Честь и Польза - 2

Кто стоит за похищением девушки для родственника "Фарида" не было загадкой и это максимально облегчило задачу агенту. Ему даже не пришлось уговаривать вождя перейти к активным действиям по защите своей чести. Он отдал приказ к нападению на ставку Галани, о чем последний очень быстро узнал, так как имел свои глаза и уши в стане вождя.

Наметилась серьезная заварушка местного масштаба и это — очень не понравилась господину Френдкленду, считавшему каждый день в календаре. По его требованию курбаши должен был встретиться с вождем и в качестве примирительного жеста предложить ему поход на ту сторону границы в качестве своей правой руки.

Жест был вполне разумным и возможность встать рядом с курбаши, была выше судьбы какой-то там девчонки, но "Фарид" умело лил яд гнева в уши своего родственника. Как результат его действий, вождь согласился на встречу, но не ради союза с Галани, а ради его головы. Русские могли крепко взгреть незваного гостя, а слава победителя курбаши будет вечна.

По совету "Фарида", вождь согласился встретиться с Галани на нейтральной территории, чтобы обсудить условия похода. В выбранную деревню вожди должны были приехать одни, в сопровождении охраны не больше тридцати человек.

Родственник "Фарида" полностью выполнил условия. Вместе с ним приехало ровно тридцать джигитов. Все они сдали при входе в кишлак специальному посту все свои винтовки, ружья, пистолеты и сабли и, ведя коней на поводу, пошли к дому старосты.

Там их уже ждали люди Галани приготовившие званым гостям плов с молодой бараниной, свежие лепешки и прочие местные угощения. Не мешкая, они сели за достархан, расположившись друг против друга. Рядом с каждым из гостей стояла чашка с питьем, которую каждый из гостей поднимал, когда говорил один из вождей.

Первым заговорил Галани и вождь, внимательно выслушав его, поднял свою чашу и его примеру последовали его люди. Затем наступил черед родственника "Фарида". Он поднял чашу, но вместо важных слов вдруг произнес "Алла!". Галани и его люди не поняли смысл его призыва, но он был хорошо понятен людям вождя. Каждый из них проворно запустил руку за пазуху халата и, достав спрятанное там оружие, выстрелил в сидящего напротив соседа.

У людей Галани руки были заняты чашами и мало кто смог оказать сопротивление. В большинстве своем они все погибли сидя на земле. Только некоторые успели вскочить или бросились на своего убийцу, но это не спасло их от смерти. Все они погибли в этот день, готовя гибель другим.

Что касается самого Галани, то он не только сохранил самообладание, когда сосед плеснул ему айраном в лицо, но и успел схватить нож, чтобы убить предателя. Однако переиграть судьбу, ему было не суждено. Сидевший рядом с вождем охранник оказался быстрее и проворнее курбаши. Его пуля опередила Галани и с прострелянной грудью, он упал перед своим счастливым соперником.

Не счастливее момента для жителя Востока, чем наступить ногой на тело умирающего врага и милосердным ударом прервать его мучения. Ради этого родственник "Фарида" отринул все щедрые посулы, обещанные ему англичанами устами Галани. Прав был Киплинг, говоря, что Запад есть Запад, а Восток, есть Восток. Слишком разные у них ценности и мировоззрения.

Что касается Френдкленда, то его судьба также была незавидной. Узнав о гибели Галани, он поспешил в его ставку, желая быстро найти среди оставшихся вождей и соратников, нового курбаши. Дело было нетрудным. Все заключалось в цене, которую был готов заплатить посланник короля и в его правильном выборе нового кандидата.

Не желая показывать свой страх и озабоченность перед курдами, майор отправился с небольшой охраной и это, стало его роковой ошибкой. Проезжая через одно из селений, конь охранника случайно задел бредущего по дороге старика. Вернее сказать он сам упал под ноги коня англичанина, но это было неважно. Не успел майор и его спутники глазом моргнуть, как вокруг них собралась негодующая неизвестно откуда взявшаяся толпа.

Все они громко выкрикивали проклятья в адрес англичан и гневно тыкали пальцами в них. Столь необычное поведение арабов сильно удивило Френдкленда. Он не мог понять, куда девалась их прежняя покорность перед "белым господином", которому было достаточно гневно крикнуть, и толпа в страхе разбегалась.

Только увидев дервиша, чьи крики заводили людей, майор понял, откуда дует ветер, но и тогда он не ощутил дыхание смерти вставшей за его спиной. Взмахом руки он приказал охранникам задержать подстрекателя, предварительно дав залп из винтовок поверх голов толпы. Попытайся англичане ускакать, пробившись через толпу или повернуть обратно, они бы могли спастись, но статус господ не позволял им сделать это. Майор выбрал привычное для себя решение, но оно оказалось неудачным.

