Двое и старуха. Записки некроманта

-Так вот, то, что показывал Ларссус — просто детский лепет, по сравнению с тем, чего может добиться пара. Хорошо слаженная двойка — это, как супруги, прожившие долгую совместную жизнь, и знающие, как кто из них поступит в той или иной ситуации. Но что бы двум магам стать хорошей двойкой, им нужно очень много времени на совместные тренировки, а пара — это двое, ставшие одним человеком, у них нет потребности что-то объяснять, что-то выяснять, как человеку, не привыкшему лгать себе, ничего этого не нужно. Они просто чувствуют, что им нужно сделать и делают — вот поэтому эффективность пары во много раз больше. Но главное отличие пары от двойки в том, что между магами в двойке всегда будут какие-то шероховатости, что-то свое, личное. Этого не бывает у пары, потому что, если один даже кто-то один попытается что-нибудь скрыть, то другой это сразу почувствует, и плохо будет им обоим. И еще одно, — тут Наставник сделал паузу, — если один из пары погибнет, второй уходит, как только душа первого войдет в Серые Пределы: через сорок минут. Так что, если вы согласны стать единым целым — то скажете мне об этом завтра утром, если нет — я буду просто тренировать вас как перспективную двойку некромантов, и не более.

Мы вышли от Наставника и направились к Муэри, чтобы продолжить занятия, и тут она взяла меня за руку. Мы остановились, и какое-то время просто молча смотрели друг на друга, а потом все вопросы о том, быть ли нам парой или стать просто хорошей двойкой, решились сами собой.

— Ну что там еще? — проворчал Мастер. Он уже сменил мантию на домашний халат и был недоволен, что мы его застали в таком виде.

— Мы согласны, — сказал я.

— Муэри? — пристально глядя в лицо девушке, спросил Наставник.

Та молча кивнула.

— Что же, тогда жду вас здесь завтра в шесть утра. Все занятия на сегодня отменяются. Постарайтесь хорошо выспаться, — вздохнул Мастер.

* * *

Я второй час не мог заснуть, чего со мной никогда не случалось. Ворочаясь с боку на бок, я вспоминал слова Наставника о том, что став парой у нас с Муэри не станет больше тайн друг от друга. Ладно, она мне все о себе рассказала, а мелкие секреты, вроде подарков на день рождения — магического ночника в виде небольшой сферы на красивой серебряной подставке — с ее стороны (я как-то пошутил, что для полного счастья мне здесь не хватает только ночника, пошутил и забыл, а она — нет), заливавшего комнату слабым желтым светом, или дубликата книги о "Занимательных и поучительных историях из жизни величайших магов и их учеников" — с моей, только добавят в нашу жизнь небольшую изюминку. А как мне быть, когда она узнает всю правду о платьях, которые она всегда надевала на выходные, о нашей с Ютером выдумке, благодаря которой мы честно соврали ей. В конце концов, откуда у меня взялись деньги на столь дорогой подарок? Какими глазами я посмотрю на нее завтра после обряда? Все эти мысли и не давали мне уснуть, а пойти и будить ее я не хотел — пусть выспится.

Скрипнула дверь. В дверном проеме застыла фигура в белом.

— Я замерзла. Пустишь погреться? — по голосу девушки я сразу понял, что она пришла не за "большим глотком", а что ее тоже что-то гложет и не дает уснуть.

— Конечно, — я откинул одеяло.

Муэри быстро скользнула ко мне в кровать и крепко обняла меня. Я молчал, лишь руки сами-собой поглаживали ее густые волосы — тут уж я ничего не мог с собой поделать. Прошло немало времени, прежде чем я понял, что она беззвучно плачет.

— Ну-ну, успокойся, что у тебя случилось? — спросил я ее и поцеловал в лоб, но она только сильнее разрыдалась. Тогда я решил просто ждать, пока слезы вымоют горе.

— Я хотела забыть это навсегда и никогда об этом не вспоминать: что было — то было, — сказала Муэри, когда ей стало чуть полегче. — Но, если мы завтра станем единым целым, как сказал Наставник, то ты об этом все равно узнаешь, так что я решилась пойти и рассказать тебе все сейчас.

