Однако и для противника эта атака не осталась незамеченной — стрелки на флангах пришли в движение, спешно, но организованно перестраиваясь. Приблизившуюся алу встречал уже ощетинившийся сталью полый квадрат пехоты, готовый отражать атаку с любой из четырёх сторон. Когда до него оставалось не более полусотни шагов, раздался оглушительный грохот: стрелки слитно разрядили самострелы. Пронзительно заржали раненые лошади, пули с лязгом сталкивались с металлом доспехов. Больше дюжины лошадей и алариев рухнули на землю, а ехавшие за ними рассыпались.

Пока стрелки на передней линии перезаряжали самострелы, бойцы второй линии прикрывали их, выжидая удобного момента. Аларии не могли сдержать лошадей, которые, обходя квадрат с разных сторон, подставляли себя под губительный огонь с флангов. Кто-то из воинов в бело-голубом вскинул свой самострел — грохнул выстрел, и всадник повалился вместе с лошадью набок. Следом зачастили другие выстрелы: весь квадрат вражеской пехоты начал стрелять в скачущих мимо алариев, которые, как если бы наткнувшись на невидимую стену, внезапно вылетали из сёдел или падали вместе с лошадьми. Некоторые из кавалеристов пытались подъехать ближе и достать пехотинцев пикой, но таких стаскивали с сёдел и приканчивали острыми наконечниками на самострелах.

Не желая, по-видимому, терять людей в бесплодном манёвре, декурион последней турмы решительно повёл атаку на угол квадрата. Выстрелы выбили из седёл нескольких всадников, а свалившаяся посреди строя лошадь помешала другим ударить с разбега, но остановить алариев не смогли. Роняя оружие, пали пронзённые остриями пик пехотинцы, но остальные стрелки в бело-голубом смогли отбить направленные на них пики в землю, и уже сами, в длинных выпадах, направили наконечники самострелов в морды ближайших коней. Не столько убить или ранить, сколько напугать — испуганное животное могло шарахнуться назад, сбрасывая седока и внося сумятицу в собственный строй. Так и получилось: получив тычок в морду, лошади с ржанием вставали на дыбы или отскакивали на всех четырёх ногах в сторону, вынуждая своих наездников выпускать оружие и поводья, дабы ухватиться обеими руками за луку седла и не оказаться под копытами на земле. Однако, по случайности или от страха, один из пехотинцев разрядил своё оружие почти в упор в несшегося на него кавалериста, и рухнувший оземь конь врезался в ряды стрелков, а в образовавшуюся брешь не мешкая устремились аларии. Увлекая за собой всех, кто был внутри квадрата, вражеские офицеры бросились навстречу кавалеристам.

А меж тем, манипулы подошли к вражескому строю на расстояние, когда лучники уже могли достойно ответить своим противникам. Выпущенные ими стрелы выхватывали воинов в бело-голубом одного за другим, однако те упорно продолжали держать линию, огрызаясь свинцом и огнём. Вражеские орудия развили какую-то безумную скорострельность, одну за другой посылая в ряды наседавших на них легионеров грозди свинцовых ядер, выкашивая строй. Вступили в дело и облачённые в зелёное всадники: они стремительно прибывали к тем участкам, где вырвавшиеся вперёд манипулы оказывались ближе прочих к шеренгам стрелков и осыпали легионеров градом пуль из самострелов прежде, чем те успевали сойтись в рукопашной схватке. Бой достиг того шаткого равновесия, когда любая малость могла толкнуть чашу победы вверх или вниз.

