Тихий Коррибан

— Я думал, будет лучше не оставлять тебя в одиночестве, — полагаю я, но Дуку резко возражает:

— Ты не унижай меня своей заботой. Может, у тебя, конечно, благие намерения, но, знаешь ли, даже в этом случае от неймодианца никакого толку. Ему помощь понадобится быстрее, а это уж избавьте…

Услышав его слова, Рун меняется в лице.

— Ты думаешь, я ни на что не годьен?! — восклицает он, явно задетый таким пренебрежением. — Мнье что, доказать тебье, чертов ксьенофоб?!

Граф устало усмехается, совершенно безразличный к чужому уязвленному самолюбию. Хаако вновь начинает дрожать, но это уже не просто дрожь страха. Боязливость в нем соседствует с напряжением и гневом. Он готовится к некому решительному действию, осторожно ставя клетку с пилат-птицей на пол. Рун прячет ладонь под толстые складки темной мантии, а потом выхватывает вибронож.

— Знаешь, на что я способьен?! — выкрикивает неймодианец, угрожая так оскорбившему его Дуку. — Я зарьежу тебья, ксьенофоб! Я смогу! Так же, как я выпустьил кишки этому тупому нытьику Ганрею!

Я открываю рот, но у меня нет слов. Такого поворота я не ожидал никак. На лице графа тоже появляется тень удивления. Не исключено, что Рун терпеть не мог того, с кем вынужден был работать, страдал от того, что приходится подчиняться столь гнилой личности, притом, что у него были свои амбиции. Но чтобы все могло зайти так далеко, чтобы для Хаако актом самоутверждения стало убийство Ганрея! Такого никто не мог ожидать, я уверен.

— Я видьел его истьинную суть, — оскалив неровные зубы, произносит Рун. — Такую омьерзительную, разросшуюся, как раковая опухоль! Но отвратьительнее было то, что я увидьел, когда его вскрыл! Сколько было в нем дьерьма!

Эти слова, отдающие безумием, несколько проясняют картину. Без вмешательства сил Коррибана не обошлось, но все же такая запредельная жестокость! Что сидело в нем все это время и вылезло лишь сейчас и здесь!

— Тут я с тобой согласен, — ехидно улыбаясь, отвечает Дуку. — Меня смущает лишь то, что это говорит неймодианец.

Хрипящий от напряжения, покрывшийся пятнами Рун заносит вибронож, но я успеваю выстрелить ему в плечо.

— Ксьенофоб… — сквозь зубы цедит он, выронив нож, а я стреляю второй раз, в живот, после чего он падает. И уже тогда я приканчиваю безумца выстрелом в голову.

Граф смотрит на меня с укором. Да и ко мне приходит осознание, как бездарно я потратил заряды. Уже давно пора было собраться и действовать с умом! Тем более что дальше я буду идти в одиночестве, оставив здесь раненого союзника. Сейчас я ничем не могу помочь Дуку, кроме как пожертвовать ему предназначенное для себя обезболивающее. Он, разумеется, прекрасно держится и без него, но и его выдержка не безгранична. Однако куда хуже его мучений то, что он теперь практически беспомощен.

— Отвести тебя к звездолету? — предлагаю я.

— Нет необходимости, — отказывается граф.

— Но руки…

— Успокойся, — отрезает он. — Мне ничего не угрожает — Коррибану от меня больше ничего не нужно! Забери мой меч — мне ведь он больше не понадобится. И еще поверь карманы моих брюк.

Решительно никогда я не видел такой стойкости. Даже если бы я был уверен, что здесь ничто не угрожает мне, все равно не рискнул бы остаться один, без оружия, потеряв даже руки! Я покоряюсь этому волевому человеку, молча выполняя то, что он сказал — взяв его световой меч с элегантной изогнутой рукоятью, я перехожу к тому, чтобы забрать то, что есть в его карманах. Первой мне в руки попадает сложенная бумажная карта города Дрешде и близлежащих окраин.

— Я нашел ее здесь во время первого визита, — поясняет Дуку, — там есть пометки, которые могут пригодиться.

Но кроме карты он взял с собой еще кое-что.

— «Белый экстракт»? — недоуменно произношу я, рассматривая какую-то мутную жидкость в склянке. Граф понимает, что стоит кратко поведать историю этой вещи:

— Я сталкивался с одним человеком, который пытался выпустить Тьму за пределы Коррибана. Полномасштабный всеобъемлющий ужас, а не те мелкие попытки просочиться, что увидел ты. И это вещество позволило мне его остановить. Держи при себе. Как и кинжал Мола.