Я промолчал, зная, что любые мои слова только все испортят.

— Ты уже знаешь, как меня трепали, — продолжила свою исповедь девушка, — собственный папашка, корчмари, у которых я работала, поддавшие компашки — затащат куда-нибудь и.., а пару раз даже стражники, якобы защитившие меня от них, хотя есть разница — оттреплет тебя один человек или трое-четверо, — грустно усмехнувшись, признала Муэри.

Я же продолжал поглаживать ее по голове, зная, что это успокаивает и умиротворяет человека, но вот только с каждым ее словом мне все больше и больше хотелось взять меч, пойти и оскопить всех насильников. О, Творче, неужели у этих людей тоже есть матери, сестры, жены, дочери?

-Я дала себе слово, — уже более твердым голосом продолжала Муэри, — что если понесу, то ни за что не пойду к повитухе. Я слишком хорошо знала, чем это кончается. В лучшем случае, у меня больше никогда не будет детей, а я хотела детей, но чтобы по-человечески, от мужа, а не от какого-нибудь похотливого козла. И поэтому первые же заработанные пять сребров я зашила в платье, что бы, если что, пойти к магу. Хоть это можно сделать и за два, но тогда он забирает ребенка себе, а этого я позволить не могла. Не могла — и все!

— В конце концов, я понесла. Не знаю от кого — то ли от очередного корчмаря: "Муэри, помоги!", или от какой-нибудь компашки: "Эй, девка, куда это ты так спешишь?", а может от стражника: "Что же, девочка, за все надо платить". Не думай, что я так просто взяла и пошла к магу, — всхлипнула девушка, — я мучилась не меньше двух месяцев, я понимала, что ребенок не виноват, что его отец — мерзавец и сволочь, у которого в штанах не сидится. Но я к тому времени уже слишком хорошо узнала жизнь, людей и то, что в произошедшем в первую очередь обвинят меня, дескать: "Сука не захочет — кобель не вскочит" и прочие подобные присказки, придуманные разными похотливыми ублюдками, лишь бы выгородить себя. Я знала, что с грудным ребенком меня не возьмут ни на какую работу, и нас, в конце концов, ждет голодная смерть. Короче, когда тянуть уже было нельзя, я пошла к магу, отдала ему пять сребров... Когда я очнулась, он протянул мне маленький сверток из белой ткани. Я, сама не зная зачем, развернула его, — тут Муэри снова разрыдалась, — Кэвин, там был он, еще теплый. Крохотный, чуть больше ладони. Я встала, как деревянная, вышла вон и той же ночью похоронила его на городском кладбище. А потом пошла и пропила все деньги, что у меня остались. Да вот только вино не помогало — мне становилось еще больней. И я решила, если такое повторится, то лучше уж умереть самой, чем вновь стать убийцей.

Тут она замолчала и лишь спустя не меньше четверти часа заговорила вновь:

— Знаешь, Кэвин, мне иногда снится один и тот же сон, как я ночью хороню убитого мною ребенка, — глухим голосом сказала Муэри и, уткнувшись мне в грудь, снова беззвучно расплакалась.

Я подумал, насколько же эта девушка из простого сословия лучше и чище большинства дворянок, которые узнав, что у нее было больше двух мужчин, побрезговали бы к ней и пальцем прикоснуться, и, не испытывая ни малейших угрызений совести, нанимали лучших магов для подобных операций после рождения третьего, а иногда и второго ребенка только из желания хоть как-то удержать уходящую красоту, хотя их мужья легко могли содержать хоть десять детей.

— Ну вот, теперь ты знаешь обо мне все, — неожиданно твердым голосом сказала Муэри, — Если ты не захочешь стать единым целым с детоубийцей, я тебя пойму. Я тебя пойму, даже если ты больше не захочешь иметь со мной ничего общего.

