-Ага, только из троих два — батя твой и вертолетчик, как люди, а интендант, тоже, кстати, офицер, вроде по призванию, гнилью оказался. Они бы на пару дней раньше вышли, если б он их не тормозил, истерил как баба. И батю твоего только из-за него ранило. Там и надо-то было минуты две-три внимание на себя отвлечь, чтобы Ванька проскочил простреливаемый участок, а этот... говнюк... испугался, и Ваньку в прыжке зацепило. Ладно бы так, рана-то пустяковая была, вертолетчика за день раньше в плечо, они фляжку со спиртом как зеницу ока берегли, там и была-то треть, раны обрабатывали, ничего же не было с собой — торопились уйти от горящего вертолета, где там было аптечку искать, когда рвануть могло?

-Неет, батя не рассказывал такое, — удивленно протянул Димка.

-И не расскажет, это же Ванька, у него все — хи-хи, ха-ха, а этот гниль, пока они в разные стороны мотались посмотреть, проверить, куда дальше идти, горы-то не как наши Колпаки, спер фляжку и выжрал, у него простуда началась, видите ли. Короче, был он балласт ненужный у них, а ведь не бросишь, в рану Ваньке грязь попала, воспаление началось. К посту выходил, как говорится, на морально-волевых, с температурой и в глазах двоилось. Вот и подумай, как следует, твое ли это призвание? Работа, она если с огоньком и по душе, туда ноги бегом бегут, а если наоборот... А про войну... ладно, мы, служивые — знали на что шли, как говорится... А Миха?.. Три года уже здесь, а самолетов так и не перестал побаиваться, да и на огонь, сам знаешь, как он реагирует. А батя твой — он настоящий, немного дурной, но надежный.

-Да уж, немного! Они с мамкой — два сапога, надо же так подобрались, про мамку её приятели до сих пор с восторгом в Медведке говорят "свой пацан"! Теть Аль, правда, она такая была?

— Правда, все сверстники её слушались, командирша! А уж когда она выревела у Егорыча разрешение в районных играх участвовать, а потом, победив, показала комсомольским вожакам фигу... — засмеялась Алька, — они с твоим папаней как познакомились-то, она его сходу послала, ну а Ваня не привык, чтобы на него такого брутально-красивого внимания не обращали... Саша с Витьком угорали в то время, а Минька в сватовстве участие принимал, — засмеялись Аверы.

-Папка наш и сейчас орел, но козу-дерезу побаивается расстраивать, а после малышка совсем размягчел

. -У него опыт-то какой имеется после вас двоих!

Абитуриенты Стоядинович и Аверченко, находясь вместе, обращали на себя внимание — высоченный темноволосый и темноглазый, баскетбольного роста Михайлик и, под стать ему, темноволосая, кареглазая Настюша, выросшая до ста семидесяти четырех сантиметров.

Алька, смотря на своих не мелких старшеньких, вздыхала:

-Куда уж мне до вас всех со своими метр шестьдесят? Потеряюсь и не заметите.

В институте, у доски с расписанием экзаменов, Стоядиновича уцепил шустрый молодой человек. Сначала поинтересовался, играет ли он в баскетбол, на что Миха ответил:

-Какой же серб не играет в баскетбол? В Сэрбии был разряд по нему.

-О, так ты серб? И к нам, на Урал поступать приехал?

Миха пояснил, что "живе тука уже три години" -волнуясь он забывался и говорил на смеси русского и сербского. Настя добавила, что мать у него русская, отец же чистокровный серб, пришлось уехать из-за натовских бомбежек, в сербской родне имелись погибшие.

-Понял ,понял, если сдашь все экзамены, и поступишь — надеюсь, будешь играть за команду института?

Да, конечно, мы с Настей три года в одной команде, по области второе место завоевали вот весной.

Молодой человек, как потом оказалось, был руководителем ССУ — студенческое самоуправление — и приглядывался к будущим студентам, интересовался активистами, спортсменами.

Настя сдала все экзамены и проходила, Михалику же не хватило полбалла, списков поступивших ещё не было, и расстроенные ребята сидели на лавочке у входа.