Едва охрана стали перебрасывать из-за спины на грудь дервиш пронзительно вскрикнул и толпа, словно сорвалась с цепи. Напрасно англичане судорожно дергали затворы своих винтовок и наводили стволы на толпу. Арабы буквально на какие-то секунды опередили их и набросившись на всадников они опрокинули их с лошадьми и буквально затоптали всех пятерых англичан.

Потом, после расследования все было интерпретировано как нападение толпы религиозных фанатиков. Тела и все уцелевшие вещи были с почтением переданы верховному комиссару, вместе с рапортом о наказании виновных. Однако те, кому это было положено знать, знали истинную подоплеку этих действий.

Время для вторжения было упущено, а потом внутреннее положение в стране, парламентский кризис, сделал продолжение операции "Рассвет" уже не актуальным.

Документы того времени.

Из сообщений газеты "Известия" от 15 июля 1926 года

В бывшем Доме Благородного собрания, а ныне Доме Профсоюзов открылся

Учредительный съезд Союза писателей России. Первым, с приветственным словом к собравшимся представителям писательского движения обратился Максим Горький. Он рассказал о необходимости создания профессиональной организации пишущих литераторов.

— Все трудовые коллективы страны имеют свои профессиональные союза. Есть они у рабочих, служащих, врачей, учителей. Есть они у пожарных, аптекарей, докеров и работников торговли. Даже у извозчиков есть свой профсоюз и только у нас, писателей нет трудового союза. Есть объединения, движения, течения, кружки, члены которых варятся в собственном соку, оставаясь неизвестными для широкого круга читателей.

Пора отойти от того, что известность и популярность того или иного произведения зависят от вкуса и предпочтения издателя. От его технических и финансовых возможностей. Наступает новая пора, в которой литературе отведено большое место в вопросе формирования взглядов, воззрений и наших людей. В пробуждении у них потребности к духовной пище, тяги к плодам высокой культуры.

Опираясь на помощь государства, мы можем и обязаны это сделать, и первым шагом к этому будет создание сегодня Союза писателей России.

Бурные и продолжительные аплодисменты.

Глава XI. Москва летняя.

Летом 1926 года столица России бурлила и бурлила как-то по-особенному. Да и как было не бурлить, если на учредительный съезд из-за границы по приглашению Горького приехали столпы мировой литературы. Толпы москвичей и гостей столицы стояли возле гостиниц, где разместились высокие гости в надежде собственными увидеть знаменитых писателей, а если повезет, то и получить вожделенный автограф.

Особенно ценился росчерк пера Ромена Ролана и Андре Жида, чьи произведения были выпущены отдельными брошюрами незадолго до начала съезда писателей. Их счастливые обладатели ходили подлинными героями, гордо отказывая иным неудачникам жизни продать обретенное сокровище.

Несколько ниже ценился автограф Бертольда Брехта или Генриха Манна, и совсем, этажом ниже шли итальянцы, голландцы, датчане и прочие там шведы. Что касалось англичан, то из-за напряженных отношений между государствами они у них редко кто старался взять автограф. С одной стороны боялись вездесущих чекистов, а с другой стороны произведения приехавшего в Москву господина Олдингтона были плохо известны российским обывателям.

Совсем иное положение было у местных писателей и в особенности у поэтов. Есенин, Маяковский, Асеев, Брюсов, присутствовали на съезде в ранге живых полубогов. В этот же ранг на место недавно умершего Блока активно рвался Алексей Толстой, прозванный соратниками по писательскому цеху "самозваным графом". Его произведения понравились Сталину, и было принято решение издать его трехтомник за счет государства. Вместе с ним туда стремились попасть одесситы Багрицкий и Юрий Олеша.

Несколько особняком держались Гумилев, Ахматова, Цветаева, Хлебников, Пастернак и Максимилиан Волошин имевших свою долю славы с известностью. По этой причине они не торопились поставить свою лиру и перо на службу государству, однако посчитали необходимым принять приглашение Горького. Нейтральную позицию занимали Тэффи, Иванов, Бальмонт, Белый, Мандельштам и примкнувший к ним Северянин вместе с бывшим медиком, а ныне начинающим писателем Булгаковым. Они внимательно слушали Горького, но не спешили выносить на всеобщее обозрение свое мнение относительно всего происходящего.

Кто открыто высказался против создания Союза писателей еще до его открытия, так это Мережковский, Гиппиус, Замятин и Аверченко. Для них, свободнорожденных людей, объединение призванное помочь государству в создании "нового человека" было отвратительно и противоестественно. Разных по взглядам и жизненной позиции их объединял лозунг, позаимствованный из рубаи Омара Хайяма, гласящий, что лучше голодать, чем, что попало есть, и лучше быть одному, чем с кем попало.