Отвлёкшись на созерцание этой жестокой картины взаимного истребления, человек потерял из виду схватку пехоты и кавалерии на фланге. Когда же он вновь обратил к ней своё внимание, то увидел, что брешь в строе квадрата исчезла. Лишь декурион и ещё один аларий, сжимавший в руке захваченный штандарт, тщетно метались внутри, ища возможности вырваться, покуда их лошади не пали от выстрелов. Наконец, поняв всю бесполезность атаки, префект алы дал приказ к отступлению. Лошади легким галопом помчались в сторону от вражеской пехоты, перед строем которой образовался барьер из тел умирающих и убитых людей и лошадей. И словно почувствовав это, по всему фронту одна за другой манипулы стали замирать, а затем и медленно пятиться назад. Откуда-то сзади барабаны забили отступление — легионы потянулись назад в относительном порядке, с поднятыми аквилами и под команды офицеров. Поредевшие ряды воинов в бело-голубом остались на месте, не думая преследовать или даже стрелять в сторону отступающих.

Скрепя сердце, человек смотрел на происходившее, понимая, что отход необходим — излишне самонадеянная атака обернулась тяжёлыми потерями, и воины нуждались в передышке и восстановлении порядка. В конце-концов, подобное не раз и не два случалось в славной истории легионов, когда те сталкивались с новыми манёврами, хитростями и уловками противника. Каждая подобная неудача становилась уроком, дававшим легионам потребные для будущей победы знания и опыт. Человек ещё раз окинул устланное телами поле — уроком, за который приходилось платить кровью.

Возможно, стоило перестроить манипулы в колонны, дабы снизить потери от стрельбы, и, обязательно, приказать магам выбить смертоносные вражеские орудия мощными заклинаниями прежде, чем начинать новую атаку... Грохот одинокого выстрела оборвал его рассуждения — обернувшись на звук, он увидел летящее в него чёрное ядро, позади которого сумасшедшими спиралями раскручивались в воздухе тлеющие верёвочные петли.

Всего лишь один удар сердца, и... легат распахнул глаза. Несколько мгновений он непонимающе глядел на потолок шатра, освещённый тусклым светом притушенного фонаря, после чего сел в кровати и энергично потёр лицо.

— И что за нелепость мне приснилась?

Вдев ноги в сандалии, Блазиус встал и осторожно направился к столу, всё ещё пребывая в полудрёме.

— Сир? — донеслось от кровати ординарца.

— Всё нормально, Гай, просто пить захотелось.

Налив полную кружку воды, он в несколько глотков осушил её, смачивая пересохшее горло, и облегчённо вздохнул. В голове прояснилось, но увиденный сон всё не шёл прочь из мыслей. Легат плеснул из бутыли ещё воды, присел на табурет, задумался. Столь яркие и запоминающиеся сновидения посещали его редко, да и то случалось ещё во времена беззаботного детства. В последний же десяток лет он либо вовсе не видел снов, либо поутру мог вспомнить лишь обрывки видений. И вдруг такой пассаж.

"Меньше иллюзионов федералов смотреть надо было, — скорее вопроса родился ответ. — Откуда ещё Морфею черпать вдохновение для таких сюжетов, как не из них?"

Блазиус отхлебнул воды. Даже спросонья не стоило больших усилий вспомнить, что воинов в бело-голубом ему довелось видеть именно в иллюзионах. Как и со многими прочими диковинками Далёкого Отечества, познакомиться с ними легату пришлось на каторге. Ему, разумеется, доводилось слышать и о более красочных представлениях, что устраивали мастера иллюзий во дворцах столичной знати, но никто и никогда не рассказывал об иллюзионистах, способных пол-стражи без передышки поддерживать воплощённые ими образы. Да и слушать чужие пересказы, это не видеть собственными глазами, а столь искусных иллюзионов, как у федералов, Блазиусу прежде смотреть не доводилось — только незамысловатые представления на площадях и в публичных театрах преимущественно провинциальных городов.