-Мих, а давай я тоже скажу дома, что не добрала балл?

-Зачем?

-Да неохота мне без тебя как-то тут учиться, поработаем годик, а там опять попробуем,а?

-Родители и твои, и мои опечалятся, — вздохнул Михайлик. — Пошли по булочке, что ли, купим?

Поплелись, унылые, к ближайшему киоску с булочками, на тротуаре Настю чуть не сшиб, затормозив в паре сантиметров от неё, быстро идущий молодой человек.

-Извините, девушка! О, серб, привет! Как успехи?

— Полбалла не добрал, — вздохнул Стоядинович, — вот уговариваю Настю дуррю не мучится, документы не забират, она солидарност проявляет.

-Стоп! Не гони лошадей, давайте через пару часов встретимся в кафешке, вот там, за углом, через три дома 'Круиз'. Если меня ещё не будет — дождитесь, а я побежал, почву прозондирую.

И прозондировал, поговорил с проректором, вместе пошли к ректору, который только что вышел на работу и был в благодушном настроении, пояснили, что серб настоящий — жил до пятнадцати лет в Сербии и, конечно же, ему русский язык дается тяжелее, а он только одну запятую и не поставил в сочинении...

Вместо двух часов получилось почти три часа ожидания, ребята терпеливо ждали, и результат того стоил — Стоядиновича приняли на первый курс, пока без стипендии, а там по результатам учебы.

-Ты не переживай, год как-то вытянешь, я поговорю кое с кем — наши выпускники, у ребят бывает запарка по заказам, мелочевку они скидывают нашим делать. Какие-то деньги платят, да и родаки на что?

-Михайлик, точно. Я тоже стрижками кой чего подработаю. Дом недалеко, картошку-капусту-грибы всегда привезем, — затеребила его Настька.

-Почему ты его так странно зовешь?

-Он у нас Михайло — полное имя по-сербски так, а у меня старший брат Михаил, вот и зовем с детства, чтоб не путать о ком речь: одного — Минька, другого — Михайлик. Спасибо огромное Вам, Андрей. Дома будет радость, а уж в Сербии, его бабуля на весь город будет хвалиться и гордиться — внук в русский институт поступил!!

Значит, Стоядинович, в баскетбол за сборную играем?

-Да, однозначно! Моя огромная благодарност — много хвала!!

А Минька, побывав на практике, начал задумываться о перспективах на будущее после окончания института. Оборонная промышленность была в глубокой яме, бывшие выпускники, работающие там, не могли похвастаться ни зарплатой, ни другими благами и льготами, что имелись в печально почившем Союзе. Тогда-то работать в оборонке было весьма престижно, да и стать невыездным, теперь, когда заграница стала доступна — были бы деньги — как-то не особо грело, хотелось, по возможности, мир посмотреть, хотя бы немного. Все это он и озвучил Аверу, который надолго задумался:

-Дай мне подумать, посоветуемся с Ванькой и Евсееичем, будем прикидывать. Сейчас проще, распределения и отработки нет . Доучишься, за год определимся. Сын, ты насчет девушек как, а то, может, женишься и поставишь нас перед фактом? Питер — не Горнозаводск, соблазнов и девушек много.

-Цели такой пока нет, да и так, чтобы сильно кто-то зацепил... нет, пока нет. Был тут момент, на Дворцовой площади на Девятое мая, вечером... Там повсюду гулянья, веселье, всякие песни-пляски, у одного помоста нас какие-то сторонние девчонки танцевать вальс вытащили. Ребята из комнаты совсем его не умеют танцевать, так, потоптались на месте. А я расстарался... девчонка такая небольшая, а ловкая, видимо где-то занималась танцами, в общем, два раза подряд мы с ней одни протанцевали, сорвали аплодисменты бурные. Я чуть отвернулся— ребята что-то спросили, а потом смотрю — нет уже её. Прошвырнулись по площади, да разве ж найдешь в таком скоплении народа? А так вроде неплохая, чем-то мамульку напомнила. Может, поэтому и заинтересовала? Говорят же, что сын подсознательно в жены выбирает похожую на мать. Не факт, но как бы доля правды имеется. А может, оно и к лучшему? Из меня муж пока что... как, вон, из дядь Васи — балерина.