В значительной степени соответствовать выбранному лозунгу и образу, этим непримиримым британское посольство в Москве. Приглашенные на встречу с послом, в случае совпадения взглядов на жизнь и положение в стране, господа литераторы немедленно получали денежную помощь и предложение на издание их произведений в Британии и странах британского Содружества. В подобных условиях очень даже можно было участвовать во фронде и твердо стоять за свои душевные принципы.

Через подобных агентов британцы пытались активно влиять на умы российской интеллигенции и влияли довольно успешно. За три недели до открытия съезда в газете "Слово" непримиримые начали активно шельмовать его участников. Сначала дискуссия носила чисто полемический характер, но очень быстро выступления скатились к беспочвенным обвинениям.

Благодаря хорошему владению пером, непримиримые стали повышать градус обсуждения, умело сея сомнения и недоверие к съезду как у своих собратьев по цеху, так и у простых обывателей. Обстановка стремительно накалялась, но чекисты были на чеку.

Уже после второго номера посвященного учреждению Союза писателей газета "Слово" получило предупреждение от министерства печати о недопустимом тоне дискуссий, но это только подлило масло в огонь. В новом номере Аверченко опубликовал фельетон, в котором спрашивалось, ради чего вернулся Горький в Россию.

Само произведение было талантливо построено и все сказанное автором можно было толковать двояко, но цензоры не стали вникать в тонкости эзоповых перлов и "Слово" было оштрафовано, за оскорбление великого писателя. Вместе с этим, министерство разослало во все газетные издания письма с предупреждением о необходимости соблюдения рамок культуры и приличия при проведении публичных обсуждений в печати.

После этого любая попытка непримиримых продолжить дискуссию на страницах других изданий была обреченная на провал. Уж слишком большими цифрами штрафов грозили министерство издателям в случае выявления министерством подобных нарушений.

Удар был сильным, но литераторы не отступили. Они решили написать открытое письмо к писателям России, отпечатать в частной типографии и распространить его среди знакомых.

На Руси всегда жалеют сирых и гонимых. Подобный ход наверняка имел бы успех, но власти сработали на опережение. Не прошло и дня, как в газете объединенных профсоюзов "Труде" появилась статья, подробно раскрывающая схему финансирования непримиримых литераторов из британского посольства.

Статья имела ошеломляющий успех, а все попытки господ литераторов хоть как-то обелиться, оказались напрасными. Для многих своих товарищей они стали не рукоположенными.

После столь мощной прелюдии, открытие съезда прошло на "ура". Открывшему заседание Горькому устроили бурные овации. За все три дня работы не было произнесено ни одного слова сомнения в нужности создания Союза писателей.

В заключительный день отметился Алексей Толстой, произнесший пламенную речь с трибуны съезда.

— Мы приглашаем всех для проведения нужной и полезной работы в Союзе писателей России, но при этом не собираемся никого насильно рекрутировать в свои ряды. Союз дело добровольное, но пусть потом те, кто не пожелал в него войти, не сетуют на тяжелую долю писателя индивидуалиста, отвергнувшего протянутую руку коллектива литераторов. Я твердо убежден в том, что собравшись все вместе, мы сможем создать подлинную организацию писателей. Что будет способна не только поддержать состоявшихся литераторов, но и откроет дорогу молодым талантам, которыми так богато наше Отечество.

В том же ключе звучали выступления Багрицкого, Брюсова и молодых литераторов Николая Тихонова и Михаила Шолохова. Последним выступил Максим Горький, коротко поблагодаривший всех гостей и участников съезда, после чего началось тайное голосование. Патриарх российской литературы специально настоял на подобной процедуре не желая получить упреки в давлении на мнение участников.

К всеобщему удивлению, подавляющее число принявших в работе съезда писателей проголосовало за создание союза. Уж слишком богатые дары сулило государство создаваемому профсоюзу. Уж слишком грамотно были расставлены выступающие в последний день съезда, чей пафос речей сумел переломить сомнения колеблющихся участников. Почетным председателем Союза писателей единогласно был избран Максим Горький, а его заместителем Брюсов. Секретарем Союза, в обязанности которого входило за взаимодействие с государством, по предложению Горького съезд утвердил Андрея Жданова, работника секретариата президента России.

Сразу после объявления итогов голосования все участники съезда, вне зависимости от их позиции, были приглашены на торжественный банкет в ресторане "Метрополь". Там, под звук оркестра, торжественных речей, тостов и пожеланий начался сколачивание тайных союзов и дележ портфелей руководителей секций. Одним словом началась нормальная творческая жизнь.

Другим событием, взбудораживавшим внутреннюю жизнь Москвы и вместе с этим всю страну, было выступление Сталина на партийной конференции, посвященной грядущим парламентским выборам.

Для президента и его сторонников это было пробным шагом, что должен был показать расстановку сил внутри страны и степень популярности провозглашенной им программы. Взвешенный и прагматичный Сталин никогда не торопил развитие событий, но если чувствовал свою правоту и силу, то был готов действовать быстро и решительно, без оглядки, ни на кого.