— Кто я такой, что бы судить тебя? — я вытер с ее лица оставшиеся слезы. — И где я найду девушку лучше? Девушку, которая страдает от поступка, который она сделала от безысходности, а не из желания облегчить себе жизнь или сохранить привлекательность. Я горжусь тем, что у меня такая девушка. Скажу больше — это я тебя недостоин. И я на тебе обязательно женюсь, что бы ты не говорила, — жестко закончил я.

— Кэвин, ты опять за свое... — вздохнула было Муэри, но я положил ей палец на губы, и она замолчала.

— Я же не все тебе рассказал о своем разговоре с отцом. Когда он узнал, что я люблю девушку из другого сословия, то спросил, хотел бы я узаконить наши отношения? На что я ему ответил, что конечно. Тогда он пообещал, что будет думать. Муэри, ты не знаешь моего отца. Если он сказал, что будет думать, это значит, что он что-нибудь придумает, причем все будет в рамках Кодекса, и ты не станешь "позорным пятном" и не осложнишь мне жизнь, а если и осложнишь, то только одним способом: как минимум пятью детьми, — улыбнулся я.

— Господи, — едва слышно прошептала девушка. — За что же мне такое счастье?

XVI

В эту ночь мы спали от силы часа четыре. Я, в свою очередь, рассказал ей всю правду о ее платьях — откуда у меня взялись эти деньги и о блестящей идее Ютера, на что она сначала нахмурилась, а потом тихо рассмеялась:

— Ох уж этот Ютер, вот придумщик! И ведь правда не подкопаешься: вот только, если бы я и взяла у тебя эти деньги, то бедняге Ютеру пришлось бы нырять за ними не на дно канала, а в нужник, — представив себе эльфа, ныряющим в отхожее место, я не выдержал и громко прыснул...

— Кэвин, расскажешь мне потом, как они выглядят на самом деле, — уже засыпая, попросила меня девушка.

— Обязательно расскажу, — пообещал я, но Муэри уже спала — она, наконец-то, нашла того с кем можно разделить всю тяжесть того, что так терзало ее, и ей стало вдвое легче.

Нас разбудил стук в дверь.

— Кэвин, Муэри, подъем! — услышали мы голос Наставника, а затем его удаляющиеся шаги.

Спустя десять минут мы были уже в Приемной. Солнце еще раздумывало, вставать ему или еще поваляться в постели, поэтому в помещении царил полумрак, и мы не сразу увидели Мастера, ожидавшего нас в центре зала. Он ничего нам не сказал, а молча открыл портал, обойдясь на этот раз без привычного щелчка пальцами.

По ту сторону тоннеля тьмы оказалось подземелье, залитое каким-то зловеще-зеленым светом. Мы долго шли за Наставником, прихватившим с собой посох с навершием в виде шара из черного хрусталя — вещь, которую он брал только в самых важных, ответственных и опасных случаях. Шагая за Мастером, я случайно коснулся своим плечом девушки и почувствовал, что ее бьет дрожь. Теперь уже я взял ее за руку...

— Пришли, — объявил Мастер и коснулся навершием посоха неизвестной нам руны, высеченной на стене. По огромному камню справа от нее побежала рябь, и Наставник шагнул прямо в него. Я шагнул вслед за Мастером, Муэри — за мной.

Мы оказались в огромном гроте, потолок и стены которого были покрыты семействами больших кристаллов, наполнявших это место тем самым мрачным, слегка пульсирующим зеленым светом. В центре стоял каменный алтарь, а рядом с ним небольшой столик для инструментов.

— Где мы? — еле слышно спросила у Наставника девушка.

— В Месте Силы, единственном известном мне, где двое могут стать одним, — ответил Мастер и, посмотрев на нас, сказал. — Я обязан еще раз спросить у вас, согласны ли вы. Обряд очень сложный и, не буду скрывать, опасный, после вашего согласия дороги назад не будет — само Место не выпустит вас. Итак, согласны ли вы стать единым целым?

Девушка кивнула головой.

— Словами, Муэри. Словами.

— Да! — громко и четко сказала девушка.

— Кэвин?

— Я согласен, — вслед за Муэри произнес я.

Шар на посохе Наставника зажегся ярко-зеленым светом, а спустя несколько секунд погас, став снова черным.