Дядь Вася Бутузов как-то сильно погрузнел и заимел приличный живот, что постоянно вызывало ехидные замечания худого, совсем как в юности, Петьки.

Студенты разъехались, и Аверы заскучали, в их вечно шумном и веселом доме стало скучно, один Филюнька только и оживлял их совсем недавно тесную квартиру. -Алюнь, какие мы молодцы, что сыночка родили, что бы сейчас делали вдвоем? Дом, как старые люди говорят, строится на Троице, вон и Ванька с Наташкой, видя, что синхронисты не сегодня-завтра вылетят из гнезда, родили себе малышка.

День рождения папы и дочки перенесли на конец сентября — дочка была в колхозе.

Михайлик Стоядинович переживал, что родителям будет сложно его учить, но родители совсем не волновались:

-Выучим, сынок, не переживай, Любица пока при нас, одного студента потянем.

Драган слетал на две недели в Сербию — умерла его майка-мамка, приехал расстроенный:

-Саша, сэрдцэ на два половинки расколото, в Сэрбии — родина, а здесь семья, умом все понимаю, а сильно тоскую за Сэрбию. Но где хорошо дэтям, там и дом.

Стоядиновичей звали Валюхины родители в Набережные Челны, но они, прикинув и взвесив все, решили ничего не менять в своей теперешней жизни: жилье, работа, друзья — все есть, детям здесь хорошо, не бедствуют — Драган зарабатывал неплохие деньги.

-От добра — добра не ищут! — сделала вывод Валюха.

Дед и баба Поречные, тоже обрадовавшись, что внук поступил, однозначно сказали:'будем помогать, пусть ребенок учится'.

На Сашин, так сказать, юбилей — сорокапятилетие приехали Ванька и Витек, который умудрился раньше Авера демобилизоваться. Мужики много говорили, вспоминали учебу, службу, смеялись, ходили в лес, притаскивали полные корзины грибов, нарвали много шиповника. Поехали в Медведку к своим тещам, Васька утащил всех на охоту, пришли без добычи но счастливые — осенний, притихший,почти безмолвный лес завораживал. Долго сидели на мшистом пригорке, греясь на нежарком осеннем солнышке, любуясь бездонно-голубым небом, отмахиваясь от пролетающих мимо и норовивших прилепиться на лицо паутинок, следили, как неспешно, в почти полном безветрии, с осинок и берез слетают и неспеша падают оставшиеся листья. Съездили на дальнюю речку — вот тут повезло, наловили хариусов, теща Ваньки нажарила огромную семейную сковородку, доставшуюся ей в наследство от бабы Кати, которая аж до девяноста девяти лет прожила, и, конечно же, всласть попарились в бане.

— Какой у нас замечательный осенний отдых получился! — восторгался Витёк.

-Это нам с погодой крупно повезло, а то бывает осень с августа заплачет и до самого снега — сыро, грязно, холодно, тоскливо, — заметил Саша.

-Ну, Авер, это тебе подарок на день рождения природа выделила!

Алька старалась им не мешать, видя, как они наслаждаются обществом друг друга, только малой хвостиком ходил за мужиками. После бани, когда сидели в горнице теперь у Аверовой тещи, отдуваясь и попивая пиво, зашел разговор о Миньке. Авер сказал, что и как — учиться-то оставалось всего год.