Я по какой-то причине жду дальнейших наставлений, вроде: «Будь предельно осторожен, ничего не принимай на веру, думай, прежде чем действовать». Но он не говорит больше ничего. Может, снова бережет мою гордость, а, может, просто все дальнейшие решения за мной. Куда же мне стоит идти?

— Где может быть что-то, связанное с Плэгасом Мудрым? — осведомляюсь я.

— Иди в госпиталь Дрешде, — советует Дуку. — Мол рассказывал, что Плэгас проводил некие эксперименты там. Но помни главную цель, зачем мы летели сюда!

Я изучаю карту, определив наше нынешнее местоположение и маршрут отсюда до госпиталя. Теперь мне придется полагаться только на оружие ближнего боя, потому нужно усилить осмотрительность. Я беру с собой клетку с пилат-птицей — кто знает, может, она убережет меня от особо крупных неприятностей, какие начинаются с приходом Тьмы. Чувствуется потребность, или даже необходимость сказать что-то графу, уходя, но я не нахожу слов. Просто тихо удаляюсь и выхожу на затуманенные улицы.

С планом местности, где отмечены перекрытые проходы и потенциально опасные участки, я без проблем добираюсь до госпиталя Дрешде — серого здания в ржавых разводах, с мутными битыми окнами. Часть его фасада окружена старыми строительными лесами, как и другие постройки. Внутри также словно идет ремонт — покрытие снято с неровного серого пола, краска соскоблена со стен и оставлена мусором под ногами, мебель и оборудование затянуты полиэтиленом, как обычно делается во избежание загрязнений. Воздух очень сухой и пыльный, от него даже дерет в глотке. Я захожу в ближайшее помещение, где вижу оставленные в беспорядке вещи и рабочую документацию. Большая часть ее так пострадала от пыли, что ее невозможно разобрать. В сохранности осталась только одна запись под стеклом на столе:

«Многие вещества, активно применявшиеся в различных ритуалах ситхов, являются на самом деле сильнейшими токсинами. В некоторых смесях используется яд животных, одной капли которого хватило бы для смерти любого индивида, не являющегося адептом Темной Стороны. Ядовитые растения и грибы также получали широкое применение. Известно о том, что высоко ценился цветок беспамятства — вьющееся растение, цветы которого выглядят, как желтые рога для питья. Цветок беспамятства, однако, представлял и большую сложность в плане обнаружения мест его произрастания и правильного сбора. У Пророков Темной Стороны также получили особое значение грибы-сапротрофы «белые руки». Их плодовые тела действительно напоминают бледные усохшие кисти мертвых человеческих рук. Изначально данные грибы, произрастающие на могильниках, были известны ведьмам как «средство утолить голод похоти». Пророки же готовят из «белых рук» багряный спайс, рецептура которого век за веком держится в тайне, как и особенности его воздействия на психику. По весьма скудным и не вполне научным свидетельствам, полученный наркотик вызывает вовсе не оргазмические ощущения, а, скорее, панику и пугающие видения, но, несмотря на это, к багряному спайсу формируется сильная зависимость, от которой уже невозможно избавиться по собственной воле».

Совершенно бесполезная информация. Я надеялся найти в этом месте карту госпиталя, но не могу ее обнаружить. Осмотр всего, что есть в этой комнате, не принес никаких результатов. Придется продолжать поиски чего-то, связанного с Дартом Плэгасом, полностью наугад — мало того, что я не знаю, что именно ищу, так я еще и не могу знать, где придется искать.

Во мраке пустых коридоров эхом разносится шорох строительного мусора под моими сапогами. Видимо, эти звуки несколько тревожат птицу, которая начала суетливо бегать по клетке. Но моя надежда на то, что это ничего не значит, рушится, когда пилат начинает испуганно кричать, совсем не мелодичным резким голосом, а в следующий миг я вижу, что нечто движется на меня из темноты. Это огромная бесформенная масса бледной плоти, которую невозможно обойти. Я дергаю одну за другой двери ближайших палат, но они не поддаются. Приходится браться за оружие. Я стараюсь проявить осторожность и не рискую воспользоваться световыми мечами, предпочтя жабоку. Может, это стоило мне некоторых сохраненных нервов, когда я увидел приблизившееся ко мне нечто. Это омерзительный тучный монстр с распухшим телом. Его зеленоватая кожа, через которую проступают сосуды, покрыта сочащимися нарывами и язвами. Головы нет — вместо нее свернувшаяся, втянутая внутрь сгнившая и засохшая кожа шеи. Я успеваю отскочить назад, когда меня пытаются схватить его плоские мясистые руки. Эта омерзительная туша — словно одна огромная ходячая опухоль. Быстрым резким ударом с расстояния я вспарываю раздувшийся живот монстра, и меня едва не выворачивает. Его внутренности разят чем-то кислым, забродившим, с примесью запаха спирта. Даже задержав дыхание, обходя труп твари, я чувствую отвратительное напряжение внутренностей. Ком встал в горле, но я теперь совсем не хочу пить.

