Космические ревизоры

Эта фраза дошла до них значительно лучше.

— Да забирайте вы вашего ревизора-мутанта, — сказал их главарь.

Я взял такси и ценой неимоверных усилий смог затолкать туда спящего мертвецким сном Мусека. Поскольку это было типичное хилострофическое такси, размером не намного превышающее игрушечную машину, то Мусек туда весь целиком не поместился — ноги торчали в открытое окно. Пришлось привязать к его ногам красную тряпочку. А когда я привёз его в гостиницу, то смог его затащить наверх только с помощью грузчиков-хилострофиков. Последний раз я так надрывался лет двадцать назад, когда тащил пианино.

Проспал он больше суток, а когда проснулся, то набросился на меня:

— Где мои деньги?

— Какие деньги?

— Те, что я получил за корриду.

— Дружок, вспомни — ты упал на арене, и тебя сразу же понесли в колбасный цех. Кстати, я тебе жизнь спас, — скромно заметил я.

Мусек бросился разыскивать этого организатора корриды — хилострофика с портфелем. Долго же его не было. Я уж начал волноваться — не отправили ли его опять в колбасный цех? Вернулся он только вечером — злой и голодный.

— Меня ... нае обманули, — задыхаясь от злости, сказал он. — Этот прощелыга сбежал.

До официального закрытия олимпиады оставалось ещё пара часов, поэтому я поспешил на стадион, оставив Мусека злиться в одиночестве. Не люблю, когда люди на мне свою злость срывают.

Я успел как раз к финальному гала-концерту с участием лучших певцов планеты. Были там и инопланетные исполнители. В концерте даже принимала участие специально приглашённая звезда — несравненная Акулина Покаркайте. Было бы просто некорректно сравнивать эту крупную певицу с певцами-хилострофиками, которые не дотягивали ей и до пояса.

Песни хилострофиков мне в целом понравились. Они напоминают ночные серенады мартовских котов, зовущих кошечек. Хорошо, что я был там без Мусека. Он бы наверняка обозвал певцов кастратами.

Когда мы на следующее утро явились в офис ОПа, то служащие, завидя Мусека, едва сдерживали улыбку, а, отойдя от нас, начинали ехидно смеяться.

— Как же противно они хихикают, — раздражённо заметил Мусек.

— Их можно понять. Они никогда прежде не видели настоящего быка-ревизора.

Чтобы немного забыться, Мусек с головой погрузился в бухгалтерские документы. Такую сосредоточенную физиономию я ещё никогда раньше не видел.

Уже через пару рабочих дней мне стало ясно, что воруют здесь по крупному. А ещё через две недели ревизия была закончена, и мы записались на приём к ОПу. Когда мы представили ему наш отчёт, то он не стал его читать, а сразу, перелистнув на последнюю страницу, посмотрел итоговую сумму.

— Давно хотел подсчитать, сколько же мы не доплачиваем Конфедерации, да всё как-то руки не доходили, — посмеиваясь, сказал он. — И сколько же вы хотите за ваши "труды"?

— Нас вполне устроит 5% от суммы недоплаты, — скромно заметил я.

— Даа... Пять процентов это хорошо... Но у меня есть другое предложение, от которого вы не сможете отказаться — позвонить вашему начальству в Ревизионный Отдел.

Он достал из стола страшно дорогую штуку — устройство мгновенной межзвёздной связи.

— Ну, так что, будем звонить? Правда, это дорогое удовольствие, но для хороших людей мне ничего не жалко.

— Вы меня убедили. Мы действительно липовые ревизоры. Просим нас извинить, — попытался выкрутиться я.

— И знаете, как я вас вычислил? Мой двоюродный дядюшка, работающий Председателем Координационного Совета Уволопии, сообщил мне не так давно, что у него были проходимцы, выдающие себя за ревизоров, в том числе и какой-то кот. И они, между прочим, обещали ему прислать вертолёт и нагло обманули старика. Пришлось мне подарить ему вертолёт на день рождения. Так что вы теперь мои должники.

— Да я отродясь не был на Уволопии..., — начал Мусек.

— А я там был всего лишь домашним животным, — вклинился я в разговор.

— Да хватит мне эти байки рассказывать! Вы все одна шайка-лейка. Я сам начинал нижним в бригаде напёрсточников — знаю что почём. Что же мне с вами делать?... Может, действительно отправить в колбасный цех?

— Нет, не надо! — дружно закричали мы. — Мы отдадим вам все наши трудовые сбережения.

— И много их у вас?

Мы вывернули карманы и положили деньги на стол. Почему-то у меня в голове в этот момент мелькнула мысль, что деньги — страшный рассадник микробов. Видимо я уже заразился от хилострофиков чистоплюйством.

— И в гостинице ещё столько же, — заискивающе, как провинившийся пёс, произнёс Мусек.

— Ладно, считайте, что я дарю вам жизнь. Жизнь, но только не свободу. В тюрьму я вас посадить не могу. Ты, громила, болен туберкулёзом. Ещё не хватало, чтобы началась эпидемия среди этих хиляков. И персональную тюрьму я вам построить не могу — даже для меня это дороговато...

— Так что же вы с нами сделаете?! — предчувствуя что-то ужасное, воскликнул я.

— Я отправлю вас в тюрьму на Колдению. Я уже сообщил колденскому правителю, что посылаю ему в качестве гуманитарной помощи две ракеты лекарств, а в нагрузку — двух преступников, один из которых колденец. Мне всё равно надо было куда-то пристроить эти просроченные лекарства.

— Нет, только не на Колдению! — зарыдал я.

— Почему, Фау? Это же твоя родная планета, — удивился Мусек.

— В том то и дело. За мной там столько "подвигов" числиться, что если посадят, то мало не покажется.

— И какой срок тебе светит?

— Да столько не живут. Я могу застрять там до греческих календ.

Послесловие Дорогой Редакции: К сожалению, на этом дневник Фау обрывается. Как нам удалось выяснить, в настоящее время Фау с Мусеком находятся в Колденской Лечебно-Исправительной Тюрьме Общего Режима N5 (сокращённо..., а впрочем, это и не важно). Поскольку зимы на Колдении холодные и длинные, а еды очень мало и хватает лишь для пропитания тюремщиков, то заключённых на зиму замораживают. Поэтому сейчас Фау с Мусеком находятся в подвале тюрьмы в свежезамороженном состоянии. Но уже через двадцать лет на Колдении наступит весна, и они оживут, превратившись в обычных отморозков.