Ванька тут же выдал:

-А чё долго рассуждать, мы его в гражданскую авиацию на север отправим. Юрка вон уже шесть лет в Ханты-Мансийском округе, работы много, он не летает сам, здоровье не то, но координирует всю работу. Говорит, трудно, но интересно, иногда площадки для вертолетов выбирать приходится долго — природа-то там, тундра да топи, но зато и опыт колоссальный, и деньги хорошие. Да и пока семьи нет, можно поработать — трудности, они, как известно, закаляют. Давай сейчас Миньке и позвоним, пусть думает, прикидывает, Юрку только заранее надо предупредить. Он как-то говорил, что хороших диспетчеров ему бы парочку, а наш Мишук — мужик надежный вырос. С его образованием или куда-то в самолето-вертолетостроение, или в армию. Военно-космические войска, вон, в тридцать пять уже на пенсию могут идти. Оно, конечно, сильно звучит, но в материальном плане не густо. Минька наш весь в своего папаню, решит как правильнее и нужнее... Димка-то мой и то, чуть что, тебя в пример мне ставит, -засмеялся Ванька, — тоже серьезным становится, а девица наша — ужас, я плюс Натаха в одном флаконе, мне уже сейчас Стоядиновича жалко. Вот 'повезет' ему.

-Да ладно, может, ещё сто раз передумает Дашка, чай, не в деревне живет — в Москве. — Оптимистично выдал Витёк.

-Ага, как же, тебе ли не знать, Вить? Нам давно было предъявлено с козой-дерезой: "Замуж пойду только за Миху, даже не мечтайте о другом зяте!!" А мы что — мы ничего, Стоядинович — мужик нами изученный, сваты, опять же, свои в доску. Судьба — значит будут вместе. Вон, Витька в десять лет Галинка застолбила. Есть в кого дочке быть такой.

Соня отучилась в седьмом классе, по всем предметам получились твердые четверки, английский -пятерка, хромали пока русский и литература. Отец и дочь старались побольше вместе читать вслух. Сонька, правда, мухлевала в открытую — прочитает одну страничку и начинает специально перевирать слова, зная, что папка не выдержит, заберет книжку и начнет сам читать с выражением.

Эта хитрая лисичка подлазила к нему под бочок, прижималась и, умильно заглядывая в глаза, просила: -Папка, ну ещё немножко почитай, так интерееесно!

Папка же таял и старался.

Алина как-то поймала себя на мысли, что ходит и прислушивается к голосу бывшего, читающего на разные голоса реплики героев.

-Тьфу на тебя! — разозлилась она сама на себя, — забыла, как этот матёрый козлищще умеет очаровывать? Сколько же оказывается в Соньке отцовского! Только бы не блудливая оказалась, а остальное даже и неплохо, не будет закомплексованной, как я когда-то. А с чего мне быть раскованной?

Матери своей она не помнила совсем, а тетка — сестра бабули, старая, вся какая-то завистливо-желчная, дева, постоянно и упорно твердила маленькой Алинке, что она нежелательный и ненужный ребенок, никому. Мать, родив её в восемнадцать лет от какого-то приезжего молодца, промаявшись год со слабенькой, постоянно болевшей дочкой, просто сбежала из дому, оставив ребенка 'на пару часиков всего' со своей старенькой бабушкой. Пара часиков получилась на всю жизнь, бабуля же вызвала свою сестру, жившую в маленьком занюханном городишке и потерявшую всякие надежды устроить свою жизнь, к себе, сумела, устроить так, что её квартира — двушка почти в центре Пскова, отходила после её смерти сестре и внучке Алине в равных долях. И вынуждена тетка была согласиться и терпеть ненужного ребенка. Бабуля прожила до семи Алинкиных лет, а потом тетка развернулась, девочка была тихая, никогда никому не перечила и не жаловалась, и тетка отрывалась как могла. Она не била девочку физически, но морально... не уставала повторять, что Алина — ошибка её непутевой матери,никому не нужный и нежеланный ребенок, одно только достоинство которого — учится хорошо.

Тихую, почти никогда не улыбающуюся девочку в классе и институте особо не замечали, если только просили списать. На последнем курсе института внезапно умерла тетка, и Алина осталась одна, все такая же незаметная и невзрачная.

На такую вот и натолкнулся Тонков... Сейчас Алина ясно понимала, что повелась на его обаяние — ей не привыкшей к чьему-то вниманию, естественно, Мишка в то время казался рыцарем светом в окошке. Свет вот и ослепил, а когда проморгалась... этот свет ох как больно резал по глазам.