Двигаясь дальше по коридору, я пробую открыть все имеющиеся двери, но ни одна из них не отворяется. Ход на лестницу завален — здесь обрушилась потолочная плита. Попробовать подняться на этаж выше можно только через шахту лифта. Может, кабина лифта была демонтирована, или же здесь случилось еще что-то, но сейчас шахта пустует, а ее обнажившиеся ржавые опоры можно использовать для подъема. Такой подъем почти равносилен покорению отвесной скалы с ничтожно маленькими уступами. Приходится напрягать мускулы до предела. Я чувствую боль в пальцах ног и рук… точнее, руки. Несколько этажей оказываются закрытыми за плотно сомкнутыми дверями лифта, но выше я вижу просвет. Если я ничего не обнаружу на доступном этаже, надеюсь спуститься ниже уже по лестнице или найти иной путь. Добравшись до уровня приоткрытых дверей, я начинаю двигаться к ним вдоль узкой шатающейся балки, когда вдруг расплывшаяся плоская конечность протискивается между дверных створок. Я едва могу удержаться от того, чтобы не сорваться вниз. Мне приходится держаться за прутья арматуры одной рукой, чтобы взять во вторую световой меч, но даже это оружие способно нарушить равновесие. В таком положении я не могу рассчитывать удар — я просто машу клинком, нанося беспорядочные порезы, как мне кажется, бесчувственной мясистой конечности, пока, наконец, не отсекаю ее. Я вижу, как свет из проема дверей перекрывает массивная безголовая туша. Возможно, если я приближусь, она будет пытаться атаковать меня оставшейся рукой. Но у меня нет вариантов действия. Продолжая держаться одной рукой — к счастью, не живой, не знающей усталости — я двигаюсь к выходу, держа меч наизготовку. Собрав силы, глубоко вздохнув, я перепрыгиваю с шаткой балки на край проема, схватившись правой рукой за дверь, а левой совершая быстрый выпад. Еще несколько секунд, пока раздутый безголовый монстр, пошатываясь, не рухнул на пол, мне приходится висеть на краю, но затем я выхожу из шахты лифта, переступая через зловонный труп.

Этаж, на котором я оказался, мало чем отличается от первого. Но мне кажется, что здесь в темноте я слышу чье-то неровное, прерывистое дыхание. Я начинаю проверять двери, и после нескольких неудачных попыток одна из них все же распахивается передо мной.

Я оказываюсь в комнате без окон, с высоким потолком и белыми стенами, находящимися в почти идеальном состоянии, особенно в контрасте с остальной частью здания. Здесь только и удается вспомнить, что я нахожусь на территории бывшей больницы. В белой палате нет ничего, кроме ничем не покрытой металлической койки с решеткой вместо изголовья. На койке, вперив взгляд в пол, сидит муун, облаченный в старые боевые сапоги, черные штаны и грязную смирительную рубашку. Его едва заметно бьет дрожь, и он тяжело учащенно дышит. С опаской подойдя чуть ближе, я замечаю, что у мууна нет глаз — на их месте только глубокие пересекающиеся кровавые рубцы и гниющие раны. Кровь стекает по его плоскому носу, скулам и подбородку, несколько темных капель срывается на белый пол палаты.

— Кто ты? — спрашиваю я, но муун не шевелится. — Как твое имя? — повторяю я громче.

— Не спрашивай того, что и так тебе известно, — все же отвечает он тихим осипшим гнусавым голосом. — Или же на самом деле ты не хочешь найти то, что ищешь?