— Ваше согласие было услышано и принято, — сообщил нам Мастер, — А теперь — раздевайтесь и ложитесь на алтарь.

Муэри пришла в замешательство.

— Не смущайся, девочка моя, воспринимай меня сейчас не как мужчину, а как проводника Силы, которая соединит вас в одно. Если хочешь, я даже могу стереть из памяти это воспоминание, — произнес Мастер.

— Не надо, Наставник. Я хочу, что бы вы запомнили меня полностью, такой, какая я была без затирок и подчисток, — глядя ему в глаза, твердо сказала девушка.

— Иного ответа я и не ожидал, — улыбнулся Мастер. — Ну, а теперь — к делу!

Мы быстро разделись и улеглись на алтарь. Камень, на удивление, оказался не холодным, а приятно теплым. Я так же ощутил мощный поток Силы, бьющий из него.

Наставник тем временем достал из-под мантии и положил на столик небольшую фляжку, пару маленьких кубков, песочные часы, заполненные чуть мерцающим красным песком и сверток. Действовал он быстро и точно. В свертке оказались инструменты очень похожие на хирургические.

Затем он посмотрел на нас, глубоко вдохнул, выдохнул и сказал:

— Возьмитесь за руки и ничего не бойтесь.

Мы сделали, как он велел.

Мастер наполнил кубки желтоватой жидкостью из фляжки:

— Эликсир замедленной смерти. Действует десять минут — мгновенно убивает и не дает душе покинуть тело. Если я не управлюсь за десять минут, вы оба умрете, — произнес Мастер, подавая один из кубков мне, а второй — девушке. — Выпьете по моему сигналу вместе.

Затем он взялся за песочные часы и решительно перевернул их:

— Пейте!

Мы подчинились. Вкус у эликсира был отвратительный, но не настолько, что бы нас стошнило. Действовать он начал сразу же — я перестал ощущать свое тело и, мне стало по-настоящему страшно. И тут я обнаружил, что единственное, что я чувствую — так это руку девушки, и страх ушел.

Вдруг я услышал щелчок, ругательство и медленные аплодисменты.

— Старый волк попался, как заяц, — услышал я незнакомый голос.

— Эйджус, это не смешно! — воскликнул Мастер, — Немедленно убери клетку!

Тот, второй поцокал языком.

— Я бы и рад, но тут такое дело, Алан, что она сама исчезнет. Правда, через одиннадцать минут — такое заклинание я создал, и ты ничего не сможешь поделать. Как и я. Тебе это ничего не напоминает? — хмыкнул незнакомец.

— Сколько можно, Эйджус? — закричал Мастер. — Вот уже более пятидесяти лет прошло, а ты никак не угомонишься. Пойми же, наконец — она была мертва сорок три минуты, и я ничего не мог поделать.

— Ты лжешь сейчас, как и тогда! — тоже сорвался в крик собеседник Мастера. — Ты просто позавидовал, что она выбрала меня, а не тебя, да еще пожалел тридцать лет своей никчемной жизни.

— Девять с половиной минут, Эйджус, — сказал Мастер. — Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты остаток своих дней страдал, как я все эти пятьдесят лет. Думаешь, я не знаю, что эти двое для тебя дороже всего на свете? Как она была, когда-то для меня, — с болью и ненавистью произнес незнакомец.

— То, что она выбрала тебя, еще не означает, что я не любил ее, — тихо сказал Мастер. — Тебе это не приходило в голову? Что такое отдать тридцать лет своей жизни за жизнь той кого любишь? Если бы существовала возможность ее вернуть ценой всей моей оставшейся жизни — я бы пошел и на это, но ее дух был уже слишком далеко. Неужели ты хотел, чтобы я позволил надругаться над ее телом низшему духу из Сумеречного Мира, Эйджус? — спросил Мастер и глухим голосом произнес. — Восемь с половиной минут. Умоляю тебя, Эйджус, убери клетку.

— Извини, Алан, но я действительно ничего не могу сделать, да и не хочу, — сказал собеседник Мастера.