь день, ночь и половину следующего. Сейчас полтретьего!

- Да ладно! — я широко раскрыла глаза и уставилась на часы: полтретьего.

В окнах светло — день. Я включила телевизор и в правом нижнем углу канала новостей увидела дату — через день после выпускного. Вот это я устала!

Ну и что с того? Я выдохлась в последнее время, и отоспаться не помешает. Вот только... почему Глеб не звонил?

- Ты еще там? — Наталья не отключилась.

- А-а-а, да! — я зевнула. — Нет, Глеб не звонил, я сейчас сама.

- Я просто... я звоню Владу уже давно, у него телефон отключен. И домашний. И Лизин. Позвони Глебу.

Мне стало как-то нехорошо. Отключившись, я набрала быстрый набор — двойку. "Аппарат абонента отключен или находится вне зоны действия сети. Попробуйте..."

Телефон Глеба ответил мне так только раз — когда он уезжал в тайгу. Двести шестьдесят два повторных набора за следующие сутки дали тот же ответ. Наталья приехала ко мне, и мы вместе звонили на все известные их телефоны. А потом поехали к ним домой.

Глава 12

П О С Л Е Д Н И Е П Р И Г О Т О В Л Е Н И Я

В лагерь повстанцев мы пришли ночью. Я и Таша, плотно закутанные в плащи с низко надвинутыми капюшонами, выглядели подозрительно и зловеще, и только сопровождение самого принца и его самых близких соратников спасало нас от немедленной расправы без выяснения, а ну как мы вражеские лазутчики, или, не дай Бог, диверсанты? Апрель не стремился афишировать присутствие таких странных особ, и я его понимала — после того, как на меня реагировал народ во дворце, а ведь это вроде образованные аристократы, простые люди явно тоже не зайдутся в восторге.

Его шатер, ярко освещенный окружавшими его кострами, возвышался в центре лагеря, играя роль здешнего присутственного места, штаба, мозгового центра, если угодно. Поэтому для отдыха принцу установили еще одну небольшую палатку, в нее-то мы с Ташей и ввалились полуживые, с капитально затекшими задами, потому что последние сутки не слазили с Пуша.

Я прошлась, оглядываясь, по палатке. Это было большое полотно, особым образом скрепленное и поддерживаемое снизу несколькими высокими шестами. Таша тут же плюхнулась на широкую лавку, заваленную ворохом шкур, моментально свила в них гнездо и уснула. Да, конечно, спина Пуша очень удобна для путешествий, и даже на большие расстояния, но после такого испытания все равно хотелось некоторое время побыть в покое и, желательно, в горизонтальном положении.

Апрель, едва устроив нас, исчез, скрылся в штабной палатке. Я решила последовать Ташиному примеру и, скинув куртку и сапоги, легла рядом с ней на оставшееся узкое пространство лавки, потолкалась немного, отодвинув ее ближе к стенке. Таша и во сне пыталась мне возражать, несмотря на то, что заняла больше половины ложа, протестующе бормотала и упиралась. Но мне удалось все-таки отвоевать себе достаточно места.

Я легла на бок и приготовилась к длительному бодрствованию в темноте, грустно размышляя о том, что же ждет нас всех дальше. Ничего позитивного в голову не приходило, и вообще было такое состояние, как перед важным и тяжелым экзаменом. Такое неприятное сосущее ожидание, которое полностью завладевает всеми мыслями и чувствами, остальные события проходят как-то стороной, очень далеко, и зачастую я даже не помнила, что творилось со мной в этот период — все затмевала предстоящая экзекуция. Я испытывала подобное только во время выпускных экзаменов, а вот после мне стал совершенно безразличен этот процесс, я считала, что самое страшное уже произошло — меня покинул сам смысл жизни.

И сейчас вернувшиеся чувства с одной стороны несказанно радовали, ибо были доказательством моей полной жизни, но постоянно терзающая тревога истощала все силы, душевные и физические. Незаметно я заснула, причем достаточно крепко, а когда открыла глаза, увидела довольно яркий свет, проникающий под полог из прорезанных очень высоко небольших окошек. Я некоторое время с недоумением пялилась на них, запрокинув вверх лицо. Зачем же так высоко?

— Чтобы не заглядывал кто попало! — услышала я и резко обернулась.

Я думала, что за спиной все еще дрыхнет Таша, но нет, это был Апрель. Когда уж он принял пост, и где сейчас моя подруга, неизвестно. И еще. Наверное, он спал, потому что латка сейчас не закрывала поврежденный глаз, и я, наконец, увидела то, что она прятала. Осознав это, он помрачнел, по лицу будто тень пролетела, и быстро приложил ладонь, закрывая, по его мнению, жуткое зрелище. Я, качнув головой, взяла его запястье и осторожно потянула. Он напрягся было, но потом с какой-то безнадежной покорностью дал мне отвести свою руку.

Приятным зрелище, конечно, не было, но и откровенно уродливым тоже. Не надо забывать, что после ранения прошло не так много времени, рубцы не успели окончательно зажить и выглядели слегка воспаленными. Удар, причинивший это увечье, разрубил его лицо почти пополам, шрам начинался от брови, проходил через пустую глазницу, закрытую рваным веком, и дальше по всей щеке, касаясь уголка рта, до самого подбородка. Я испугалась этого при первом взгляде, казалось, он кривит его рот в постоянной злобной ухмылке, и я никогда больше не увижу на этом лице радости, нежности или восторга. Все оказалось не так, то выражение было отражением эмоций, бушевавших в нем именно в тот момент: горечь, мука, обида, нерешительность, а главное — страх, ведь он боялся того, что я отвернусь от него. Но я доказала, что не сделаю этого никогда. Поэтому сейчас при взгляде на меня его лицо озарялось по-прежнему, ко мне вновь вернулся мой милый принц, мой Апрель, и для меня он останется таким навсегда.

Я осторожно прикоснулась к его шраму кончиком пальца, наклонила к себе его голову и поцеловала бровь, веко, щеку, уголок рта, подбородок, затронутые рубцом, а потом решительно приникла к нему, подавшись вперед всем телом. И меня уже не волновало, где кто, может ли кто-нибудь войти в палатку, и в какой момент, только его лицо, его губы, невыносимо медленно скользящие по моей коже, и руки, крепко стиснувшие мое тело.

Видимо, потом я снова задремала, но он никуда не ушел, лежал рядом и обнимал мои плечи. Окончательно проснувшись, я нашла взглядом его лицо и улыбнулась.

— Все прохлаждаешься?

— Я всю ночь работал! — обиженно возразил он, потом улыбнулся. — Знаешь, как с ними со всеми трудно?

Я пожала плечами и покачала головой.

— И что дальше? Какие у нас планы?

— Ну, все уже готово в основном, — он тоже пожал плечами. — Завтра выступаем к столице.