На моем лице наверняка появляется выражение шока, которое, к счастью, мой собеседник не может увидеть. Мало того, что я, собираясь отыскать информацию о Дарте Плэгасе Мудром, никак не рассчитывал встретить здесь его самого, так еще и в таком состоянии — ужасающем и жалком! Мне требуется время, чтобы свыкнуться с реальностью происходящего и заговорить о том, что привело меня сюда.

— Я ищу Ваш голокрон, — обращаюсь я к мууну.

— Мой голокрон? — удивленно переспрашивает Плэгас, не поднимая головы. — Я отдал его твоему учителю. Но тот вернул его сюда. Не скажешь, почему?

— Так голокрон здесь, на Коррибане? — наконец-то получаю возможность уточнить то, что предполагал до этого, я. — Весь?

Муун сипло посмеивается, качая головой:

— Как знать. Есть много Коррибанов.

Все его слова настолько мутные, что это начинает меня раздражать. Я хочу ясности, но почему все оказываются мне ее дать?

— Голокрон был у Дарта Мола? — пытаюсь прояснить я хоть что-то.

— Да, — на этот раз прямо дает ответ Плэгас. — Я должен был отплатить ему за участие в моих опытах.

Мой учитель участвовал в темных делах этого ситха? Какова была роль Дарта Мола в этом, что еще он от меня скрывал? Я не успеваю задать вопросы, когда следующие слова Дарта Плэгаса ошеломляют меня настолько, что я теряю дар речи, и у меня едва не подкашиваются ноги.

— Мои исследования… Мои эксперименты… Сколько их было, но ты! Несомненно, ты величайший в их числе! Моя гордость — моя боль. Багровая Церемония, красный кинжал, белый экстракт, черный кубок! До чего же сложно было добывать, синтезировать, подбирать пропорции. Но я сделал это!

По всему телу расходится какое-то мерзкое ощущение онемения. Словно все силы покидают меня. Что это может значить — я величайший в числе его экспериментов?! Конечно, Дуку уже говорил мне, что то, чем занимался Плэгас, имеет прямое отношение к моему рождению, но… Я не эксперимент! Я человек, сын моей матери! По какой бы причине у меня не было отца, я не желаю этого знать!

— Багровая Церемония? — с усилием выдавливаю я из себя два слова.

Муун резко вскидывает голову. Мне кажется, что он смотрит на меня, хоть это и объективно невозможно.

— Мое величайшее достижение! — восклицает он. — Тебе стало интересно, да? Конечно, стало. Я чувствую твои страсти, знаю, что ты хочешь сделать! Ты получишь желаемое только через мой труп!

О чем, черт его подери, он заговорил? О каких еще моих страстях?!

Повисшую в белой палате тишину нарушает тревожный птичий клекот. Это напуганный пилат кричит и бьется в клетке. И тут же чистые белые стены палаты начинают темнеть, покрываться ржавчиной и размытыми потеками чего-то, похожего на густую кровь. И когда наступает Тьма, с мууном, сидевшим на койке, тоже происходит нечто. Вновь обернувшись в его сторону, я вижу монстра, уставившегося на меня желто-белыми водянистыми незрячими глазами. Все его бледное тело, покрывшееся трупными пятнами и кровавыми волдырями, перетянуто множеством ремней, которые по-прежнему держат его руки в том положении, в каком их фиксировала смирительная рубашка. Его вытянутый голый череп изъязвлен так, что с нем просто зияют темные дыры. Высокий и тощий муун поднимается на ноги и, с трудом переставляя ноги в тяжелых сапогах с ремнями, приближается ко мне. Я активирую меч, но не успеваю атаковать, когда он открывает рот и выдыхает облако едкой отравы. В носоглотке появляется такая резь, словно я вдохнул стеклянную крошку. Меня начинает душить приступ кашля, во рту чувствуется вкус крови. Тем временем монстр делает подсечку и валит меня с ног. Меч выпадает из моей ладони. Задыхаясь, я пытаюсь встать, но тварь, в которую обратился муун, склоняется надо мной и выдыхает еще порцию яда. У меня начинают болеть и слезиться глаза, струйка выкашлянной крови стекает по моему подбородку. Я не могу дотянуться до меча, даже не вижу, где он. Хвала звездам, что в данный момент у меня есть второй. Я снимаю с пояса меч графа и активирую клинок. Надо мной в это время нависает массивная подошва сапога Плэгаса. Его монструозная версия готова со всей силы опустить стопу мне на грудь, но в этот момент я отсекаю ему ногу. Теперь падает он, в то время как я встаю. И немедленно пронзаю алым клинком грудь противника.