Но тогда — в плену — на белом полотне, растянутом на пустой сцене самоходного педжента, словно бы зажили своей жизнью герои необычайно достоверных картин, разговаривая будто собственными голосами, а не через уста декламаторов. Нет, использование иллюзий в театрах крупных городов Империи не было новинкой, но вот обратить в иллюзии самих лицедеев — мысль о подобном никому и в голову не приходила. И потому не знавшие языка зрители, от которых ускользали интриги и перипетии сюжета, с интересом следили за картинами чужой и незнакомой жизни. Что-то из увиденного вызывало улыбки, что-то — недоумение, а разворачивавшиеся на полотне батальные сцены будили в смотревших неподдельное профессиональное любопытство.

Облачённые в бело-голубое воины выступали противниками воинов в зелёном — хорошо узнаваемый двуглавый орёл на сигнах не оставлял сомнений в родстве последних с федералами. С одной стороны, их иллюзорное сражение выглядело на удивление привычно: плотные формации пехоты и конницы грудь на грудь сходились на поле брани, держа строй под бой барабанов, трели флейт и гортанные крики офицеров. С другой стороны, хотя бы неполные доспехи имели только лишь редкие всадники, а почти все пехотинцы оказались вооружены странным оружием, напоминавшим плод любви пики и арбалета. Или, что вернее, охотничьей сестры последнего — аркбуцины. Стреляло оно невпример реже магострелов федералов, и потому воины вовсю использовали его длинный и узкий наконечник в ближнем бою.

"Нет, это вам не те жуткие магострелы, силу которых нам "повезло" испытать на собственных шкурах, — всплыли в голове слова Мания Констанция, сказанные ещё за первым обсуждением увиденного. — Обычный, по сути, самострел, хоть и диковинного вида."

Большинство офицеров тогда сошлось во мнении с примипилом, а когда позже предоставилась возможность увидеть другие иллюзионы, где воины под двуглавым орлом сражались с иными противниками, лишь убедились в этой догадке.

Но вряд ли бы всё увиденное привело к подобному сновидению, не случись накануне ещё одного эпизода: во время совместной с, теперь уже, союзниками трапезы, легат вновь увидел знакомую сцену из того, первого иллюзиона, и не преминул поинтересоваться сюжетом. Сотрапезники, как смогли, пояснили, что посвящён он был войне, в которой их предки сражались с вторгнувшимися в их земли галлами. Но не упоминание потомков полумифического народа удивило Блазиуса, а небрежно брошенные слова о том, что случилось вторжение чуть более двух веков тому. Ему сложно было поверить, что военное дело Федерации преобразилось столь радикально за подобный срок.

"А ведь по сравнению с ними, мы просто топтались на месте всё это время, — пронеслось в тот момент неприятное осознание. — Да, доспехи стали покрепче, да, сделались искуснее боевые заклятия... Но, по сути, искусство войны осталось таким же, как и две, и три сотни лет назад. Столкнись нынешние легионеры со скутатами Новой Республики, и победа зависела бы лишь от прозорливости военачальников и благосклонности Фортуны. Интересно, как бы повернулись события, отыщись Врата лет на двести ранее?"

Легат тогда сразу же отбросил эту бесполезную мысль, но от Морфея она, похоже, не укрылась, и тот решил подшутить над Блазиусом во сне. Отпив воды, тот решил не противиться воле воплощения Единого и вернулся к отложенному вопросу.

"Разгрома, подобного случившемуся, удалось бы избежать, это несомненно, но и лёгкой победы не получилось бы. Если подумать, то могло бы даже ещё хуже сложиться, чем сейчас. Столкнись Империя с равносильным противником, война имела бы все шансы затянуться, чем не преминули бы воспользоваться прочие враги. Северяне и степняки, хиспанцы и, конечно же, Тёмные — все были бы счастливы, увязни имперские легионы в кровопролитных сражениях по ту сторону Врат. Так что, как оно есть, так и к лучшему."

Блазиус криво усмехнулся — ещё несколько месяцев тому, подобный вывод просто не мог бы прийти ему в голову, а сейчас он даже не вызывал внутреннего протеста. Почти. Чувство горечи от поражения так и не покинуло его полностью, но притупилось, отступило куда-то на задворки. Не сердцем, но головой, он понимал, что Империя получила пусть и болезненный, но необходимый урок.

— Легионеры должны стоять за спиной у дипломатов, а не идти впереди них, — вполголоса заключил он и, допив воду, отправился досыпать.

* * *

Утро началось согласно привычного уже распорядка: покончив с гимнастикой и утренним туалетом, Блазиус принялся за плотный завтрак, который Гай успел принести с общей кухни.

— Что у нас тут сегодня? Атриплексовая каша?

— На молоке и с карпом, сир.

— Ммм... недурно, весьма недурно, — заключил легат после первой ложки. — Надо будет не забыть похвалить наших кулинаров, коли они уже неделю без единого конфуза обходятся.

Поначалу, случалось, что приготовленная новоявленными легионными кулинарами еда то пригорала, то, наоборот, недоваривалась, то оказывалась изрядно пересоленной. Но им потребовалось не так уж и много времени, чтобы освоиться с полученными от федералов кухнями-повозками и начать готовить привычные блюда так, как должно. Поспособствовал ли тому маломальский приобретённый опыт, либо же небезосновательные опасения рукоприкладства со стороны расстроенных подобными инцидентами легионеров, Блазиус не взялся бы судить. Причины его волновали не сильно, а итог откровенно радовал, поскольку относился он к той части офицерства, которая следовала завету императора Мария, считавшего, что военачальник в походе должен вкушать ту же простую еду, что и его воины. Таковой подход не только помогал заручиться симпатиями легионеров, но и мотивировал офицеров с тщанием относится к делу снабжения продовольствием вверенных им подразделений. Конечно, и в этом случае на офицерский стол попадал лучший кусок: мясо понежнее, овощи посвежее, зерно без примеси, да вино без уксуса. Но тут уже никто ничего предосудительного не усматривал, ибо suum cuique.

Блазиус сделал глоток ароматного отвара из железницы и ладанника — по очевидным причинам, кулинары заваривали в котлах местные травы — и поспешил закончить завтрак. Уже вскоре все старшие офицеры, присутствовавшие в каструме, должны были собраться в приниципии на утренний совет. Покуда ординарец прибирал стол, легат раскрыл блокнот и пробежался глазами по списку намеченных дел — день обещал выдаться насыщенным.

— Похоже на то, что Кезону вновь предоставится повод повздыхать о доле тяжкой, — усмехнулся Блазиус и отложил блокнот. — Давай одеваться, Гай.

Они без малого закончили облачение, когда снаружи донёсся топот копыт, конское ржание и громкие мужские голоса — охранявшие преторий легионеры, как и положено, выясняли личности прибывших всадников. Повинуясь взгляду легата, Гай отдал тому перевязь с мечом и выскользнул из шатра. Блазиус как раз успел приладить меч на место, когда ординарец вернулся обратно.

— Там прибыли сир Инаморт и желают встречи с вами, сир Лепид.

— Вот как? Негоже заставлять ждать знаменитого полководца и наставника Её Высочества, — натягивая кепи на голову, заключил легат и двинулся наружу.

Майор-легат в отставке стоял в дюжине шагов от шатра и о чём-то переговаривался с парой своих сопровождающих, покуда их лошадей уводили к привязи. Хоть седые, едва-едва тронутые прочернью прежнего цвета, волосы и украшали лицо и голову, но подчёркнуто прямая спина и развёрнутые плечи складывались в горделивую осанку волевого человека, не позволявшего взять над собою верх прожитым годам.

О его прибытии в город Блазиус узнал ещё намедни, будучи в принципии федералов, но, признаться, не ожидал того, что тот сам направится в каструм, а рассчитывал, что знакомство состоится в присутствии принцессы Афины. Но, очевидно, Кастор Инаморт имел свои планы на этот счёт. Заметив вышедшего из шатра легата, он дал знак сопровождающим оставаться на месте, а сам пошёл на встречу.